Две войны (СИ)

По последним разведывательным данным войска Севера уже держат свой путь из Вашингтона к Ричмонду. Поэтому поезда с солдатами Юга ежедневно шли через Оклахому, Кентукки и Джонсборо на север, в сторону Джорджии и Вирджинии, туда, где в это время формировались самые большие воинские части, способные сдержать блокаду у самых крупных городов, таких как уязвимый Ричмонд и неприступная Атланта.

19 мая Джастин и Кристофер, стоя на перроне, прощались со своими семьям и друзьями. Счастливый и довольный Крис, радующийся предстоящей возможности отыграться на янки, внушал Джастину уверенность и оптимизм. Он просто не знал, куда себя деть от предвкушения и не мог сдержать радостной улыбки, а Джастину от этого становилось проще удерживать равновесие. Истощение волнением сдавливало его тем ледяным, отрезвляющим щекотанием в мозге, которое появляется всегда, когда страх укореняется в сердце.

Джеральд в последнюю неделю почти не общался с сыном, и Джастину всерьез начало казаться, что отец его избегает. А может, причина была в ежедневной подготовке Джастина к службе: уходя к шести утра на полигон и возвращаясь к десяти вечера, совершенно усталым и разбитым, он просто был не в состоянии общаться с кем-то, пусть даже с родителями. Однако Шерри пыталась уделять сыну намного больше внимания, чем муж. От Джастина не укрылась резкая перемена в матери: тоска, грусть и уныние овладели женщиной, словно бы непосильная тяжесть свалилась ей на плечи, а молодое не по годам лицо больше напоминало мраморное изваяние. Но, как только он пытался начать разговор на эту тему, Шерри резко менялась в лице, и Джастина просто передергивало от этой наигранности и натянутой маски прежнего безразличия и спокойствия матери.

Джефф завербовался в пехоту и четыре дня назад уехал в Луизиану, прислав открытку с коротким: «Со мной все в порядке. Я вас люблю. Не скучайте!» Джастин в тот день взбесился и выпил три бутылки ликера, злясь на собственную слабость: он так хотел поблагодарить брата за ту ночь, за то, что тот излечил его разум от самонадеянной геройской глупости — но не успел.

Меги не переставая хныкала и таскалась за Джастином, умоляя его быть как можно осторожнее. Слишком слабая для своих лет, эта молодая леди очень часто подвергалась разного рода недомоганиям, а после начала войны и вовсе лежала без сил, закрывшись в своей комнате, день и ночь предаваясь молитвам во спасение братьев своих, чем немало бесила Джастина. Ее вечное поскуливание где-то за спиной невероятно нервировало усталого юношу, а один раз, несколько дней назад, он психанул: сорвался и, выхватив из дрожащих рук сестренки четки, швырнул их через весь зал в горящий камин. Джеральд, который в тот момент читал газету в кресле у огня, впервые за долгое время посмотрел на сына, и Джастина бросило в дрожь от этого пронзительного, испепеляющего взгляда. Тогда же, получив подзатыльник от матери и истерику от сестры, он купил Меги новое серебряное распятие, в сто раз элегантнее и красивее предыдущего — самодельного деревянного, сгоревшего в огне.

После этого случая, сестра немного успокоилась, но так и не пошла на поправку, продолжая болеть. Джастину было очень стыдно за свои нервные срывы, ведь Меги он безгранично любил, хоть они и были довольно разные: сам он уже несколько лет не посещал церковь и не молился с семьей перед ужином, чем вызывал всеобщее изумление, в то время как сестра полностью посвятила себя Богу. Не то чтобы Джастин не верил — нет, он был верующим. Только верил он в то, что Бога нужно либо обрести в своей душе, либо навсегда похоронить, но и для того, и для другого его, Бога, нужно было сначала найти; а делать это было решительно некогда.

Свадьбу, само собой, пришлось отложить на неопределенный срок. Женевьев билась в истерике минут десять — не больше и не меньше, как и подобает настоящей леди, после чего заявила, что не хочет потерять свою первую брачную ночь из-за глупой, мальчишеской потехи. Джастину пришлось приложить все свои усилия, чтобы доказать взбалмошной девчонке, что у него нет сил не то что на хороший секс, а даже на мысли о чем-то подобном. После такого заявления Женевьев, отвесив незадачливому жениху оплеуху, уехала в свое поместье, чем вызвала у того приступ дикой неконтролируемой радости.

