Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

Женя понравилась ему, она сразу поняла это, несмотря на хмурость и скорбный вид брата Василия, приличествующие ситуации.

“Я, наверное, какой-то морозовский тип”, - иронически подумала она о себе.

Олегу Исаевичу предоставили диван в гостиной, и уставший с дороги брат Игоря почти сразу затих на нем, не беспокоя больше хозяев. А Женя и Игорь, тоже рано отправившиеся в постель, долго еще не спали, споря о том, идти ли Жене завтра на похороны. Игорь настаивал, чтобы Женя “после всего этого” осталась дома.

- Это для тебя безопаснее. И тебя могут осудить, - сказал он.

Женя фыркнула напоказ.

- За что это меня судить? Я что – бывшая любовница Василия?

Она осеклась, глядя на побледневшего мужа, потом шепотом извинилась.

- Да ничего, - сказал Игорь, не глядя на нее.

Женя погладила его по руке, и наконец почувствовала, как его напряжение немного опало.

- Я завтра пойду с вами, - шепотом сказала она.

Игорь промолчал.

***

Похороны прошли намного спокойнее, чем отпевание. Никто не осудил Женю, даже не выделил ее из толпы провожающих – люди были забывчивы и поверхностны. Женя знала, что и Василия Морозова очень скоро забудут, даже те, кто при жизни готов был на него молиться. Те, ради кого он умер.

Меньше будет страданий, тоски о запредельном, запретных вопрошений.

О проклятая и благословенная человеческая короткость.

***

Игорь вернулся на службу на другой день после похорон брата, в среду. Вечером этого дня они устраивали поминки – раньше Фрося с Женей не успевали: Женя хотела предложить мужу нанять поваров со стороны, но, не зная, каково финансовое положение их семьи, промолчала. Игорь же, казалось, об этом не вспомнил.

Он был намного сильнее выбит из колеи смертью Василия, чем представлялось.

Женю обрадовало, что Олег Морозов оказался тактичен и переехал в гостиницу сразу же после того, как состоялись похороны. Он обещал прийти на поминки, поцеловал Жене руку и откланялся.

Женя послала приглашение родителям, не зная, проснется ли совесть у Серафимы Афанасьевны. Отец должен был прийти наверняка. Еще ожидали нескольких общих знакомых Игоря и Василия, в частности, обоих секундантов и спирита – почитателя медиумизма Василия из издательства. Ну и наконец, конечно, не могли обойти вниманием вдову.

Женя от всей души надеялась, что Лидия не придет. Лидия была не только убита горем, она была еще и сама по себе жестокая женщина, как многие женщины-нигилистки. Женя и себя далеко не могла назвать ангелом, но значительно легче было оставаться доброй той, которая верила в доброе и вечное вовне человека.

Женя и Фрося в отсутствие Игоря весь день занимались домом – Фрося несколько раз пыталась услать “хворую” барыню прочь, но Женя всякий раз решительно отказывалась, несмотря на то, что действительно чувствовала недомогание. Она не собиралась быть белоручкой. Никогда не была.

Может, Игорь осудил бы ее, видя, как его “госпожа Морозова, дворянка” сама вытирает пыль и следит за супом? Что ж, пусть осуждает. Должно быть, она человек не того воспитания. Или это только мужчины могут так – со спокойной душой перекладывать хозяйственные хлопоты на плечи подчиненных женщин, сами устраняясь от этого?

“Женщины почти всегда подчиненные, какого бы звания ни были…”

- Вы идите, барыня, - уже почти товарищеским тоном сказала ей Фрося, когда пробило пять. – Вам еще помыться-причепуриться, а то не успеете.

Женя утерла пот со лба и засмеялась.

- Твоя правда, причепуриться пора. Два часа всего осталось.

Она с удовлетворением окинула взглядом уже почти освоенную кухонную территорию. Серафима Афанасьевна была бы ею довольна. Хотя она, наверное, опять не придет – может, теперь просто постыдится прийти, после того, как отказалась появиться на похоронах.

“А может, мама действительно… больна? – вдруг осенило Женю. – Как это у женщин называется переходный возраст, когда они теряют способность к деторождению? Они тогда вообще, говорят, на людей кидаться начинают”.

