Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

— Сара Уилсон бы сейчас не уставала вопить о том, насколько далеко я ушла по наклонной вниз, и швырять меня к алтарю под образа.

— Хорошо, наверное, делить жизнь с обезбашенным психопатом без предрассудков, для которого любой порок — не порок. — Улыбнулся мой муж. — К черту твою мать. Вырубай свои мысли. Не для того я вернул тебе это пойло, чтобы ты грузила себя. Хватит думать, Лора. Прекрати. Для этого я тут так смотрю тебе в глаза, чтобы ты забыла, как дышать, а ты вспоминаешь о Саре и Тефенсен. Это справедливо вообще?

— Пожалуй, ты прав. Дай сюда руку.

Встав на ноги, я изо всех сил разбила бутылку с текилой о тумбу рядом с кроватью, и, управляя жидкостью знаком ‘Гидра’, заставила ее очертить вокруг нас замкнутую линию. Отбросив ставшую ненужной бутылку и защитив нас коконом неприкасания, я закрыла глаза, визуализируя огонь, вытянув руку и полусогнув пальцы, будто держу в ладони мячик.

— Игнификато. — Прошептала я, и, когда на ладони вспыхнул алый огненный шарик, я аккуратно заставила его скатиться с моей руки на очерченную спиртом окружность. Знаком ‘Форте’ усилив огонь, я заставила пламенный ровный круг взмыть выше наших голов. Пламя танцевало, окружив наши тела, а знак защиты не позволял ему навредить нам. Ковер, разумеется, не сохранить. Но я не переживала. Роберт у нас дворецкий на все руки. Достанет еще. В неразбавленном светом полумраке нашей комнаты, во всполохе алых огней, я видела, как тени играют на его демоническом, и, при этом, прекрасном лице всеми оттенками ночи.

— Ты знаешь, что я отношусь к тебе, как к отцу. — Прошептала я, пока под порывом неизвестно откуда взявшегося ветра мои волосы летали по воздуху в огненных бликах. — С момента обращения я почувствовала это. Эту связь. Словно после перерождения я стала твоей новорожденной дочерью. Отец. Отец… Твоя дочь весь этот год была очень плохой девчонкой. Накажи ее…

Я горела так, будто острые иглы кололи каждый сантиметр моего измученного тела, называя его отцом, зная, что, наверняка, со стороны выглядела бы, как порочная дрянь, даже не достигшая совершеннолетия. Но мне было плевать. Этот мужчина мне раз двадцать в прадеды годился, а я любила его, как жена, была привязана к нему, словно дочь, делила все его проблемы, подобно сестре, защищала, как мать, а отдавалась, будто шлюха, за которую он даже не платил. Мы были всем во всём друг для друга. И на мнение окружающего мира нам было плевать. Глядя на то, как его и без того темные глаза потемнели еще больше от желания, потому что я прекрасно понимала, что тот, кто любит контролировать всех и вся, не сможет удержаться от эмоций, если я признаю его своим отцом, я магией погасила огонь и села на кровать. Он сел на пол к моим коленям и взял мою руку в свои. Выпустив коготь, Владислав аккуратно провел им по вене сверху вниз, вскрывая ее, не сводя взгляда с моих глаз. Слезы выступили непроизвольно, потому что боль превысила лимиты.

— Любишь? — Тихо спросил он, глядя в мои по-собачьи преданные глаза. Кровь заливала мне руку достаточно быстрыми потоками.

— Больше жизни и смерти. — Я опустила голову на грудь, выдыхая от боли. Что ж. Теперь я сама этого просила. Причинять мне боль, чтобы я могла чувствовать жизнь. Мое существование пост-Тефенсен пока было вот таким убогим. Я уже не могла смиряться и думать, что все будет хорошо. Не после всего, что было.

Кровь заливала ковер. Глаза моего мужа стали багровыми, а зрачки вертикальными, и тогда он вцепился клыками в мое запястье, раздирая и без того вспоротую вену. Я нервно пропустила свободную руку через волосы и зажала рот, чтобы не закричать. Он выпивал из меня жизнь, а я гладила в ответ его по иссиня-черным волосам и не могла избавиться от нежности, которая разрывала мне грудь. Мой мужчина… Потеряв и почти что потеряв его столько раз, сейчас я бы охотнее сто раз позволила оставить мне кровавое месиво вместо спины, чем снова оказаться под угрозой его потери.

