Лабиринт памяти (СИ)

Твоя Гермиона».

Она отправила это письмо с несмелой надеждой, что вскоре получит ответ.

Но шли дни, тягучие, долгие, полные рутины и бесцветных событий, лишённые тепла и радости, а она так и не получила от него ни строчки. Она просто довольствовалась отрывочной информацией из статей о смерти Люциуса в газетах и обрывками диалогов на работе. Таким образом Гермионе удалось узнать, что его похоронили на семейном кладбище, а на церемонию пришло едва ли больше десяти человек. После войны настали тёмные времена для всех чистокровных семей, причастных к злодеяниям Волдеморта, и Малфои были одной из них. Поэтому многие из тех, кто в былые дни называл себя друзьями Люциуса, теперь тщательно отрицали факт своей некогда близкой дружбы с Пожирателем Смерти, оправдывая своё общение «чисто корыстным интересом».

Гермиона понимала, что Драко сейчас нестерпимо трудно, и она бы всё отдала, только бы быть с ним в этот период, но не могла наплевать на его желание, нет, вернее — нежелание видеть её. Разве не так она должна была расценить отсутствие ответа?

Прошло уже две недели с момента возвращения в Лондон, и с каждым часом, проведённым вдали от Драко, она будто бы умирала изнутри, когда днём с абсолютной апатией машинально исполняла свои должностные обязанности, а ночью горько плакала, позволяя эмоциям взять верх. И она боялась наступления темноты: ночью, когда загорались безжизненные звёзды, когда скулящий ветер уныло танцевал с пожухлыми листьями, а по крышам барабанил нескончаемый дождь, Гермиона вспоминала. Вспоминала целые картины из уже, казалось, далёкого прошлого, которые выглядели чем-то нереальным, надуманным, но таким до боли прекрасным, что слёзы сами текли по щекам. Как сложно было поверить, сидя в одинокой, холодной квартире, запивая своё дурное настроение безвкусным чаем и не чувствуя ничего, кроме боли и тоски, что ещё несколько недель назад она была в настоящей сказке, где каждый день приносил такие эмоции, которые она и не думала испытать. «Прекрасная Магнолия» подарила ей целую жизнь, о которой она и не мечтала, но которую, похоже, уже отжила.

Несколько кружащихся за окном листочков сиротливо приютились на подоконнике Гермионы. Её губы слегка дрогнули, а руки сами потянулись к тугой задвижке окна. Впустив холодный влажный воздух в комнату, она быстро взяла один из них и, поёжившись, захлопнула раму. Поплотнее закутавшись в плед, Гермиона какое-то время молча смотрела на свою ладонь, на которой лежал выцветший, сморщившийся листик, и в эти секунды чувствовала внутреннюю борьбу. Но, когда она с силой сжала руку в кулак, вмиг превратив в труху уже и так безжизненный листок, в ней словно что-то сломалось.

В ту ночь она долго плакала, яростно била кулаками подушку, пару раз пыталась написать письмо, но тут же разрывала пергамент в клочья, а потом, где-то в третьем часу ночи, даже вознамерилась отправиться в квартиру Драко и так бы и сделала, если бы не жёсткий голос подсознания, заявивший, что её там вряд ли ждут.

В ту ночь Гермиона поняла, что если не попытается хоть немного отпустить ситуацию и жить дальше — просто сойдёт с ума. И она правда мужественно старалась, помогая Джинни организовывать свадьбу, заставляя себя делать вид, что всё в порядке, а ещё пытаясь работать в два раза усерднее, чем она это делала раньше. Поэтому, когда наступил её день рождения, она не стала брать отгул. Она вообще вспомнила, какой сегодня день, только когда друзья показались с самого утра у ней на пороге с подарками и поздравлениями. И впервые за долгие дни она улыбнулась искренне, а потом даже засмеялась, увидев, как забавно выглядит Рон в нахлобученном на макушку праздничном колпаке. Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы убедить друзей, что она в любом случае пойдёт на работу, хотят они того или нет. Конечно, пришлось пообещать уйти пораньше, чтобы вечером отметить праздник, на что Джинни сказала, что если Гермиона не вернется в пять — она лично вытащит её за руку из рабочего кабинета.

