Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

Но в прошлый раз же вышло! Да Безликий сам столько раз приходил в мои сны! Так почему теперь бросил?

Торми успокоили и все объяснили. Мастер Жерард ликовал, даже вечером устроил торжественный обед по этому случаю, произносил напутственные речи, пожалуй, впервые за все время нашей учебы хвалил нашу рыжую танцовщицу. Они с Джурией, кажется, впервые по-дружески обсуждали свой «потусторонний» опыт, делились впечатлениями, Джурия давала веские советы о том, как сделать связь стабильной и избавиться от головной боли после сеансов. Я слушала их отстраненно, ловила на себе задумчивые взгляды Жерарда и чувствовала себя неуместной, будто всех разочаровала. И что меня не должно быть здесь. Извинившись, я ушла раньше всех. Бродила по парку, разглядывала тени, искала в них его и не находила. Дома перед сном вспоминала все наши встречи, изо всех сил пыталась представить его образ: огненного зверя, крылатого воина, обычного человека, каким он стал, дабы создать орден Стражей и вывести людей из гибнущего континента. На грани сознания почти видела его, протягивала руки, чтобы обнять, коснуться лохматой морды, зарыться пальцами в обжигающую огненную шерсть, но он ускользал, будто отражение на воде, бесплотная иллюзия истощенного, воспалённого, отчаявшегося сознания, на границе сна и безумия.

Что я только ни делала, чтобы услышать Безликого! Даже курила опиум в Кашатри Деи. Правда, не помогло, просто плохо стало и страшно. Больше я не пробовала. И где-то в глубине души смирилась. Ничего не выйдет. Я не достойна. Безликий оставил нас.

***

Жерард отдавал всего себя работе над проектом. Норны видели лишь малую часть его замыслов, а Совет понимал и того меньше. Чтобы воплотить в жизнь амбициозный проект, требовалась полная отдача. Работа с влиятельными людьми, создание благоприятного образа Норн у народа, как у высших созданий, светлых духов, приближенных к богам и наделенных неземными благодетелями. Признаться, в последнем Лайсве превзошла все его ухищрения. У нее так естественно выходило быть образцом доброты, милосердия, кротости, заступничества и умеренности, что вся чернь города едва ли не возносила ей молитвы. Даже любовная связь с безземельным рыцарем и та сыграла ей на пользу, сделав ее главной героиней романтических баллад о том, как прекрасная дева снизошла до бедного паренька, который ради нее совершал немыслимые подвиги. Наивно и нелепо, если задуматься, но простому народу, романтичной молодежи, похоже, очень нравились подобные истории.

И все же что-то в Лайсве было, странное и опасное. Иногда мелькало в глазах, на самом дне, когда она упрямо вставала перед ним и гнула свою линию. Прав был старый Бержедон, с Джурией и Торми сладить оказалось намного проще, проникнувшая в них воля божества легко укрощала нрав, заменяла человеческую волю божественной. И все, что они делали – изнуряли себя головкой или непристойно развлекались – все приближало их к главной цели – созданию всесильного оракула. Иногда размышляя о Лайсве, Жерарду казалось, что это и вправду сам Безликий, неистовый строптивый бог, не желает подчиняться, закусывает удила и всячески показывает – у тебя ничего не выйдет, ты не властен ни надо мной, ни даже над моей пророчицей. Свобода, свобода во всем и всегда – вот истинная эманации стихии ветра, так говорилось во всех книгах. Так звучало само имя пророчицы. Может, и вправду не следует на нее давить, а просто терпеливо выждать, пока божество не проявит себя более активно.

Но иногда терпения не хватало даже у него, особенно когда он ощущал эту ее странную тягу к убогим и интерес к единоверцам, ведь не мог же сам грозный сын иступленного неба испытывать того же, желать спасти их, неправедных демонопоклонников, а не рыцарей ордена, которые тысячу лет служили его заветам верой и правдой.

Дома Жерард старался бывать как можно меньше. После того, как малютка Гизелла вернулась от кормилицы, он нанял для нее лучших нянек, гувернанток и наставниц. Не скупился, чтобы за ней был надежный присмотр и самое достойное образование. Его маленький прекрасный «сильф» должен был быть всегда счастлив, ухожен и блистать во всех науках и искусствах, ведь всеми талантами природа одарила его дитя необычайно щедро, видимо, чтобы компенсировать откровенное скудоумие ее матери.

