Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман (СИ)

“Он не верит газетам. А ведь папа наверняка и маминому свидетельству не поверил, - подумала Женя. – Хотя она, пожалуй, и сама себе давно уже не верит. Что за проклятый век!..”

Роман Платонович хотел, видимо, пригласить дочь и зятя задержаться, но промолчал. Он не знал, что делать с этим аристократическим горем в своем доме. Господин Прозоров осторожно обнял и поцеловал дочь на прощанье – так, точно сомневался в своем праве на это.

- Я приду, Женя. Мне очень…

Ему действительно было жаль, и Морозовы тепло улыбнулись Роману Платоновичу.

- До свидания, папа.

Женя еще раз сама поцеловала отца, потом, внезапно ощутив неловкость, взяла под руку мужа, чтобы незаметным движением поторопить его. Однако Игорь сам все понял. Он поклонился тестю, и они с женой направились к выходу.

У дверей Жене вдруг попалось под ноги что-то мохнатое. Она вскрикнула от страха. Боже мой, она совсем забыла, что у нее была кошка, тут столько всего произошло, что с ума сойдешь!

- Бусечка, солнышко мое!

Женя подхватила тяжелую кошку на руки, тиская ее и прижимая к сердцу, как ребенка. Незабудка обнюхивала лицо хозяйки и урчала, как задыхающийся моторчик.

- Игорь! Солнышко! – от избытка чувств называя мужа тем же именем, что и кошку, воскликнула Женя. Ее вдруг охватило огромное желание забрать с собой любимицу. – Давай возьмем Бусю с собой, ну пожалуйста!

“А вдруг он не любит кошек?”

Игорь всегда был вежливо-равнодушен к Незабудке.

- Женя, я бы рад, - сказал он в некотором замешательстве. – Но как на это посмотрят твои родители? Ведь это не только твоя кошка?

- Я ее люблю больше всех!

Серафима Афанасьевна удивилась, поломалась немного, но потом уступила. Госпожа Прозорова не имела к кошке особенно сильной привязанности. Женя сомневалась, есть ли у матери вообще к кому-нибудь такая привязанность.

С помощью Дуни Женя собрала Незабудкины пожитки, чувствуя некоторую вину перед горничной. Дуня любила кошку больше, чем Серафима Афанасьевна, и ей было жалко расставаться с ней.

- Она ведь затоскует у вас, - сказала Дуня Жене. – Кошки больше дом любят, чем хозяев!

Женя остановилась и посмотрела на девушку.

- Дунечка, это больше мне надо! Мне там так плохо, без своих!

- Где это тебе плохо? – прозвучал за ее спиной голос Игоря.

Женя ужаснулась.

- Игорь, не обращай внимания! Это я так! Мне просто…

Она бросила собирать кошку и кинулась к мужу, прижавшись к его груди.

- Не сердись, пожалуйста, не сердись.

- Я не сержусь, - ответил он. Но в голосе его прозвучали боль и обида. А Женя думала, что затем, чтобы сохранить брак, женщинам часто приходится жертвовать всем остальным…

Хотя далеко не у всех оно есть, это остальное.

***

- Завезем твою кошку, и нам придется похлопотать о траурном наряде для тебя, - сказал Игорь жене, когда они ехали домой. – У тебя ведь нет ничего подходящего!

- Да, конечно, - расстроенно ответила Женя.

Вернувшись домой, она сдала Незабудку с рук на руки Фросе, и ее немного утешила Фросина воркотня над кошкой. Но оставшуюся часть дня заняли в высшей степени печальные дела. Мало того, что они занимались подготовкой к похоронам; Женя все еще ощущала на себе последствия первой в своей жизни конной прогулки. К концу дня тело разболелось адски.

Женя мало думала о Василии, как ни удивительно – хотя он постоянно присутствовал за кулисами ее сознания. Впрочем, так было и тогда, когда Василий был жив. Все, чем бы она ни занималась, в той или иной степени посвящалось Василию Морозову…

“А вдруг он сейчас может видеть меня? А вдруг… он видел меня и Игоря?”

Дикость, конечно. Но в отношении Василия никакое предположение не могло быть слишком фантастическим.

К ночи Женя так устала, что отказалась даже от ужина. Только чаю выпила. Когда она, совершенно без сил, сидела в кресле, к ней на колени взобралась Незабудка, причинив боль горящим мышцам.

