Игра на двоих (СИ)

— Что мы наделали?

— Не ты, Эрика. Я. Только то, что должен был. То, что обещал.

— И это все из-за меня?

— Нет, волчонок. Это все ради тебя.

Громадным усилием воли заставляю себя отвести взгляд от экрана и посмотреть на Хеймитча. В его глазах — безумие, какого я еще не видела. Оно пугает меня не меньше, чем увиденное на экране.

— Ты и правда готов к такому?

— Да. Если ты скажешь, что согласна.

— А если нет?

— Найду способ остановить их всех.

— Ты же сказал, что это невозможно?

— Для них — репортеров, миротворцев, Президента — да. Для нас с тобой ничего невозможного нет.

Мужчина подходит ко мне и, коснувшись пальцами подбородка, заставляет еще раз взглянуть ему в глаза.

— Я сделаю все, что ты скажешь. Но ты должна выбрать, Эрика. Раз и навсегда. Чего ты хочешь?

За какие-то тысячные доли секунды у меня перед глазами проносится все, что успело случиться за последнее время. Я успеваю уйти на два года назад, вернуться в настоящее и даже заглянуть в будущее. Мои разговоры с Китнисс обретают совсем другой смысл; я смотрю на себя со стороны. Слишком рано повзрослевший ребенок с неизмеримо глубокой обидой на мир в так и оставшейся детской душе. Пока Хеймитч со мной, мне не страшно. Все остальные? Горите пламенем. Этот огонь будет наш, и он будет гореть так долго и жарко, как скажем мы. Я стою на границе света и тьмы. Мне остается сделать всего один шаг. Это несложно. Прости, Китнисс. В отличие от тебя, у меня есть выбор. И он уже сделан.

— Так чего ты хочешь, детка?

Губы растягиваются в улыбке, больше похожей на оскал хищного зверя. Мы загоним наших охотников в клетку и сполна насладимся их ужасом, как они когда-то сделали это с нами.

— Я хочу крови, ментор. Я хочу крови и тебя.

***

Мое утро начинается с робкого стука в дверь. Медленно поднимаюсь с постели и тут же, стоит ногам коснуться пола, хватаюсь за голову. Не надо было вчера столько пить. И ладно, если бы это было качественное вино -похмелье хотя бы того стоило, —, но не та дрянь, которую я нашел под слоем паутины в самом дальнем и темном углу кухонного шкафчика. Стук повторяется.

— Иду, иду! — раздраженно кричу я, спускаясь по ставшей вдруг слишком крутой лестнице.

Каждый шаг отдается новой вспышкой боли в голове. Распахиваю дверь, и меня тут же буквально сбивает с ног ворвавшийся в дом теплый весенний ветер. Нос болезненно реагирует на любые, даже нежные цветочно-травяные запахи, а потому я стараюсь не вдыхать слишком глубоко. Прикрыв лицо рукой, чтобы не ослепнуть от яркого света слишком погожего для конца марта дня, пытаюсь разглядеть гостя, что своим нежданным визитом поднял меня в такую рань.

— Доброе утро, Хеймитч. Прости, если разбудила.

Кэти? Остатки сна моментально слетают. Она бы не пришла ко мне просто так, тем более теперь, когда за нами днем и ночью следят несколько десятков пар глаз. Даже Эрика, и та заходит все реже, опасаясь вызвать у Сноу подозрения на наш счет и уговаривая меня переждать хоть несколько месяцев. Слегка высовываюсь на крыльцо, оглядываюсь по сторонам и, открыв дверь пошире, впускаю женщину в дом. Та делает пару шагов вперед и несмело останавливается посреди прихожей.

— Идем на кухню. Не знаю, как ты, а я без чашки кофе — живой мертвец по утрам.

По слабой, но искренней улыбке, что мелькает на лице Кэтрин, понимаю, что мое беспокойство напрасно. Мало ли, почему она вдруг решила навестить старого друга. Готовлю кофе и, опустившись на жалобно скрипнувший стул, протягиваю дымящуюся чашку сидящей напротив женщине.

— У вас все в порядке?

— Да, — как-то слишком поспешно отвечает мама Эрики. — Все живы. Я пришла не потому, что что-то случилось.

— Очень надеюсь. Хотя было бы еще приятнее, если бы это был просто дружеский визит.

Та виновато улыбается.

— У меня к тебе просьба.