Женя погладила себя по животу и ощутила какое-то сочувствие к матери. Однако, какую деликатность проявил Роман Платонович. А бедные простые бабы работают как лошади, независимо от самочувствия – ни они сами, ни, тем более, их мужья ничего в их женском устройстве не понимают. И, уж тем более, не уважают женского устройства, как это делают благородные люди, подобные Морозовым.

“Все-таки аристократия необходима обществу – только они задают образцы, указывают умственный путь, обозревают горизонты, - подумала Женя. – Без них так и было бы: свят, свят, лоб разбивали бы или спивались”.

Она успела вымыть голову и высушить волосы горячими щипцами. Потом сама выгладила себе платье – уже не черное, а коричневое, правда, с черными бантами. Пристроила получше очки и посмотрела в зеркало – сейчас Женя напоминала себе совсем молодую Серафиму Афанасьевну.

Она улыбнулась.

“Бедный-бедный Игорь”.

И тут послышался стук в дверь. Жене почудилось, будто за дверью перемолвились, мужчина и женщина. Неужели?..

Она бросилась открывать.

- Папа! Мама!..

- Чем тебе помочь? – без приветствий спросила Серафима Афанасьевна, ступая в квартиру и суровым взглядом virgo magna* окидывая это чужое хозяйство.

- Не знаю… Мы, кажется, уже все сделали…

Женя до сих пор не могла оправиться от изумления.

Серафима Афанасьевна молча протиснулась мимо нее, направляясь в ванную комнату, расположение которой только что определила. Женя вздохнула, сложив руки на груди. Она уж и не знала, радоваться ли неожиданному вниманию матери.

Роман Платонович тронул Женю за руку. Он смотрел на дочь с добротой и сочувствием.

- Женечка, может быть, мы пока пойдем в комнату и поговорим? Ты, наверное, за день уже устала.

Женя покосилась в сторону кухни, откуда уже доносились громкие голоса госпожи Прозоровой и их прислуги, и представила себе, во что это может вылиться без присмотра. Потом махнула рукой. Если еще и она встрянет, точно будет скандал, Серафима Афанасьевна это умеет.

- Конечно, папа, пойдем.

Они прошли в пустую гостиную и сели рядом на диван.

Роман Платонович сочувственно и с некоторым смущением смотрел на дочь. Он хотел заговорить первым, спросить Женю о жизни – но как к этому приступишь, если он понятия о дочерней жизни не имеет? А сейчас имеет еще меньше понятия, чем в Женином детстве?

“Мужчина есть мужчина – если он не муж и не… любовник, с ним почти ни о чем нельзя говорить”.

- Как ты живешь? – наконец спросил отец.

Женя вежливо, натянуто улыбнулась. Ну и что он ожидает услышать?

- Ничего, папа.

На несколько мгновений они замолчали. Роман Платонович подыскивал слова, а Женя подыскивала предлог, чтобы оставить его. Но вскоре предлог нашелся сам. В дверь раздался новый громкий стук, и теперь Женя не сомневалась, кто пришел.

“Ну наконец-то, слава богу!”

Она выбежала в прихожую, придерживая юбки, и, оттеснив от мужа Фросю, которая открыла ему, бросилась Игорю на шею. Вот единственный близкий человек, хоть сколько-то близкий!

Игорь расцеловал ее, изумляясь такому бурному приветствию.

- Что ты, дорогая?

- Я просто счастлива…

Тут их прервали. Женя почувствовала присутствие матери раньше, чем Игорь, стоявший к госпоже Прозоровой лицом; она отстранилась от мужа и повернулась к Серафиме Афанасьевне.

- Игорь, мама приехала по моему приглашению. С папой, - поправилась взволнованная Женя, не зная, как ее мать и Игорь подействуют друг на друга.

Однако встреча прошла мирно и галантно. Игорь поклонился, теща милостиво улыбнулась. Впрочем, Женя заметила в ее глазах тревогу.

- Игорь Исаевич, вы ожидаете на поминки еще много знакомых? – спросила она.

Конечно, по имени мать его никогда не осмелится звать, несмотря на свой гонор.

- Да, мадам, - учтиво ответил Игорь. – К семи часам.

Тут он увидел вышедшего из гостиной Романа Платоновича и сдержанно поприветствовал и его.