Лабиринт памяти (СИ)

— Гермиона, поторопись! Нам уже пора, — крикнул ей Гарри и указал на трость, которая должна была их переместить в Лондон.

Но она не могла двинуться с места. Потому что уже на следующем фото увидела себя и… Драко.

Первый раз, когда они танцевали вместе. Смотря друг другу в глаза с ненавистью, мысленно проклиная друг друга, но выполняя волю курорта.

Облизнув губы, Гермиона достала следующее фото.

Она заливисто смеётся и пытается шутливо ударить Рона, который только что окатил её ледяной водой, а вдали стоит Драко и едва заметно усмехается, наблюдая за ней.

Следующее.

Она и Малфой в клубе, пристально плавят друг друга взглядом,а через секунду их губы встречаются…

Гермиона застыла, ощущая, как вихрь чувств вновь поднимается откуда-то из глубины души, завладевает её телом.

— Гермиона! — это её окликнула уже Джинни, и она на ватных ногах просто заставила себя подойти к друзьям.

— На счёт три: один, два… — начал командовать Матео, когда все занесли руки над тростью.

И в миг, когда он прокричал «Три!», Гермиона поняла, что совершает очередную чудовищную ошибку, покидая этот курорт.

И в миг, когда её вихрем начало уносить прочь, она уловила, как вдали промелькнуло до боли знакомое и уже родное лицо, исказившееся от отчаяния.

*

Драко было холодно. Как он и думал, простуженная Англия встретила его, завернувшись в неприветливые тучи, а нескончаемые слёзы, вылившиеся в бесформенные лужи, лишь подтверждали её дурное настроение. Страна словно прогнала легкомысленное лето из своих городов, но с готовностью приняла чопорную, как и она сама, осень, которая, очевидно, тоже переживала не самые лучшие времена. Возможно, Драко только показалось, но в этом году природа словно и не думала менять свой девичий зелёный наряд на богатый золотой. Листья слишком быстро пожухли и уныло усеяли тротуары, деревья неожиданно осиротели гораздо раньше положенного срока, а люди старательно кутались в свои серые одежды, чтобы поскорее прожить ещё один серый день своей серой жизни.

И ему было холодно, причём холодно где-то внутри. В нём будто всё заледенело, когда он покинул «Магнолию». Хотя, наверное, это произошло всё же раньше — в секунду, когда он понял: Грейнджер ушла.

Смешно! Сегодня утром он всерьёз боялся этого, а потом так наивно успокоился, поверив, что снова накручивает себя, придумывает то, чего уж точно не может случиться. Но это случилось: она сбежала, и он, к чёрту, не мог понять, что делать дальше.

Он не мог этого понять, когда, одетый совершенно не по погоде, аппарировал в центр Лондона.

Не мог понять, когда просидел в парке на холодной скамье целых два часа, уставившись в одну точку.

И по-прежнему не мог понять, когда пришёл в свою лондонскую квартиру и мгновенно ощутил себя бесконечно одиноким.

В эти минуты Драко ненавидел себя и её, наверное, тоже ненавидел за то, что сделала с ним. Былое счастье превратилось в наказание, чувство, раньше дарившее тепло, теперь обернулось нестерпимой пустотой, а свет надежды, который зародился в его душе, превратился в настоящую тьму, и на этот раз, похоже, Драко был вынужден блуждать в ней один.

Ему хотелось бежать из этой смердящей одиночеством квартиры, но ирония заключалась в том, что, как и несколько лет назад, ему некуда было идти. Разве что…

Ему долго не открывали, и поначалу Драко подумал: никого нет дома. Но стоило ему только это предположить, как дверь тихо отворилась, и в проёме показалось осунувшееся, но вмиг озарившееся тёплой улыбкой лицо.

— Драко, милый! Наконец-то! Как же я соскучилась! — заключила его в объятия Нарцисса, но тот тут же отстранил её от себя: ему всегда было жутко неловко в моменты проявления материнской нежности.

— Здравствуй, мама. Могу я… — сдержанно улыбнувшись, спросил он и небрежно указал куда-то позади неё.

— Конечно, конечно, Драко, проходи, — слегка встряхнув головой, отозвалась Нарцисса и отступила в сторону, не сводя с него полного тихой радости взгляда.

