Хозяйка Дома Риверсов

— Я провожу супругу в жилые помещения и постараюсь раздобыть ей что-нибудь поесть, — обратился он к лорду Скейлзу. — А затем вернусь к вам, и мы попытаемся составить план возможной атаки. Пожалуй, прямо сегодня ночью. Когда они хорошенько выпьют и славно закусят у лорд-мэра за обедом. А может, лучше напасть на них прямо в разгар пиршества? Когда они вовсю будут праздновать победу? Или же когда они двинутся назад, к Саутуарку? Тогда можно перехватить их на узких улочках перед мостом.

— Только не сегодня! Нет, не сегодня! — быстро возразил Скейлз. — Кроме того, я ожидаю от короля подкрепление. Он должен прислать людей из Центральных графств.

— Оттуда им несколько дней сюда добираться. Если они вообще придут нам на помощь, — заметил мой муж. — И, по-моему, лучше всего было бы напасть на Кейда прямо сейчас, пока он этого никак не ожидает, пока его люди пьяны в стельку.

— Не сегодня! — нервно повторил Скейлз. — Это вам не французы, Риверс. И наш с вами французский опыт тут не поможет. Эти предатели-крестьяне воюют без всяких правил, на темных улицах, исподтишка. Нет, нам нужно затаиться, собрать достаточно сил и уж тогда нанести им сокрушительный удар. Я отправлю еще одно письмо королю и попрошу его указаний.

Мой муж явно снова хотел поспорить, но потом, судя по всему, передумал. Накинув мне на плечи свой теплый плащ, он повел меня в свои апартаменты, как обычно расположенные рядом с королевскими покоями. Но сейчас, даже в этих хорошо знакомых комнатах, я чувствовала себя как-то странно: король с королевой находились не здесь, в Тауэре, а где-то далеко; мост был поднят; решетки у ворот опущены; а нас самих осаждало войско, состоявшее из наших же соотечественников.

— Черт бы все это побрал! — коротко выругался мой муж и, щелкнув пальцами, отпустил слугу, поставившего на стол поднос с едой. — Черт бы все это побрал! И ведь каждый из тех людей, чья прямая обязанность гасить беспорядки в городе, либо лицемер, либо трус! Поешь, дорогая, и ложись отдыхать; а я приду, как только выставлю постовых. В голове не укладывается: неужели теперь мы должны сидеть в осажденном мятежниками Тауэре? Воевать с англичанами на территории Англии, в ее столице? Кто бы мог подумать!

Но нам действительно пришлось сидеть в осажденном Тауэре и воевать со своими соотечественниками на улицах английской столицы. Каждый день мой муж посылал слуг, зачастую даже просто кухарок, на рынок и к городским воротам — собирать сплетни и слухи. Вернувшись, они докладывали, что армия Кейда расположилась на южном берегу реки и в нее с каждым днем вливается все больше людей. Это было как раз то, чего Ричард опасался больше всего: восстание могло приобрести слишком большой размах, если к жителям Кента присоединятся еще и жители Гемпшира и Сассекса.

— А как же наш дом? — с тревогой спрашивала я, волнуясь за своих малолетних детей. — Может, мне лучше вернуться туда, к нашим малышам?

— На дорогах небезопасно, — качал головой Ричард, хмурясь от беспокойства. — Как только я хоть немного пойму, что там происходит в действительности, я сразу же отправлю тебя домой с отрядом охраны. Но мне неизвестно даже, не угрожает ли что-нибудь королю, находящемуся в Кенилуорте. Мы посылали туда гонцов, однако ответа так и не получили. Если Кенилуорт осажден…

Муж не договорил.

Порой начинало казаться, что наступил конец света. Если уж простой народ поднялся против своего короля, если уж простолюдины отнимают у нас оружие и вооружаются, если ими командует человек, воспитанный и обученный в Англии, который, как и все мы, тяжело переживал наши потери во Франции, тогда нет никакой надежды, что наш мир когда-нибудь станет прежним. Только король-герой, король, пользующийся любовью всего народа, сумел бы спасти нас — но, увы, наш король Генрих способен был лишь прятаться в Кенилуорте, отложив в сторону свои прекрасные доспехи, которые и надевал-то один-единственный раз для парадного выезда.

Из армии повстанцев нам доставили письмо с требованием выслать им для допроса лорда Сея, пэра Кента.

— Мы не можем его выдать, — заметил мой муж, обращаясь к командующему крепостью лорду Скейлзу. — Они же убьют его.