Сам Жерард тоже старался уделять ей время, чувствуя, как девочка инстинктивно тянется к нему, стремится услужить или удивить новым достижением, видит в нем своего кумира и обожает так сильно, как только может дитя обожать своего отца. Жерарду нравилось ее баловать, слушать ее смех. Безо всякого преуменьшения он мог сказать, что Гизелла его самое любимое существо на всем белом свете!

Вот с Пиллар выходило хуже. И вовсе не выходило, если сказать честно. Она раздражала его одним своим видом, как и он ее. Она тайком заводила интрижки на стороне, посмеивалась над рогоносцем – потом молва через четвертые руки доносила до него слухи о ее похождениях. Ему и дела не было – с ней он не ложился уже много лет, ощущая какую-то брезгливость, словно делил вещь с оравой непонятно насколько чистых и здоровых мужиков. Для разрядки завел себе молоденькую содержанку из семьи обедневших беженцев-Стражей. Вроде как милость сделал, поддерживая ее семью деньгами, но с условием, что она всегда будет держать себя чистой для него. Девчонка оказалась вполне разумной, тихой и кроткой, никаких неудобств и беспокойств никогда не доставляла, стараясь быть во всем незаметной. Собственно, благодаря этому и держал ее при себе.

Малый Совет донимал постоянными отчетами, стараясь хоть как урезать финансирование. Ни для кого уже не было секретом, что казна пуста и золота не хватает даже на ведение войны с единоверцами. Будто все страшные видения из детства об умирающем мире начали сбываться. Город мрачнел с каждым днем, увядание и тлен витали даже в свежем весеннем воздухе. А еще страх, очень много страха, который стал осязаемым даже для тех, кто телепатией не обладал.

Бесконечная череда предательств среди Стражей, армия маршала Беноччи попала в засаду и была вырезана под корень, подозрительность повсюду, слежка за каждым, аресты по малейшему подозрению… Город погрузился в пучину отчаяния. А волны непрекращающихся боев подкатывали уже совсем близко, захлестнув весь юго-запад континента и прорвавшись даже в северней, в большую и сильную Веломовию. На Авалоре дела обстояли не лучше: священный остров, как саранча, наводнили проповедники, баламутили простой люд, вербовали легковерных, устраивали покушения на знать. И Совет будто впервые очнулся, уверовав, что коленопреклонные простолюдины могу представлять серьезную угрозу. Повсюду возводились эшафоты, частоколом с отрезанными головами обрастали центральные площади, Стражи забывали уже о своем опрометчивом милосердии, резали единоверцев без разбора, как раньше демонов, но время было упущено. Это чувствовали все, не только дальновидный Жерард. Теперь голова болела о том, как бы перевести проект в более безопасную и богатую Норикию. Ведь именно он и станет спасением, когда ничего уже не останется.

Жерард писал письма королю и влиятельным господам, не надеясь уже на недееспособный Совет. Прилагал рекомендации, подбирал слова, чтобы описать проект в наиболее выгодном свете, тайно встречался с нужными людьми. Пока все тянулось, как улитка, медленно, все требовали успешных результатов. В принципе, Джурию с Торми оставалось отшлифовать совсем чуть-чуть, а вот с Лайсве ситуация никак не хотела проясняться, поэтому устраивать открытые демонстрации было опасно и непредсказуемо.

В этот день Жерард после учебы забрал Гизеллу к себе в лабораторию - на Пиллар в присмотре за ребенком полагаться было нельзя, пускай даже девочка выросла уже большая и самостоятельная. Лабораторию и ее работников Гизелла полюбила как друзей и с радостью проводила там время, дожидаясь, пока Жерард освободится, чтобы погулять с ней парке перед сном. Утренние и вечерние прогулки были их маленьким каждодневным ритуалам, когда девочка щебетала счастливо, рассказывая обо всем, что приходило в ее милую головку. Жерард прислушивался внимательно, чтобы вовремя заметить опасные сорняки и выполоть их до того, как они станут проблемой.