Хозяйка Дома Риверсов

— Нечего передо мной защищать ее! Но пока у нее нет ребенка, Ричард Йоркский по праву остается единственным прямым наследником престола, хотя наш король и продолжает осыпать милостями других членов своего семейства — в том числе и герцога Бекингемского, и Эдмунда Бофора. А теперь я все чаще слышу, что он намерен призвать ко двору и своих сводных братьев, сыновей Оуэна Тюдора. [55] Это вызывает всеобщую тревогу. Кого же Генрих действительно считает своим наследником? Осмелится ли он отодвинуть в сторону герцога Ричарда Йорка в пользу одного из своих фаворитов?

— Но Генрих пока молод, — сказала я. — И Маргарита молода. У них еще вполне может родиться сын.

— Да уж, и этому Генриху в отличие от другого Генриха, его отца, погибнуть на войне явно не суждено! — жестко и презрительно бросил мой муж-солдат. — Уж он-то себя бережет, предпочитает отсиживаться в безопасности.

После двенадцатидневных рождественских праздников Ричарду пришлось снова вернуться в Кале. Я спустилась к реке его проводить. На нем был толстый дорожный плащ, хорошо защищавший от холодных зимних туманов, и, пока мы стояли на причале, он укрыл этим плащом нас обоих. Внутри этого теплого кокона, прижавшись головой к его плечу и сомкнув руки у него за спиной, я так льнула к нему, словно была не в силах его отпустить.

— Я приеду в Кале, — решительно сообщила я.

— Дорогая, там тебе совершенно нечего делать. Лучше я приеду домой — на Пасху или даже раньше.

— Я не могу ждать до Пасхи!

— Тогда постараюсь приехать пораньше. Как только ты позовешь меня. Ты же знаешь, что я всегда приезжаю по первому твоему зову. Ну, когда ты хочешь, чтобы я приехал?

— А ты не мог бы просто съездить туда, проверить, как дела в гарнизоне, и сразу вернуться?

— Это возможно, но только если этой весной не организуют военную экспедицию в Нормандию. А герцог Сомерсет очень надеется, что ему удастся ее организовать. Тебе королева ничего не говорила?

— Она говорит только то, что ей говорит герцог.

— Если никакой экспедиции к весне подготовлено не будет, значит, в этом году она уже не состоится, и тогда довольно скоро я смогу приехать домой, — пообещал Ричард.

— Лучше бы ты точно приехал домой к лету, — вздохнула я. — В любом случае. К лету у меня появится кое-что очень важное, что тебе непременно следует увидеть.

Под теплыми складками плаща рука Ричарда осторожно легла мне на живот.

— Ты просто сокровище, моя Жакетта. Жена с таким благородным характером куда дороже любых сокровищ! Значит, у нас снова будет ребенок?

— Да, — подтвердила я.

— Летнее дитя, — с удовольствием произнес Ричард. — Еще одно продолжение Дома Риверсов. Так мы с тобой создадим целую династию, моя дорогая. Риверсы превратятся в эстуарий, заполнив своими водами огромное озеро, а может, и внутреннее море.

Я невольно хихикнула, а он спросил:

— Ты пока останешься с королевой во дворце?

— Да, пока останусь. Съезжу в Графтон на несколько дней, повидаюсь с детьми, а потом снова вернусь во дворец. По крайней мере, постараюсь как-то уберечь Маргариту от сплетен.

Муж крепко прижал меня к себе.

— До чего все-таки приятно иметь жену, которая во всем образец респектабельности! Ты просто восхитительна, любовь моя.

— Да, и я — в высшей степени респектабельная мать девятерых детей, — отозвалась я. — А вскоре с помощью Господа и десятерых.

— Боже мой, значит, я питаю самые страстные чувства к матери десятерых детей!

И он приложил мою руку к низу своего живота.

— Прости меня, Господи, но ведь и я испытываю страсть к женатому мужчине, отцу десятерых детей! — в тон ему воскликнула я, еще сильнее его обнимая.

Тут Ричарда громко позвали с палубы корабля; он с недовольным видом меня выпустил и сказал:

— Все, мне пора. Надо выйти в море вместе с отливом. Ты помни, что я люблю тебя, Жакетта, и вскоре снова к тебе приеду.

Он еще раз быстро и нежно поцеловал меня в губы и взбежал по сходням на палубу. Лишившись его плаща, его тепла, его улыбки, я почувствовала себя совершенно замерзшей и какой-то особенно одинокой. Ну что ж, ведь я сама его отпустила.