И она пошла на работу в приподнятом настроении, стараясь не думать, не вспоминать Драко, и ей это почти удавалось, потому что в душе поселилось тёплое чувство благодарности друзьям за то, что им удалось сделать утро по-настоящему прекрасным. Своим неожиданным появлением они словно вдохнули в неё жизнь, заставили вновь чувствовать, испытывать светлые эмоции, и Гермиона решила, на этот раз окончательно и бесповоротно, что с этого дня всё будет иначе.

С этой мыслью она вошла в кабинет, который делила ещё с двумя специалистами, и увидела Николаса Одли — начальника нескольких подразделений, в том числе и того, где она работала. Это был пухлый, немного неопрятный мужчина лет пятидесяти, который любил громко смеяться и слушать льстивые речи подчинённых. Гермиона с раздражением отмечала, как из года в год более суетливые сослуживцы двигаются по карьерной лестнице вверх только оттого, что мастерски лебезят перед Одли, хотя за спиной говорят про него совершенно отвратительные вещи. Вот и сейчас она с презрением наблюдала, как вертлявый глупый новичок, что работал в их отделе всего несколько месяцев, угодливо заглядывал Николасу в глаза и что-то подобострастно вещал. Они были настолько увлечёны беседой, что не заметили, как Гермиона, поздоровавшись, прошла на своё место и села за стол, на котором уже необъятной горой громоздились папки с документами. Лишь когда она, взяв одну из них, громко плюхнула ту на стол, мужчины обернулись.

— Ох, здравствуй, Гермиона! Вернулась из отпуска? Должен сказать, загар тебе к лицу, а то раньше ты была какой-то слишком бледной, — простодушно обратился к ней Николас и несколькими широкими шагами преодолел расстояние до её стола. — Я как раз хотел с тобой переговорить. Пройдём в мой кабинет?

Гермиона никогда не любила фамильярность на работе, но, стиснув зубы, в очередной раз стерпела и ответила:

— Конечно, сэр.

Они прошли по узкому коридору, и от неё не укрылось: тот самый новичок проводил её странным взглядом, скривив губы в противной усмешке. Не понимая причин такого поведения, Гермиона зашла вслед за начальником в его богато обустроенный, но неубранный кабинет, и Одли, схватив в толстые пальцы засахаренный пончик, грузно опустился в своё кресло. Он жадно откусил кусок и жестом пригласил Гермиону сесть напротив.

— Пока тебя не было, произошёл ряд изменений в вашем отделе. Нагрузка выросла, случаев использования магии в присутствии магглов стало больше, а потому некоторым сотрудникам пришлось даже работать сверхурочно, чтобы разобраться со всей этой ерундой, — небрежно повёл он испачканной в сахарной пудре ладонью.

Гермиона с негодованием подумала, что последние несколько лет она всегда работала сверхурочно и даже ни разу не вернулась домой вовремя, потому что, очевидно, не считала «ерундой» свою работу, но Одли, похоже, вновь закрыл глаза на этот факт.

— Я решил повысить одного из сотрудников и назначить его новым руководителем вашего отдела.

Первой мыслью Гермионы была уверенность: эта должность должна достаться ей, ведь она так долго работала усерднее остальных и нередко брала на себя обязанности коллег, потому что те банально не могли с ними справиться.

— И это будет Джеффри Тейлор.

Услышав последние слова, она словно онемела. Что? Неуклюжий новичок будет её руководителем? Тот, кто не может даже корректно произнести заклинание забвения?!

Видимо, Одли расценил её молчание как безропотное согласие, а поэтому продолжил:

— Мы с Джеффри уже всё обговорили, но посчитали нужным сказать тебе обо всём лично — раз ты будешь его помощником. Сама понимаешь: большая ответственность, столько дел, что без лишней пары рук не обойтись…

Когда первый шок прошёл, это заявление отозвалось волной возмущения в душе Гермионы. Ну уж нет, она не станет помогать этому безмозглому идиоту, потому что прекрасно знает, что ей придётся делать за него всю работу. Тейлор за столь короткий срок не только не смог набраться опыта, но и показал высшую степень кретинизма, много раз только усугубляя сложившуюся ситуацию. В такие моменты он был очень мил с Гермионой и просил её помочь, что она и делала, а потом молча злилась, когда видела, как «за прекрасно выполненную работу» поощряют его. Причём прекрасно выполненную именно ею.