Сновидение (СИ)

Забытие. Боль… Нет, первой была боль, которая сковала его на долгие дни, годы “смерти”. Он знал, понимал, почему так произошло, почему его отринули, но с каждым днём пребывания в нигде, пребывая между миром живых и мёртвых, эта грань осознания истончалась. Забылась Алатариэль, забылся Аннатар, Кольца, битва, но никак не боль, которая была непонятна. Келебримбор поначалу пытался ухватиться за воспоминания, которые мелькали где-то на периферии сознания, щекотали разум пушистым хвостом, обещая то, что уже когда-то пережил, но в итоге и они ускользнули от него. А после стало всё равно. Просто забыл. Не нуждался… Кто он?

Странная боль, что бралась из ниоткуда, преследовала его из года в год и никак не уходила, даже когда пытался отвлечься. Смешно: отвлечься на то, чего не помнишь. Келебримбор вовсе не мог думать, ведь с этими деяниями приходила новая пустота. Разочаровывало, ломало, делало слабым, но никак не решалось.

А потом появилось тепло среди моря холода, которое притягивало, которое не мог проигнорировать потому, что это было впервые за тысячелетия полнейшего одиночества и пустоты. И он, словно мотылёк на ночной огонь костра, полетел навстречу теплу, не обращая внимания на то, что острая верёвка душит его с каждым новым шагом. Была вспышка, была борьба с кем-то невидимым, кто горел самой настоящей яростью, так знакомой ему. Келебримбор отступил, позволил взять верх другому, ведь резкая смазанная вспышка из прошлого заставила задуматься, заставила впервые за столько лет понять, что это его единственный и последний шанс.

Талион… Человек… Тот, кого так же отринула смерть. Талион был погружён в свои мысли, чувства, не противился ярости и желанию отомстить Чёрной Руке - он всё это ощущал. Да, Келебримбор мог отгородится от чужих переживаний, что и делал поначалу, но стал замечать за собой нехарактерное желание полностью контролировать следопыта.

- Знаешь, - однажды заявил ему Талион, - я чувствую тебя, - говорил Талион. - Ощущаю, как ты копошишься, перебираешь мои мысли, - утверждал Талион. - Что ты ищешь? Что тебе нужно? - диким зверем смотрел на него Талион.

Знал бы ответ… всё равно бы не ответил правдиво. “Ничего” и “лишь беспокоюсь о тебе” становятся его постоянными ответами. Он не должен ничего схожего испытывать, наверно, ведь с ними не появляются схожие воспоминания из прошлого. Как чистый лист пергамента, который приходиться исписывать заново. Келебримбору это не нравится, абсолютно, что-то, да негодует в нём, но изменить пока ничего не мог.

Со временем к нему возвращается утерянное прошлое. Вспоминается всё до самых мельчайших деталей, которые появляются со второй находкой предмета, что принадлежал когда-то ему. Нолдо, внук Феанора, Эпоха Древ, которая кажется столь желанной и столь простой, отречение от отца, падение Нарготронда, подарок Галадриэль копии Элессара - мельчайшие детали мелькают настолько отчётливо, настолько быстро, отчего в висках нарастает боль. Боль… у мёртвого… Это становится отправной точкой, которая окончательно забирает все шоры, принося большую боль. Кольца и Аннатар, который не остановился на Семи, желая получить все. Боль, слишком много боли, которую было невозможно терпеть даже ему. Горячие лезвия клинков, поддерживающие свой жар каждую минуту над небольшой свечой, прижимались к чувствительной кожи на боках, заставляя покрываться её волдырями, вздуваться и лопаться лишь от одного небольшого движения, даже вдоха, высвобождая кровь. Алые потёки стекали вниз по телу, громкими каплями в полнейшей тишине разбивались о пол, ледяной пол, до которого мог дотянуться лишь кончиками пальцев. Он помнит каждое чёрное слово, что было произнесено такими же чёрными устами Аннатара… Саурона… Келебримбор сполна познал всю ярость Тёмного Властелина, познал силу его удара, гнев его клинков, которые не переставали терзать. Безнадёжность, отчаяние и острое желание рассказать всё, лишь бы добил до конца, более не мучая. Как в тумане эльф помнит оценивающий взгляд, который изредка затмевал ярые огни, желания убить его, помнит смазанные прикосновения к себе ледяных пальцев, холод которых пробирался к самой душе. Сломленное хроа, почти уничтоженное фэа…