— Он находится в Тауэре по обвинению в предательстве, — довольно разумно возразил ему лорд Скейлз. — После допроса, вполне вероятно, его сочли бы виновным и, так или иначе, все равно казнили бы.

— Король отправил его в Тауэр, чтобы спасти от опасности, а вовсе не желая обвинять в предательстве, и вам, милорд, это известно не хуже меня, — заявил Ричард. — Король наверняка освободил бы его. Вы же знаете, что король простил бы ему любые прегрешения.

— И все же я передам его повстанцам. А если он действительно не виновен в том, о чем они говорят, пусть сам так им и скажет, — решил лорд Скейлз.

Мой муж чертыхнулся себе под нос, а затем произнес ясно и четко:

— Милорд, лорд Сей будет убит, если мы выдадим его мятежникам, виновен он или нет. И с вашей стороны это не освобождение из-под стражи, а выталкивание человека из безопасного убежища навстречу верной смерти. Если данный случай для вас ничего не значит, то я хотел бы спросить: как вы поступите, если мятежники потребуют, чтобы вы выслали им меня? И как, с вашей точки зрения, должны будем поступить мы, если они потребуют выслать вас?

Лорд Скейлз в бешенстве вскочил.

— Но ведь это не я пообещал превратить графство Кент в олений парк! И это не мои слова, что виселица для этих людей слишком хороша и их следует просто столкнуть в море!

— Вы — советник короля, как и все мы. Они могут назвать любого из нас и потребовать выдачи. Неужели мы будем подчиняться приказам собственных слуг? Неужели теперь они стали нашими хозяевами?

Выйдя из-за огромного стола, сделанного из темного дерева, лорд Скейлз осторожно приблизился к окну-бойнице, откуда хорошо просматривался город.

— Вудвилл, мой старый дружище! Я понимаю: ты прав. Но если они атакуют нас всей силой своего войска, то нам не справиться с ними; тогда они, скорее всего, возьмут Тауэр, и все мы окажемся в их власти. В том числе, кстати, и твоя жена.

— Крепость еще вполне можно удержать, — ответил Ричард.

— У них в Саутуарке уже огромная армия, и каждый день в ее ряды вливаются новобранцы из Эссекса. Они уже образовали отдельный лагерь, их там тысячи. Неизвестно, сколь сильны они могут стать. Ведь к новобранцам из Эссекса вполне могут прибавиться и новобранцы из Хартфорда и Ноттингема. Что, если им удастся поднять против нас всю страну?

— В таком случае лучше прямо сейчас нанести удар, прежде чем они станут еще сильнее.

— А что, если король уже в их руках, а мы до сих пор не знаем об этом?

— Если это так, то нам тем более придется сразиться с ними.

— Но с другой стороны, если мы вступим с ними в переговоры, пообещаем им прощение, допустим, что все их жалобы будут рассмотрены и удовлетворены, то они, конечно же, вернутся на свои жалкие поля и спешно начнут заготавливать сено.

— Если мы простим их, они навсегда усвоят: в любой момент можно снова взять в руки оружие и выступить даже против самого английского короля, — возразил мой муж. — И мы, преподав им такой урок, однажды очень сильно пожалеем об этом.

— Я не могу рисковать безопасностью Тауэра, — твердо заявил лорд Скейлз, подводя черту под этим спором. — Атаковать сейчас мы не может и должны готовиться к обороне. И в самом худшем случае выдача лорда Сея поможет нам выиграть время.

Воцарилось молчание. Мой муж переваривал намерение Скейлза послать одного из пэров Англии на растерзание черни, жаждущей его смерти.

— Вы командующий, — наконец сухо произнес Ричард. — Я ваш подчиненный. Но я бы все же советовал оказать им решительное сопротивление.

В тот же полдень лорд Сей был отослан в ратушу, где собрались на суд те олдермены, у которых хватило на это духу, а также мятежники, страстно желавшие заполучить долгожданную жертву. Они убедили лорда подписать признание, отыскали для него священника, дабы он мог исповедаться, и отвели на площадь для свершения казни. Его зять, шериф Кента Уильям Краумер, полагая, что ему здорово повезло, вышел на каменное крыльцо тюрьмы «Флит» [50] с веселым лицом, думая, что за ним явились его освободители, но вскоре обнаружил, что за воротами его ожидает всего лишь виселица. Краумера даже допрашивать не стали — попросту повесили, и все.