Лунный охотник (СИ)

— Они росли вместе. Вместе и погибли.

— Твой отец был сентиментален? — удивилась Хэлен. Она смотрела сейчас на своего мужчину и видела, что он сейчас дышит с лесом одним дыханием, растворяется в его звуках, расправляет плечи. Волк, наконец-то, чувствует себя свободным.

— Я бы не сказал. Пока я был мал, отец казался мне осью всего мира, всесильный, вечный, незыблемый, страшный. Потом оказалось, что это не так, — Волк закрыл глаза, слегка нахмурился, припоминая что-то.

— Пап, а где они сейчас? — Нуара осторожно заглянула в лицо отца.

— Мертвы, — он так и сидел, закрыв глаза, запрокинув слегка голову, — У нас была очень странная семья. Отец был безумен от желания стать всем для матери и не мог этого добиться. Она ненавидела его сильней с каждым годом, отвергая все попытки установить хотя бы какое-то подобие мира в доме. Она вынуждала его проявлять все самые отвратительные черты характера, получая некое моральное удовлетворение от его падения, а он не мог этому противиться. В конце концов родился я, и мать успокоилась на некоторое время. Инстинкты взяли свое. Ребенок, которого она полюбила, стал объектом ненависти отца. Объектом жгучей ревности. И чем больше он ненавидел меня, тем яростней она защищала. Ирен надеялась, что я буду таким, как Кристоф. Она вбила себе это в голову. Но настал срок и Зверь проснулся. Каким же это было разочарованием для нее!

И Хэлен, и Нуара боялись даже пошевелиться. Они неотрывно смотрели на Волка, который спокойно рассказывал свою историю, слегка улыбаясь.

— Вот так любовь стала отвращением и ненавистью. Она поставила меня в один ряд с отцом. Загодя сделала насильником и убийцей, который не достоин ни жизни, ни понимания. И плевать ей было, что во мне текла ее кровь. Ирен сходила с ума. Медленно, незаметно. За ужином она намеренно ласково обращалась со мной, чтобы отец бесился от ревности, а потом отталкивала с таким выражением лица, словно рядом с ней находится нечто отвратительное, презираемое ею от всей души. Единственным моим убежищем в этой клоаке ненависти был дом Кристофа. Но находиться долго там было запрещено. Правила были жесткими. Однажды я проснулся, а она стоит над моей кроватью со свечой в руке. Волосы в беспорядке, на руке синяк. Стоит, смотрит на меня и шепчет: «Надо было придушить тебя еще в колыбели… Чтоб ты не стал таким, как они все!» Но я стал. В девять она впервые ударила меня. Не просто так, как расшалившегося ребенка. Ударила кочергой для камина по голове. Я тогда впервые увидел свою кровь. Не в последний раз, как потом выяснилось. За любое неосторожное слово, даже за простой взгляд, она била с таким удовольствием, что хотелось умереть, лишь бы не видеть этого искаженного наслаждением лица. Отец знал, но не считал нужным вмешаться. Его все устраивало. Наконец-то у него появилась точка соприкосновения с женой — ненависть к ребенку. Когда мне исполнилось двенадцать, она попыталась убить. Если раньше била просто ради удовольствия, ради чувства безнаказанной власти над будущим Волком, то теперь захотела довести дело до конца. Ударила рукой, под самое сердце, — и он привычным жестом коснулся рубца под сердцем, который тянулся вниз, к ремню брюк, — Кристоф отнял меня, утащил к себе, вылечил и спрятал. С двенадцати я рос среди людей. В двадцать вернулся домой, чтобы заплатить за родительскую любовь. Видят Боги, это освободило меня от вечного страха, что однажды один из них найдет меня. Отца убил просто потому, что иначе не получилось бы добраться до Ирен. Он, как безумный, все повторял тогда «Она не виновата…не виновата». Мне было наплевать. Человек боялся их, его страх мешал мне. Теперь мне мешает другой страх… Но он не имеет отношения к тем людям, что называли себя моими родителями.

Голос умолк, Волк встряхнулся, с силой растер лицо ладонями, прогоняя от себя оцепенение, что нашло на него. Встрепенулась и Нуара, она порывисто обняла отца за голову, уткнулась заплаканной мордашкой в каштановые вихры.