Лондонский Тауэр, весна 1453 года

Пробыв неделю в Графтоне, я вернулась ко двору — как раз к началу пышного празднества в Лондонском Тауэре, где сводные братья короля Эдмунд и Джаспер получили титулы графов. Я стояла рядом с Маргаритой, когда оба молодых человека опустились перед королем на колени для осуществления акта инвеституры. [56] Это были сыновья королевы Екатерины Валуа, матери нынешнего правителя, которая во второй раз вышла замуж, причем столь же недостойным образом, что и я. После того как умер ее муж Генрих V, оставив ее вдовой с маленьким ребенком, она и не подумала, как надеялись многие, удалиться в монастырь и провести остаток своих дней в благополучном унынии. Она пала, пожалуй, даже ниже, чем я: влюбилась в хранителя собственного гардероба Оуэна Тюдора и тайно вышла за него замуж. Когда Екатерина умерла, ситуация стала еще более неловкой: Тюдор продолжал жить — считаясь ее вдовцом или соблазнителем, это уж как кому больше нравится, — вместе со своими двумя сыновьями, сводными братьями короля Англии — или двумя бастардами, опять же как кому больше нравится, — рожденными королевой-матерью, обезумевшей от страсти.

Но король Генрих решил признать своих единоутробных братьев и отверг позорные обвинения в адрес Екатерины Валуа, их общей матери. Эдмунд и Джаспер стали членами королевского семейства, и это, естественно, не могло не сказаться на ожиданиях тех немногих, что уже выстроились в очередь, рассчитывая унаследовать трон. Невозможно описать, как сильно все это их встревожило. Братья Тюдоры только добавили путаницы в ту неразбериху, что и так царила среди королевских наследников. Наш правитель всячески превозносил герцога Бекингема, который, кстати, считал себя знатнейшим герцогом Англии, и при этом прямо-таки осыпал милостями Эдмунда Бофора, герцога Сомерсета, безусловно, выделяя его из всех. А между тем, истинным наследником трона по-прежнему оставался никогда особо не жалуемый при дворе Ричард Плантагенет, герцог Йоркский.

Сидя рядом с королевой, я украдкой на нее взглянула; по-моему, она должна была стыдиться того, что до сих пор не сумела разрешить все эти проблемы, родив сына и законного наследника трона. Маргарита, опустив длинные ресницы, смотрела на свои сложенные руки и явно о чем-то задумалась; но вот о чем она думала, понять было невозможно. Впрочем, я успела заметить, как Эдмунд Бофор, прямо-таки пожиравший ее взглядом, быстро отвел от нее глаза.

— Его милость очень щедр к сыновьям Тюдора, — промолвила я, наклонившись к уху Маргариты.

Она даже слегка вздрогнула от неожиданности — настолько была погружена в собственные мысли.

— О да! Вы же знаете, какой он. Готов любому что угодно простить. А теперь Генрих стал бояться новых народных волнений и очень опасается Йорка и его ближайшего окружения, вот и хочет собрать своих родичей воедино. Он намерен подарить этим мальчикам огромные земельные владения и полностью признать их как своих единоутробных братьев.

— Но ведь это хорошо, когда большая семья так сплочена, — почти весело сказала я.

— Ну да, братьев себе создавать он вполне способен… — мрачно ответила Маргарита.

Однако слов «а вот сына сделать так и не сумел» вслух не произнесла.

Когда зимние ночи стали короче, а рассветы из серых превратились в золотые, из Бордо пришло великое известие: Джон Талбот, граф Шрусбери, весьма уже пожилой человек, раза в четыре старше собственного пажа, вихрем пронесся со своим войском по главным городам Гаскони, отвоевал Бордо и, судя по всему, имеет твердое намерение отвоевать также все прочие английские владения. В связи с этим лондонский двор пребывал в состоянии экстаза. Придворные, обретя уверенность в будущем, твердили, что вот теперь-то мы непременно отвоюем у французов всю Гасконь, а затем и всю Нормандию, а уж Кале, разумеется, и вовсе останется неприступным. Естественно, в моей душе сразу поселилась надежда, что теперь, возможно, и Ричард вскоре вернется домой. В тот день мы с Маргаритой гуляли в садах Вестминстера; бродя над рекой, мы, укутанные в зимние меха, уже ощущали, как здорово пригревает весеннее солнышко, и любовались первыми весенними нарциссами.