Венгерская рапсодия

Я уступила, слишком жадно желая его, чтобы отвлекаться на что-либо еще. Мне не нужен свет, чтобы зажечься от его прикосновений к соскам и клитору, не нужен гром, чтобы прижаться к нему и принять его твердый член. Дождя не было, но это не заставило нас прекратить поглощать друг друга, словно изголодавшиеся животные под скрип пружин кровати.

— Я хочу тебя, — повторял он снова и снова. — Я хочу тебя.

Не было ощущения, что ему привычно и легко это говорить. Казалось, слова идут от сердца, спрятанного за оболочкой беззаботного ловеласа, и только от сильнейших эмоций.

Пока он держал меня, в его глазах читалась грусть, даже легкое потрясение. Я подняла голову, чтобы поцеловать его, и широко развела ноги. Ты хочешь меня — ты можешь взять меня. Это было послание, громкое и четкое.

Он считал его, надев презерватив, и входил в меня, пронзая взглядом, ритмично и не спеша, совсем не похоже на яростное слияние под дождем. Я слышала его сердце или это было мое? Оно бешено колотилось.

Он этого не замечал и оставался собой, хватая раскрытыми ладонями мои плечи, его кудрявые волосы щекотали мой лоб, его тело сливалось с моим.

Когда он оказался внутри меня, я выдохнула и попыталась улыбнуться. Он все еще казался испуганным, но старался скрыть это, и через пару минут у него получилось. Я обхватила его за шею.

— Я хочу тебя, — сказала я.

Мы отдались друг другу, медленно и осознанно, убеждаясь, что удовольствие максимально. Убеждаясь, что каждый толчок сопровождался поцелуями, нежностью и ласками. Мы оба двигались в темноте, и каждый угадывал желания другого.

Когда мое тело подсказало ему, что я подхожу, он приподнял мои бедра, чтобы ускориться, входя глубже, но все еще контролируя каждое движение.

Мое наслаждение было диким и в то же время тонким и изысканным. Звуки, которые я не опознала как собственный голос, вырывались из моего горла, я чувствовала себя такой освобожденной, такой раскрепощенной и владеющей собой. Наконец у меня был любовник, которого мне суждено было иметь.

Его дар не заставил себя долго ждать — громкий, мужской оргазм, который тем не менее имел в основании пронзительную уязвимость.

Я прижала его к груди, и мы оба покачивались на волнах наслаждения… а за окном лил дождь…

Почему именно сюда я приехала искать утешения? Почему так должно было случиться?

Мы проспали несколько часов, пока нас не разбудил резкий звонок моего мобильника. Мне пришлось идти за ним в ванную и лазить там среди кучи еще не высохшей одежды. Обнаженная и дрожащая, я ответила, отметив, что был уже шестой час. Звонила Джоди.

— Джо?

— Ах, так ты еще жива.

— Конечно, как дела?

— Я думаю, тебе следует вернуться.

— Да? Почему?

— Пожалуйста, просто приди. И… — она понизила голос до странного шепота, — вероятно, будет лучше, если ты придешь одна.

— Что? Что случилось?

Но она повесила трубку.

Пока я, хмурясь, смотрела в телефон, за мной материализовался сонный Янош. Он обнял меня за плечи и заглянул в мобильный, стараясь понять, что происходит.

— Все в порядке?

— Не уверена. Звонила Джоди, она говорила очень загадочно, просит, чтобы я немедленно вернулась.

— Не сказала, зачем?

— Нет, но сказала, чтобы я пришла одна.

— Хмм…

Он прижал меня и держал довольно долго, пока у меня характерно не заурчало в животе.

— Долгая гроза, — посмеялся он.

Я слегка толкнула его под ребра.

— Нет, но сначала ты должна поесть. Ты голодна. Пошли на кухню.

Он испек мне блины, или «палачинки», как их называют в Венгрии, а моя тревога от телефонного разговора все нарастала.

— Почему Джоди просто не сказала мне, в чем дело? Думаю, надо ей перезвонить.

— Хочешь я пойду с тобой? — Янош опустил передо мной тарелку блинов со сливками и грецкими орехами.

— Не понимаю, почему так важно, чтобы я пришла одна. Я ей перезвоню.

— Сначала поешь.

Он был прав: лаять в телефон и в то же время лакомиться блинчиками вряд ли возможно, по крайней мере, не очень полезно для пищеварения. Я покорилась Яношу — он сел напротив и заботливо вытирал сливки с моих губ.