***

— Смотри, — пихнул его под ребра Кристофер, указывая на что-то в толпе, — кто тут к тебе пришел!

Джастин нехотя перевел взгляд и увидел свою невесту.

Стройная миловидная девушка только что вышла из кареты вслед за матерью и старшей сестрой. Пушистая масса ее курчавых темных волос была связана на затылке в колос и перевязана ярко-красной лентой, бантиком сбоку, а спереди несколько свободнопадающих кудрей обрамляли высокий лоб, спускаясь ниже, на худенькие плечи. Тонкая талия была стянута великолепной атласной розовой лентой, на несколько тонов светлее самого платья, а сотни оборочек и воланов легко колыхались на ветру. Глаза сверкали озорством, а лукавая улыбка подчеркивала играющие на щеках ямочки. Видимо, они провожали не только Джастина, но и своего отца, который был еще довольно молод и мог принять участие в войне, в отличие от Джеральда, которому перевалило за пятьдесят пять. Джастин с раздражением подумал, что на эту треклятую войну даже англичане идут, становятся в ряды их доблестной армии — какие глупцы, ведь они так же слепы, как и он сам до разговора с Джеффом.

Женевьев смотрела на Джастина и улыбалась своей ослепительной улыбкой, с таким восхищением в глазах, что он немного смутился и поспешил переключить свое внимание обратно на семью.

Удивительно, как после его позорного поведения несколько дней назад эта девушка еще может улыбаться ему. Любая другая леди с теми же манерами, из того же многоуважаемого общества пылко бы возненавидела такого незадачливого жениха.

— Что она тут делает? — резко спросил Джастин, поворачиваясь к другу, не ожидая ответа, а скорее являя свое недовольство.

— Приехала посмотреть, какую первоклассную скотину теряет! — наблюдая за его хмурым выражением лица, заржал Крис. — Знаешь, я бы на месте ее отца свернул тебе шею после того, как ты оскорбил его ненаглядную младшенькую дочь.

— Я ее не оскорблял, — завелся Джастин, — просто сказал, что устал и не хочу… Короче, Крис! Отвали. Ты и так все знаешь. Наверное, зря я тебя посвящаю в такие подробности.

— Знаю, Джей Ти, знаю! — продолжал глумиться Гейт. — Я всегда говорил, что ты чертовски странный! Как тискать потаскух из местных баров — так это на раз-два, а как завалить обалденную красотку и отодрать как следует — так это не те…

— Крис, иногда мне кажется, что ты сын фермера из Черной Долины! — в который раз с притворным возмущением ужаснулся Джастин, хотя к дерзости и чрезмерной прямолинейности своего друга давно привык, но при возможности всегда старался сбить спесь с Гейта. — Твой лексикон оставляет желать лучшего.

Джастин знал, что, только когда Кристоферу доверяли, тот мог высказать истинную провинциальную добросовестность и простоту, и на него вполне можно было положиться. Несмотря на способность друга время от времени помогать советом или выступать в качестве простого слушателя, готового всегда прийти на помощь, Джастин все же часто не мог понять дерзости и грубости, присущих Крису, зато вполне научился уживаться с этим. Было в нем кое-что весьма отталкивающее. Его лучший друг был одним из тех мужчин, которые предпочитают для прогулок ухабистую землю гор монотонным тропинкам равнины. Он был весьма эксцентричен, но надежен; умен, но ленив. Крис не любит англичанок, просто не переносит их скуки и пресности. «Они хотят или денег, или замуж. Вот француженки — совсем другое дело! Хотя, знаешь, по существу все они одинаковы», — обычно говорит он.

— Тоже мне, — беззлобно хмыкнул Гейт, — от кого слышу-то? Это не от того ли паренька, которого больше привлекает подозрительная сыпь и засаленные волосы проституток, чем свеженькая девственница в шелковом белье?

— Еще одно слово — и я дам тебе по зубам, — огрызнулся Джастин, слегка ущемленный словами друга. — Ты, между прочим, о моей невесте говоришь.