- Бусенька, милая…

Игоря все еще не было – приглашал на похороны каких-то знакомых и договаривался об оркестре. Вдруг Женя поняла, что чувствует облегчение оттого, что мужа сейчас нет. Для нее все еще было трудно постоянно выносить мужское присутствие, помнить о своей несвободе.

Женя несколько минут рассеянно гладила кошку, оглядывая комнату. Потом взгляд ее остановился на большом ясеневом столе, стоявшем в гостиной у окна. Настоящий письменный стол был только в кабинете Игоря.

Женя встала и подошла к секретеру, прихрамывая и морщась от боли в ногах. Она выдвинула ящик, где лежали ее тетради с сочинениями, к которым она уже сто лет не прикасалась.

Однако сейчас Женя достала чистую тетрадь. Потом чернильницу, письменный прибор. Аккуратно составила это на стол, прикидывая, что скажет о таком самоуправстве Игорь; наконец решила - что бы он ни сказал, теперь это неважно…

Женя быстро села на высокий стул с плюшевым сиденьем и, раскрыв чистую тетрадь, обмакнула перо в чернильницу. В пальцах у нее покалывало, как у Василия Морозова перед дуэлью. Ее одолевало вдохновение, чего с нею не бывало уже давно.

***

Женя вскрикнула и дернулась, когда на плечо ей легла чужая рука. Сдвинув брови, взметнула глаза на интервента.

Игорь смотрел на нее удивленно и мрачно.

- Женя, как это понимать? – произнес он. – Ты сейчас должна быть в постели. Чем ты тут занимаешься?

“Ты что, моя мама?”

Да нет, больше, чем мама – хозяин ее жизни. До сих пор Женя не понимала вполне, что такое замужество.

- Игорь, я просто решила… Я почувствовала…

- Ну?

Муж ждал. Женя быстро прикрыла тетрадь рукой, и Игорю это явно не понравилось.

- Игорь, я хотела отвлечься, - сказала Женя. Она вдруг увидела перед собой прекрасную прощальную улыбку своего медиума, его прощальный воздушный поцелуй, и заплакала от горя. Этого было достаточно, чтобы Игорь смягчился и прекратил допрос. Он наклонился и поднял жену на руки, так что она привалилась к его груди и стиснула зубы, все еще плача – от боли. Последний час Женя провела словно в забытьи, в горней обители, где не существовало тела. Тело, в которое ее только что заставили вернуться, казалось сплошной надорванной мышцей.

- Бедная моя девочка, - Игорь прижал ее голову к своей груди и осторожно снял с жены очки; она сразу же почувствовала себя беспомощной. – И это наш медовый месяц! Никогда себе не прощу, что так ошибся со временем…

Он отнес Женю в спальню. Она так устала, что не могла даже поднять головы от плеча мужа. Но душа ее еще могла бунтовать, и бунтовала!

“Скажи, что казнишься! Скажи, что виноват в смерти Василия, пожалей его получше! Да как ты так можешь!..”

Игорь уложил Женю в постель.

- Спи, моя милая. Набирайся сил.

“Неужели все люди, когда счастливы в любви, делаются такими эгоистами?”

“Жизнь такая, Евгения Романовна”, - с горечью подумала Женя о себе словами Игоря. Она еще успела подумать, что так и не убрала свою тетрадь, а потом заснула – в той же позе, в какой муж ее уложил, ощущая свинцовую тяжесть во всем теле.

Утром Женя задумала встать рано, но когда открыла глаза, обнаружила, что уже совсем поздно. Игорь, конечно, не будил ее. Какой заботливый. Женя вдруг ощутила отвращение к своей женской слабости, к своей изначальной подконтрольности мужчине – всему своему слабосильному устройству…

- С добрым утром, Евгения Романовна.

В комнату, приветливо улыбаясь, вошла Фрося с подносом в руках. Или она не улыбалась? Женя видела только голубое платье, белый фартук и наколку, да еще руки, державшие поднос – все эти части расплывались и казались непропорционально толстыми. Женя сморщилась, ужасно злясь на двоих физически полноценных людей, которые поставили ее в полную зависимость от себя. Где опять ее очки?..

- Фрося, найди мои очки, - приказала Женя. – Немедленно!

- Сейчас, барыня.

Фрося быстро поставила поднос на столик и засуетилась. Она приняла беспомощность хозяйки за неудовольствие. А без Фроси Женя сейчас оказалась бы, как слепой без поводыря!