О чем поет вереск (СИ)

— Я бы простил, даже если бы вы лишили меня жизни.

Слова Мидира прозвучали глухо, тревожно и слишком серьезно. Этайн, распахнув хризолитовые глаза, недоуменно нахмурилась, потерла шею, против традиций галаток, не украшенную ничем: ни янтарем Эохайда, ни змейкой Мидира.

Положила пальцы на кисть моего короля. Вглядывалась в его лицо — и не узнавала!

— Мне кажется, вам очень больно. Быть может, я смогу вам помочь?

— Нет! Уже нет, — горько рассмеялся мой король. — Это вы простите меня, моя королева, — спокойнее ответил он. Отвел Этайн и усадил на скамейку. — В вашем положении нужно быть очень осторожной.

— Я сама только поняла это, — прошептала Этайн, подняла сияющие глаза. — Кто же вы… откуда вы знаете?

— Ваш муж будет счастлив узнать о сыне, — отвернулся Мидир. — Счастья вам, моя королева.

Он ушел столь быстро, что я еле успел догнать его у места силы. Мэллин поджидал нас, наигрывая на кларсахе все ту же мелодию.

— Я знаю, Джаред, знаю! — рявкнул Мидир, не поворачиваясь. — Это было рискованно и глупо. Я лишь хотел увидеть ее в последний раз! Она не помнит меня. Не помнит!.. И я не буду более смущать ее покой.

Время идет, шагает неутомимо, захваченное клепсидрой — теперь только ею. Нашел старые записи, стоит дополнить. Сто первый год Тёмной эпохи, пятнадцатое декабря

Опять пишу подробно.

— Мой король, тратить капли дарованной нам магии, чтобы дарить вереск на каждый Самхейн, это говорит о многом.

— Ты хочешь поговорить о цветах, советник?

— Боюсь, я должен сказать то, о чем говорить не хочу. Королева Этайн…

— Я просил не произносить при мне это имя! — вскинулся он. Всмотревшись в мое лицо, прошептал: — Что с ней?..

— Мой король, она жива. Похоронила Эохайда полгода назад. Но теперь… Она больна. Она уже очень мучается, и мука ее будет лишь усиливаться. Она жила у нас долго, и жить в Верхнем будет тоже долго. Только уже — страдая безмерно.

— Зачем, зачем ты мне говоришь это?! Я не смогу прорваться наверх не в Самхейн, Джаред!

— Волки, все волки готовы отдать вам магию на много лет вперед. Этого хватит, чтобы привести Этайн сюда, подарить поцелуй смерти и вернуть обратно. Но, мой король, не обязательно вам самому…

— Разве я могу переложить эту ношу на кого-нибудь иного?

Мой король вернулся очень быстро. И вновь на его руках лежала земная.

— Миди-и-ир, — улыбнулась ему Этайн.

Старой я ее не увидел, хоть и хотел бы. Мне казалось, она должна быть прекрасна и в старости.

Этайн вернулась в мир Нижнего такой же, какой покинула его. Двадцатилетняя девушка со взглядом мудрой женщины.

— Как я рада еще раз увидеть тебя, мой прекрасный король Грезы… — прошептала она. — Хоть и во сне.

— Я касаюсь тебя, Этайн. Я опять обманул тебя, — отвечал Мидир.

— Теперь можно. Не печалься. Люди такие, они умирают. Только прекрасные ши живут вечно.

— Все хорошо, — он поцеловал ее ладонь. — Ты тоже будешь жить вечно. Пусть лишь в моей памяти.

— Здесь так краси-и-иво, — потянулась Этайн, рассматривая сад, который цвел как никогда ярко. Потом словно очнулась ото сна. — Мидир! Я, правда, прокляла Нижний?!

— Я удержал его, моя королева.

— Но… Не совсем?

— Не совсем. Лорканн помог мне, а потом Мэллин и волки. Ты простила меня?

— Я тоже виновата перед тобой. Перед всеми. Я… поступила как друиды?!

— Это были не твои слова, любовь моя.

— Ах, наш сын, Мидир, — вновь встрепенулась Этайн. Но говорила она медленно и с трудом, словно уже засыпала.

— Я помню, любовь моя.

Мне помстилась розовая тень рядом с нашей королевой, словно вновь прилетела та феечка, что часто навещала Этайн в отсутствие Мидира. Но это было слишком невероятно для мира, лишенного магии.

Мидир и Этайн молчали долго. Мой король очень осторожно гладил земную женщину по щеке, она улыбалась ему. Именно ему.