— Высказывай, постараюсь исполнить.

Кэти начинает издалека, и я не сразу понимаю, к чему она клонит.

— Я догадываюсь, что сейчас происходит в Капитолии и в Дистриктах. Волнения, беспорядки, забастовки. Этти повторяет, что все нормально и новая армия миротворцев — лишь временная мера, но я не настолько глупа, чтобы поверить. Она хочет нас защитить,. Старается, чтобы эта опасность — какой бы она ни была — обошла семью стороной.

— Знаю. Она не простит себе, если с кем-то из вас что-то случится. Особенно после гибели отца.

Кэти так долго смотрит мне в глаза, что я не выдерживаю и опускаю взгляд на пустую чашку.

— Так что ты хочешь от меня?

Ее просьба звучит по-детски наивно.

— Защити ее, Хеймитч.

— А чем я, по-твоему, занимаюсь последние два года? — мои губы трогает усмешка. — Только и делаю, что вытаскиваю твою дочь из всевозможных передряг! Знаешь, у этой девушки есть поразительная способность впутываться в самые неприятные истории.

— Это у нее от Алекса, — мне кажется, или я слышу нотки гордости в голосе матери?

Ее улыбка гаснет, и мы снова возвращаемся к тому, с чего начинали.

— Если с нами что-то случится…

— Ты же знаешь, Эрика этого не допустит.

— Она не всегда будет рядом. Близится новый сезон Голодных Игр, и вы снова отправитесь в Капитолий.

— Необязательно. В этом году наши места могут занять Китнисс и Пит.

— Ты сам-то в это веришь?

Так неожиданно слышать подобный вопрос от человека вроде Кэтрин, что я оставляю его без ответа. В этот момент она напоминает мне Эрику, с ее отсутствием веры во что бы то ни было.

— Они никогда не оставят вас в покое, — это не догадка, а всем известный факт.

— Никогда, — эхом отзываюсь я.

— После всего того, что произошло за последний год, уже нельзя предугадать, что будет дальше. Случиться может все, что угодно. Когда нас больше не будет рядом, у нее останешься только ты. Она доверяет тебе даже больше, чем нам. Ты знаешь ее лучше, чем мы, уже потому, что сам пережил Голодные Игры. Я прошу тебя позаботиться о Генриетте, когда придет время. Когда ей понадобится помощь. Когда она будет в опасности.

Глубоко вздохнув, продолжает:

— Обещай мне. Ради нашего общего прошлого, ради всего, что имеет для тебя хоть какую-то ценность.

В глазах Кэтрин стоят слезы. Она похожа на сумасшедшую —, но скажите мне, какая мать сохранит рассудок, когда ее дочь в смертельной опасности?

— Единственная ценность, что у меня осталась, — это она, Кэти. Больше уже ничего не имеет значения. Я сделаю это ради самой Генриетты. Обещаю.

— Спасибо, — шепчет женщина. Я сказал много лишнего, но она, кажется, не услышала ничего, кроме обещания. Это и к лучшему. Я бы мог отделаться от нее грубым «ладно», но, стоило услышать, что речь идет об Эрике, и у разума сразу нашлись какие-то другие дела, вместо того, чтобы помочь мне не выдать своих чувств.

Я думаю, что тема исчерпана, но не все так просто.

— Может быть, вам с ней сбежать?

— Не смешно, Кэти.

— Я не шучу, Хеймитч, — я вижу в ее глазах надежду — смутную, отчаянную, безумную.

Мне нужно несколько секунд, чтобы поверить, что она говорит всерьез.

— Странно слышать такое от тебя.

— Знаю. Но другого выхода я не вижу. Все, чего я хочу — спасти дочь. Она должна жить.

— Думаешь, сбежать — это выход?

— Для таких, как вы — да. Вы оба, по сути, выросли в лесу. Сильные, умные, выносливые, способны жить в диких условиях. И так вечно нарушаете правила. Вас не догонят. Почему бы не рискнуть? Здесь вам жизни все равно не будет.

— Понимаешь, что вас всех убьют, когда узнают о нашем побеге?

— Да, — никогда еще не слышал столько стальной уверенности в ее голосе.

Я только вздыхаю в ответ. Ничего не выйдет. Мы сами ввергли себя и мир в эту войну, и нам теперь бежать от нее? Не получится. Нужно довести все до конца. Я обещал.