Мне с ним было так спокойно, я раньше ни с кем себя так не чувствовала. Мы ели свои палачинки, блаженно улыбаясь.

— Ладно. Я позвоню ей.

Я набрала номер Джоди, у меня немного крутило живот, и не только от такого количества съеденных сливок и сахара.

Она не подошла. На второй раз тоже. И не ответила на сообщение.

— Так, вот теперь я в бешенстве, — пробормотала я.

Янош взял меня за руку.

— Я пойду с тобой. Кроме того, я не позволю тебе одной разгуливать по Восьмому району.

— Как угодно, — бросила я не задумываясь, мое сознание было занято множеством темных и ужасных сценариев. — Спасибо, спасибо, что пойдешь со мной.

— Не благодари. Конечно, я пойду с тобой.

Дождь перестал, но одежда не высохла, поэтому поверх юбки я натянула сухую рубашку из шкафа, застегнув на голом теле. Что бы ни происходило в квартире Джоди, надеюсь, никто не заметит отсутствия на мне нижнего белья. Если бы мы не были так сосредоточены друг на друге, то, возможно, я догадалась бы повесить одежду сушиться, но мне было не до этого — рядом был Янош.

На улицах Восьмого района снова были люди. Мы прошли место, которое Янош присмотрел под бар, но от него совсем не веяло романтикой, которой я наполняла его в своем воображении, просто гиблое место.

С Яношем везде здоровались и шаркающие старики, и задиристые юнцы, проходившие мимо, большинство из них с любопытством рассматривали меня, переговариваясь на венгерском. Сердечные рукопожатия не прекращались до тех пор, пока мы не оказались уже совсем близко от квартиры Джоди.

— Похоже, ты знаменит, — заметила я, надеясь отвлечься от бури в животе непринужденным разговором.

— Я давно знаю этих людей. Я планирую дать работу молодым людям в баре или на стройке. Это важно. Я хочу помочь местным.

— Я искренне надеюсь, что у тебя получится.

На самом деле я хотела сказать: « Я искренне надеюсь, что смогу тебе в этом помочь».

Но как? Я не могла остаться в Будапеште. У меня была работа, родители, кредит на учебу… — все это дожидалось меня в Англии. Не говоря уж о… прошлом. Может, все это и смахивает на сказку, но вряд ли мы будем жить долго и счастливо.

На углу улицы Джоди неожиданно для самой себя я сказала:

— Боже, ты и правда мне очень нравишься! Правда, понимаешь?

Он остановился, засмеялся, обнял меня.

— Конечно, и ты мне, — сказал он. — Ты мой рубин, мой маленький красный драгоценный камень.

— Он не совсем красный.

— Не совсем красный, — согласился он. — Но красивый.

Еще никто меня так не называл.

— Не говори ерунды, я некрасивая.

Он воскликнул, ткнул пальцем прямо мне в нос.

— Никогда не говори о себе плохо.

— Я больше не у тебя дома.

— Нет, но я владелец дома на этой улице, так что правило все еще…

— В силе?

— Да.

Мы подошли к двери. Я посмотрела наверх, пытаясь угадать, что может происходить за балконными дверями, но извилистые железные пруты не давали никаких подсказок.

Когда я поднималась по ступенькам, мое дыхание становилось тяжелее, вдруг мне стало как никогда страшно. Джоди взяли в заложники, приковали к батарее? В квартире полно террористов? Заметив мою тревогу, Янош сам открыл дверь и вошел первым. Я подождала пару секунд, прежде чем проследовала за ним. Первым, что я услышала, был резкий крик Джоди:

— Черт возьми, Янош, сейчас не время! Не мог бы ты прийти попозже? Намного позже?

Потом Янош спросил:

— Кто это?

В этот момент мне пришлось войти.

— О, боже, — сказала я, пятясь обратно к двери.

— Руби, слава богу, с тобой все в порядке!

— Какого черта ты здесь делаешь? Кто сказал тебе, что я в Будапеште?

Джоди стыдливо подняла руку.

— Вероятно, я.

— Зачем?

— Она беспокоилась о тебе, — самодовольный голос Дейва вызывал у меня желание выбить его идеально белые зубы. — Все беспокоились о тебе. Ты ведешь себя совсем не так, как раньше.