Келебримбор выдал месторасположение Семи Колец, не боясь, что что-то произойдёт. Нет, страха уже не было никакого, ведь твёрдое решение стоять до конца, чтобы защитить всю Арду от повторения того, что уже было в прошлом, было почти таким же, придало ему какую-то силу. Или желание поскорее покончить со всем. Но Саурону стало этого мало, ему изначально всё было мало, и нолдо казалось, что и во время попыток всевластия Бауглира Аннатар чувствовал потребность в большем. Не ему размышлять об этом, не тогда, когда подвешен за руки, отчего плечи уже слишком давно приняли неправильную форму. Саурон желал узнать, где Три Кольца, делал всё, лишь бы выбить последние слова из хроа, которое почти не дышало, на котором было мало чистого от синяков и крови места, но эльф смолчал… молчал даже тогда, когда чуть ли не захлебнулся собственной кровью.

“И долгое время мог, если хотел, представать благородным и прекрасным, обманывая всех, кроме самых бдительных…” Купился, как малое дитя, которое жило лишь первые свои часы. Келебримбор принял любой исход, понимая, что за молчание придётся слишком дорого заплатить, и как же нолдо надеялся, что Гортхаур не воспользуется его пустым хроа для своих тёмных, ужасных дел. Он, серебряных дел мастер, с гордостью принял смерть от орочьих стрел, наконец-то избавляясь от всепоглощающей боли.

Спасение? Что-то новое и лучшее? Надежда вернуться туда, где начался его путь? Невозможно… И тогда, когда всё это вновь вернулось к нему в память, нолдо понял, что Эру Илуватар не простит его никогда за то, что почти собственными руками обрёк Арду на разрушение. Много на себя взял? Чересчур, ведь Единый никогда не вмешивается, но было всё равно. Лишь отчаяние, новый виток боли и осознание постоянного скитания на грани за то, что слишком поздно различил обман.

Келебримбор скрыл всё своё прошлое от следопыта, оставляя лишь небольшие крохи, дабы добиться расположения, ещё большего доверия. С осознанием того, что произошло, что происходит и что творится внутри бестелесного духа, приходит и ненормальное желание отомстить тому, кто обрёк его на такое существование… из-за кого смерть отринула и Талиона.

Жизнь для него стала невыносимым испытанием, по сравнению с которым всё его прошлое кажется очередной забавой Дираэля. Он потерял отсчёт дням, которые, наверно, уже переросли в месяцы. Потерял само чувство осязания времени, которое было столь характерно ему настоящему, живому. Единственной целью, которая не переставала быть самой яркой, как первая звезда на темнеющем небе, была месть Чёрной Руке. Скорбел? С каждым днём вспоминать о своей семье было уже не так больно.

- Человеку проще перенести горечь утраты, что со временем затухает, - сказал Келебримбор, когда они стояли на развалинах башни.

Может, и проще, но сердце до сих пор сжималось при мысли об Иорет и Дираэле, до сих пор их образ был у него перед глазами, образ того, как их убивают. Раньше бы Талион… Слишком многое изменилось, чтобы оглядываться назад. Чего стоит тот эльф, который был привязан к нему и оказался самим Келебримбором! Вот чьё прошлое было под покровом тайны, вот, о ком ходило столько легенд, неоднозначностей и… да, наверно именно это и отвлекло следопыта от собственной потери, иначе бы окончательно сошёл с ума.

Вроде бы и жив, а вроде бы и истёк кровью рядом с холодеющими трупами жены и сына. Талион не чувствовал потребности в привычных “делах” былой жизни: нет голода, нет жажды, не мог умереть, ведь нолдо защищал его, давал свою силу. Но мужчина чувствовал тягу ко сну, не физическую, моральную, чтобы получить призрачный отдых, увидеть прошлое или просто помечтать. Келебримбор ничего не говорил на это, как будто его это никак не касалось… Этот дух великого эльфа вообще был странным. Не то чтобы Талион был против бессмертия, ведь любые методы достижения поставленной цели хороши, но Келебримбор что-то скрывал.