— Пап, я тебя так люблю! — кажется, не было края и предела состраданию и нежности в тонком голосочке, который вздрагивал от слез. Хэлен смотрела в глаза мужа и видела, что он пытается улыбнуться, но у него не получается. Она не стала подходить. Эти объятия принадлежали только отцу и дочери.

====== Глава 14. Jagdzeit. ======

Уже после заката они собрались идти домой, хоть Нуара и упрашивала остаться еще. Маленькая непоседа утверждала, что в самую глухую полночь здесь должны светиться некие загадочные грибы, о которых ей рассказывал Кристоф. Волк рассмеялся и подтвердил, что такое, и правда, бывает, но уже ближе к концу лета. Вздохнув, девочка согласилась идти спать. Сумерки быстро заливали собой лес, слегка мерцая в каплях росы и мягких лапах тумана. Шли молча, потому что каждый из них чувствовал тихую усталость, которая возникает внутри после какого-то значительного события. Нуара забралась на плечи к отцу и поминутно зевала, уткнувшись подбородком в его макушку.

Уже подходя к дому, Штефан внезапно остановился, прислушиваясь к чему-то. Хэлен тронула его за рукав:

— Что случилось? — тревога овладела всеми в несколько мгновений. Острое гнетущее ощущение опасности ворвалось в их маленький мир, только что наполнившийся неким подобием покоя.

— Чувствуешь? Дымом пахнет. И еще я слышу, как хрустит черепица.

Все одновременно вскинули лица к кромке деревьев, окружающих дом. Зарево поднималось розовыми сполохами, подкрашивая небо в жуткий кровавый цвет.

— Это в городе. Ты слышишь? — Штефан взглянул на жену потемневшими глазами, — вслушайся внимательно, — и прикрыл Нуаре уши своими ладонями.

Сперва Хэлен не слышала ничего, кроме громкого треска черепицы и дерева, разрываемых огнем, но слуха коснулись и другие звуки — истошные крики людей. И это были не призывы о помощи, это были вопли умирающих, уже потерявших надежду.

— Что происходит? — она почувствовала, как по рукам и спине побежали колючие мурашки ужаса.

— В городе не просто пожар. Там бойня.

— Ма-ам, давайте пойдем в дом, — жалобно пискнула Нуара, пытаясь снять со своей головы тяжелые ладони отца.

— Да, милая, пойдем.

Они, не сговариваясь между собой, двинулись на кухню. Двери и стены дома заглушили ужасающие звуки, что рвались со стороны небольшого городка, но Хэлен не могла найти себе места, металась беспокойно из угла в угол.

— Как ты думаешь, что происходит? — она подошла к Штефану, который напряженно всматривался в багровую тьму за окном.

— Скорей всего, какая-то Тварь пришла к людям и устроила себе пир.

В этот момент дверь черного хода открылась и в кухню протиснулся Кристоф. Лицо его было бледным.

— Здравствуйте, дети. У вас все нормально? — он беспокойно осмотрел всех присутствующих и сел рядом с Нуарой, которая лихорадочно вцепилась в своего Зайца.

— Кристоф…- Хэлен не решилась спросить напрямую о том, что думает старик, но вопрос читался в глазах, и тот просто покачал головой, давая понять, что это не для детских ушей.

— Штеф… Штеф, мы должны помочь! Если там кто-то из подлунного мира, людям не справиться! Они же просто не умеют! — волнение не давало ей четко сформулировать свою мысль.

— Люди отлично умеют справляться с такими, как мы! — бросил в ответ Волк, — У них есть Белый Бог и его верные слуги. Забыла?

Он подошел к ней совсем близко, заглянул в глаза. И Хэлен увидела, что он не чувствует сострадания к тем, кто вопил от ужаса там, в пылающем городе.

— Ты же слышишь, что у них не получается защитить хотя бы самих себя!

— Слышу! Но не понимаю, почему я должен им помогать! Люди распяли меня на стене! Люди охотились на меня всю мою жизнь…

— А у них не было повода для этого? — хлестнула вопросом Хэлен. Волк сощурился, всматриваясь в посуровевшее лицо юной женщины, которая не умела, не знала, что это такое — намеренная, беспричинная жестокость. И Хэлен так же смотрела на него в упор, не скрывая вызова, брошенного ею. Внутри Волка боролись два желания — защитить её от всего, от крови, дыма, убийства и грязи, но еще больше ему хотелось дать ей волю, чтобы она узнала себя другую, сильную, стремительную, опасную. Он молчал лишь мгновение, затем улыбнулся: