Орлиное гнездо (СИ)

========== Глава 63 ==========

По Раду Кришане отстояли большую и пышную заупокойную службу. Колокола Бисерики-Домняскэ оповещали весь город об утрате, понесенной княгиней, - и княгиня, слушая мелодичный глубокий перезвон, ощущала скорбное и глубокое удовлетворение. Это она, Иоана из рода Кришанов, сейчас потрясала сердца, это ее печаль сделалась печалью всего Тырговиште!

Бела Андраши, наследник Византии, венгерский граф и господарь Валахии, стоял рядом с женой и держал ее за руку. Прекрасная голова его, отягченная короной, была опущена, губы шевелились, точно он повторял шепотом греческие молитвы, которые были для его сердца как греческий мед. О несчастный, утративший отчизну!

После панихиды государь, государыня и придворные в молчании вернулись во дворец. Среди этих людей, валахов и венгров, было и два крещеных турка – два брата, как нарочно, рыжеволосых и голубоглазых. Они и между собой называли друг друга своими именами во Христе. Князь хотел выгнать их из дворца, одолеваемый такой же слепой ненавистью и подозрительностью к туркам, как Дракула, но Иоана удержала его - нельзя было править и хранить веру, совсем не имея веры в людей.

Когда князь остался наедине с женой, он долго молчал, как будто его одолевала какая-то неприятная, постыдная мысль.

А потом он сказал:

- Иоана, тебе сегодня еще нельзя было входить в храм! Ты ничего не говорила мне, но я знаю, что это так!

Иоана улыбнулась.

- Я государыня, - сказала она. – Я предстою Господу иначе, нежели простые люди. Зачем же ты разрешил мне отпевать отца сейчас, если думал, что мне нельзя?

Андраши улыбнулся тоже, глядя на нее с умилением и жалостью.

- Затем, чтобы утешить тебя. Потому, что ты предстоишь Господу иначе, нежели простые люди, - прошептал он, взяв жену за руку. – Если Господь дозволил неверным ворваться в свой дом, в свой град на земле, и осквернить его – неужели же он не дозволит христианской княгине утешаться в своем доме, когда бы она того ни пожелала?

- А почему Господь дозволил туркам осквернить Константинополь? – дрогнувшим голосом сказала Иоана. – Почему он допустил в храм меня, которая…

Голос ее упал до шепота, и сердце похолодело - как всегда, когда она ощущала, что скудеет верой.

Князь долго молчал.

- Царствие Божие внутри нас, - сурово сказал он наконец. – Вот храмины, которые нам заповедано хранить!

Он коснулся сначала своей груди, потом ее.

- Как ты изменился, - сказала Иоана: не зная, радоваться этому или нет.

Она знала, что человек, стоящий перед нею, - совсем, совсем другой, нежели тот, который соблазнял ее в вышеградском замке, давным-давно.

- Ты изменила меня, - сказал господарь.

И она знала, что это так. Как и то, что он необратимо переменил ее саму.

Ночью муж пришел к Иоане, хотя она еще не приглашала его, - однако не лег к ней, пока она сама не простерла руки и не позвала его, движением всего истомленного тела.

- Как ты узнал, что я хотела тебя? – шепотом спросила она.

- Я услышал твой зов, - улыбаясь, ответил он. – Ты звала меня сердцем так, что я услышал сквозь стену…

“Звала не сердцем - плотью”, - подумала Иоана.

Но она звала его всем своим существом. Супруг утонул в ее жарких объятиях, и княгиня – в его; он овладел ею сразу, с жадностью, с тоской, и она так же принимала его. Князь ощутил, что возлюбленная плачет, и прошептал, замерев в испуге за нее:

- Тебе больно?

- Нет… - всхлипывая, ответила жена, сжимая, стискивая его. – Мне больно без тебя… Не говори больше ничего…

И он прижимал ее к себе, как свою собственность, как сокровище, осушая губами ее мокрые щеки. Он молился ее телу, всему, что она была. Теперь Андраши как никогда ощущал, что возлюбленная не способна ему изменить, - так дарить себя можно только одному мужчине.

Потом Иоана сразу уснула, как будто напившись чудесного сонного зелья. Лицо ее было страдальческим и счастливым. Что есть страдание, что счастье – и как отделить одно от другого?

Князю пришлось бы потянуть время в любом случае – какими бы силами он ни располагал. Корвин дал ему ценный совет, который был не нужен – Андраши куда лучше короля понимал, как вверенная ему страна нуждается в исцелении.

Иоана была уже несколько недель беспокойна, томилась сама не зная чем; и подозревала, что не только от подступающих холодов и тягот правления. Она, наверное, была непраздна… но пока не спешила сказать супругу. Как раз наступил Рождественский пост*, и они не делили больше ложе: Иоана не знала, идет ли это от любви к греческой вере, вдруг захватившей ее мужа, или от желания показать христианский образец своим подданным – или же от усталости, печали, что угнетали его на валашском престоле. Бела Андраши в полной мере понял, что есть Валахия и что есть господарь Валахии: один за всех людей, один на всю землю. Ему каждодневно приходилось и судить, и рядить, а то и казнить – однажды жена разглядела и указала ему заговорщиков, стакнувшихся с турками в самой столице.

Все виновные были преданы смерти: быстрой и милосердной, памятуя о князе Цепеше. Им отрубили головы на главной площади.

Мехмед еще с месяц не подавал о себе вестей – не все спокойно было и в его империи: чем больше земель султан захватывал, тем большего напряжения сил требовало удерживать их под своей пятой. Однако турецкие набеги оттого только участились: мелкопоместные беи без глаза распоясались и клевали Валахию, как куры зерно.

Занятой по горло, князь не заметил, что жена, как и он сам, охладела к любовным утехам. Хотя любовное их взаимочувствие не уменьшилось – и каждый разговор их был как ласка, как память об объятиях.

В один из таких дней, когда мелкие тревоги одолевали беспрестанно, а большая беда подкрадывалась незаметно, Мехмед наконец напомнил о себе. Он прислал не войско – а послов, как когда-то к Дракуле.

Быть может, он рассчитывал опять сделать Валахию своим данником?

Послы явились исполненные надменности – два разряженных паши с острыми намасленными бородками, в огромных тюрбанах, в туфлях с загнутыми носками, несмотря на то, что снаружи уже сеял снег. Сбруи их выхоленных лошадей позвякивали серебряными колокольчиками.

Господарь принял их в тронном зале – один, без жены, как это подобало князю Валахии. По сторонам его стояли стражники. Князь восседал на троне – в бархате, парче и золоте, и со спокойной и холодной ненавистью смотрел, как турки входят в зал. Они поклонились довольно небрежно: это были люди, раболепствовавшие перед силой, но мгновенно исполнявшиеся наглости, когда чувствовали слабину.

Иоану не допустили в тронный зал – но она была, конечно же, рядом, и, сидя в кресле, смотрела в зарешеченное оконце, проделанное в стене по турецкому образцу: в такое окно, как рассказывали, Мехмед наблюдал за заседаниями дивана, совета своих сановников. Иоане с ее места хорошо было видно и своего повелителя, и послов.

Албу Белые Волосы, ворник, стоял за плечом своей княгини: он чувствовал, что возлюбленная госпожа нуждается в нем.

- Наш повелитель, Мехмед Фатих*, возлюбленный небесами, - не дожидаясь позволения, громко заговорил один из послов, - велел нам передать тебе, Бела Андраши, беззаконно именующий себя князем Валахии, чтобы ты немедленно сложил с себя корону, на которую не имеешь никаких прав, и отдал ее князю Раду Дракуле! Его же тебе надлежит сей же час выпустить из темницы и вернуть на трон! Тогда, быть может, великий султан и пощадит твою жизнь!

Иоана ахнула, стиснув кулаки. Она за эти месяцы, учась у придворных толмачей, достаточно овладела турецким языком, чтобы понять почти все сказанное. Албу за ее спиной выругался в светлые усы.

Господарь невозмутимо выслушал наглую речь с начала до конца – и только ближайшие к нему стражники заметили, как подрагивают его руки, покоящиеся на подлокотниках кресла.