Когда он отстранился, последний раз вылизав мою рану языком и поцеловав в распоротое запястье, слезы уже непроизвольно стекали по моим щекам. Подняв на меня глаза, он улыбнулся.

— Ты прекрасна. Боль и слезы делают тебя невозможно красивой. От этого хочется издеваться еще больше. Бабочка, однажды я тебя сломаю. Лети прочь…

Отрицательно покачав головой, я коснулась большим пальцем нетравмированной руки его губ, стирая кровь, а затем, на зависть всем невинным душам, в воображении представляющим себя восхитительно-неправильными, облизала его, ощущая кровь с привкусом его губ, так погрузив в рот, что даже король порока судорожно выдохнул.

Дав мне своей крови, чтобы залечить запястье, он тихо прошептал мне на ухо, пока я поглощала целебное лекарство из его вен. — Если хочешь, тебя никто не останавливает. Томительно вылизывать пальцы — не то же самое. Я вижу, куда твой мозг тянет все твои мыслишки, доченька. В состоянии депривации тебя неслабо так подкосило. Ты, действительно, была очень плохой девчонкой, потому что больше года никто не выколачивал из тебя дерьмо.

Выгнув поясницу, я едва различимо прошептала. — Так выбей из меня дурь, папенька.

— Жди, моя радость. — Он улыбнулся, поцеловал меня в щеку и вышел вон.

Вернулся он, держа в руках веревку и плетку с десятью длинными кожаными хвостами. Искоса поглядев на меня и лукаво улыбнувшись, он опустил плетку на кровать, подойдя ко мне с веревкой. Я смиренно опустила голову перед господином и вытянула руки вперед. Не снимая с меня оставшееся белье, но накрепко связав мое тело по технике ‘Шибари’ и закрепив веревку у изголовья, он поцеловал меня в щеку.

— Скажи.

— В унижении и боли кроется наивысшая степень наслаждения, мэтр. — Я смотрела ему в глаза неотрывно, наблюдая за тем, как он снимает плащ, оставаясь в черно-золотом камзоле.

— Стоп-слово? — Он вопросительно посмотрел на меня.

— Бей уже до изнеможения безо всяких стоп-слов. Во мне столько этой энергии напряжения, нервов, усталости от жизни и прочей негативной хмари, которая живьем меня жрет, что я хочу лишь боли. От твоих рук.

— Как пожелаешь, мотылек… Я рад твоему согласию. Бить насильно, чтобы выпустить и моих демонов тоже, как тогда в подземелье, без согласия, было чудовищно. Я хотел, чтобы ты сама захотела и предложила.

— Давай. По живому без ножа. — Я широко развела колени, насколько позволяли веревки, закусив губу в волнительном ожидании.

— Да ты окончательно без меня тронулась и поехала, с Тефенсен наедине. — С нагловатой усмешкой констатировал он, качая головой. — Но я понимаю. И судить не стану. Постараюсь лишь сохранить тебе эту часть тела так, чтобы с ней еще можно было работать в будущем. Все-таки искусство БДСМ так притягательно, что перед ним невозможно устоять, будь ты рабыня или же господин. Лучшее из изобретений человечества.

Грубоватые кожаные хвосты плетки нежно проползли снизу вверх, касаясь половых губ сквозь белье. Подготовка к удару. Я знала об этом. Но рассудок уже заплывал в туман. Я вся агонизировала нижней частью тела. Еще до удара я почувствовала, как лоно полуоткрыто пульсирует и увлажняется. А затем последовал удар. Я лишь вскрикнула. Муж быстро заткнул меня, вложив мне в уста спелый плод клубники и целуя в лоб. Вскоре я уже перестала считать замахи плетки, ибо счета им не было. И это была самая настоящая экзекуция. Дикая боль не отменяла того, что я уже еле дышала, а мышцы внизу моего живота в сладостной муке сжимались и разжимались все чаще с каждым ударом. Воздействие алкоголя только усиляло ощущение болевого эффекта и вожделения. Кожаные хвосты уже ощущались внутри. Даже слой белья не отменял того факта, что меня всю практически удары раскрыли нараспашку. И очередной высвободил всплеск огненного сердца внизу моего живота. Не в силах сопротивляться этой мощной древней силе, сжав запястья Владислава в руках, я несколько раз выгнулась всем позвоночником и затихла, чувствуя влажный поток, изливающийся из меня пламенным огнем. Вечно экзальтированная, вечно на взводе, я не умела, неоднозначно выражаясь, выходить сухой из воды.