Он коротко кивнул и шагнул внутрь родного поместья, в котором не жил уже несколько лет. Перед ним тут же выстроились домовые эльфы, чтобы поприветствовать «молодого хозяина», но он, оборвав их на полуслове, велел продолжить заниматься своими делами.

В душе стало совсем немного теплее.

— А где Элиса? Я и по ней успела соскучиться, — закрыв дверь, с надеждой спросила Нарцисса, и Драко на секунду напрягся. Очень медленно он обернулся и какое-то время просто смотрел на мать. Хотя она и выглядела уставшей, он не мог не отметить, как преобразилась Нарцисса. Её глаза живо блестели, на щеках играл лёгкий румянец, и, казалось, она даже помолодела. Драко нравилось видеть её такой, ведь он помнил, что ещё пару лет назад всё было иначе, и он готов был многое отдать, лишь бы матери вновь не пришлось ощутить себя такой несчастной, как тогда.

Но, как бы ему ни хотелось её не расстраивать, ответить всё же пришлось:

— Мы с Эл расстались.

Он видел, как что-то потухло в её взгляде, а на лице застыло изумление.

— Но… как? Всё ведь было хорошо, Драко, вы вместе поехали отдыхать, и я всегда говорила, что Элиса идеально подходит тебе. Вы же хотели пожениться…

— Это ты хотела, чтобы мы поженились, мама! И откуда тебе знать, кто мне идеально подходит? Боюсь, узнав мои мысли по этому поводу, ты бы жестоко разочаровалась, — вспылил Драко и, отвернувшись, сделал пару шагов вглубь комнаты, а затем тихо, горько добавил: — Я и сам в себе разочарован.

На какое-то время воцарилось тягучее молчание, нарушаемое лишь ставшим внезапно чересчур громким тиканьем часов. А потом он почувствовал невесомое прикосновение к плечу.

— Я велю заварить нам чай, — мягко произнесла Нарцисса и зашелестела юбками по направлению к соседней комнате.

Драко едва заметно кивнул.

Когда мать скрылась из вида, он протяжно выдохнул, мгновенно почувствовав себя бесконечно уставшим, и сел на жёсткую софу, спрятав лицо в ладони. Ему не стоило повышать на неё голос, по правде же, она не виновата, что сын оказался по уши в дерьме, что он наравне с отцом стал ещё одним разочарованием в её и так полной страданий жизни. Но хуже было то, что Драко прекрасно знал: несмотря ни на что, закрывая глаза на всё, Нарцисса любит их обоих: его и Люциуса. Любит бескорыстно и самоотверженно, хотя этим делает себе только больнее, преданно ожидая, что когда-нибудь всё станет как прежде.

Она жила во лжи: «как прежде» уже никогда не будет. Драко знал это, как никто другой, и оттого так не любил бывать в этом доме, в котором всё ещё сиротливо ютилась надежда.

Через несколько минут перед ним появился поднос с чайником и двумя изящными фарфоровыми чашками, наполненными ароматным чаем. Нарцисса неслышно подошла к столику и грациозно села напротив. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, после чего она отвела взгляд и, взяв свою чашку, сделала глоток.

— Извини, — бесцветным голосом начал он. — Я погорячился.

— Всё в порядке, дорогой, — неспешно подняла на него глаза Нарцисса и грустно улыбнулась. — Я понимаю.

Драко стало совсем паршиво, ведь он прекрасно видел: мать в очередной раз скрывает свои истинные чувства, опять проглатывает обиду, как делала почти всегда на протяжении многих лет. Он не мог её винить: она просто хотела, как и многие ведьмы их круга, быть идеальной матерью и женой, у которой нет поводов для недовольств, но есть бесконечное уважение к своему мужу и абсолютное принятие его идеалов.

— Просто я понял, мама, что никогда её не любил, — зачем-то сказал он, ожидая увидеть удивление на лице Нарциссы, но та всё так же грустно улыбалась.

— Я всегда знала это, Драко.

— И хотела, чтобы я на ней женился? — презрительно усмехнулся он.

— Необязательно любить человека, чтобы быть счастливым, находясь рядом с ним, — глубокомысленно изрекла Нарцисса.

— Но ты же никогда не была счастлива.

— Потому что я любила, Драко, — мягко ответила она, с грустью посмотрев на него. — Но, справедливости ради, даже мне удалось испытать свою порцию счастья. Прошло так много лет… Но, видит Мерлин, я бы не хотела, чтобы ты повторил мою ошибку, дорогой.