— Как часто мне снился зеленый закат Нижнего!.. Я так устала. Поцелуй меня, Мидир…

Она знала, о чем просит.

Когда Этайн перестала дышать, Мидир раскрыл сжатую кисть — розовый огонек трепетал на его ладони.

— Пора. Отпусти ее, дядя! Отпусти ее хотя бы сейчас!

Душа, оставшись в Нижнем, просто истает, а упав в мир теней, может возродиться однажды. Что душа Этайн выглядит, как душа любого из ши, я понял много позже.

Пока было просто больно. Невыносимо, несравнимо. Больно всему телу, но сердцу — особенно. Этайн была нашей королевой, этого не зачеркнет ничто.

Мидир закрыл глаза и вытянул руку, разжимая кулак. Душа Этайн, слетев с его ладони, опустилась ниже, ниже, минуя все этажи Черного замка, уносясь прочь с нашей земли.

Я обернулся к моему королю на странный звук. Мне показалось сначала, он смеется… Просто я никогда не слышал, чтобы Мидир плакал. Думаю, не слышал никто. Он рыдал, прижимая к себе свою солнечную любовь.

Неизвестно когда объявившийся возле Мэллин обнял брата, прижался к его спине — вот уж кто не стеснялся слез.

Жаль, что мне этого не дано. Горечь точит изнутри и не может вырваться наружу.

Мидир вернул Этайн в Верхний.

— Она узнала меня. Она вспомнила? — спросил Майлгуир.

— Да, мой король.

— Давно?

— Давно. Спустя девять лет после ухода из нашего мира. Я покажу вам, мой король.

Стоит сказать, что эти воспоминания или видения тоже приходили ко мне в снах. Не уверен, почему именно ко мне, а не к дяде, но это случилось на десятый год нашей Тёмной эпохи. У галатов, наоборот, была светлая. Благодаря их — нашей! — королеве.

— Благодарствую, что вновь позвали меня. Ребеночек лежит удобно, будто сам просится наружу. Третий раз рожать будет совсем легко, моя госпожа, — прошептала старая галатка, суетясь подле Этайн.

— Третий… — прошептала Этайн и прижала пальцы к губам.

— Я сказала что-то не то, моя госпожа? Когда принимала Домхана, сразу поняла — не первые это роды. Один раз сказала, а вы не ответили. Тревожить больше не стала, раз сын у вас один…

— Благодарю тебя, Хейлер.

— Вам нехорошо? — обернулась та, уходя.

Этайн отпустила ее движением руки. Долго сидела за столом, поглаживая венок из невянущего вереска…

Эохайд мастерил что-то из дерева, а светловолосый мальчуган заглядывал ему под руку. Завидев подходящую Этайн, Эохайд шепнул: «Домхан, иди». Тот кивнул отцу, поклонился матери и убежал в дом. Обернулся в дверях самую малость тревожно, но все же скрылся.

Король галатов встал навстречу жене медленно, очень медленно. Он все еще статен и красив, а в льняных волосах незаметна седина. Поднял взгляд на пылающие глаза Этайн. Присел обратно на лавку, еще медленнее провел ладонью по струганому дереву. Опустил широкие плечи, обтянутые искусно расшитой рубашкой.

— Ты вспомнила, — печально улыбнулся он. — Я ждал и боялся! Даже рад, что это наконец случилось. Как я понимаю теперь муки Мидира!

— Почему лгал мне ты? Ты, мой супруг!

— Ох, Этайн, солнце мое! Когда друиды принесли тебя в беспамятстве — окровавленную, еле живую — они сказали, ребенок родился мертвым, а ты прокляла мир Нижнего. И для тебя будет лучше, если ты не вспомнишь ни то, ни другое.

— Вот уж кто всегда знает, что и для кого лучше!

— Ты не одну неделю была на грани жизни и смерти, я был счастлив тем, что ты выжила. И ты вспомнила меня! И никого больше.

— Да, я не помнила Мидира. Да, я не помню ни о проклятии, ни о родах. Но ребенок, мой сын, Эохайд! Почему ты не сказал мне о сыне!

— Он умер, мое солнце.

— Нет, мой супруг. Я уверена, он жив. Я смотрю в лазурные очи Домхана, а иногда вижу зеленые! Я глажу пшеничные кудри, а под пальцами — тепло волчьих черных волос. Я ловлю его тень в отражении воды. Я знала его, не помня о нем! И… — присела рядом. — Ты должен знать правду.