Возвышение падших (СИ)

Гюльхан на это закатила глаза, устав от вечной вежливости Дэфне и ее сладких речей.

— Ты столь желала встречи со мной, Дэфне?

— Мы долгие годы не виделись с вами, — кивнула та, улыбнувшись шире. — Еще со времен покойной Валиде Хюррем Султан. Конечно же желала, госпожа. Семья Орхана — моя семья.

Шах надменно нахмурилась, отчего ее дочери настороженно переглянулись между собой, знающие, что следует после подобного выражения лица их матери.

— Напомни мне, Дэфне, откуда ты родом? — с напускной задумчивостью воскликнула Шах.

— Я родилась в Венеции, госпожа.

— Так вот… Твоя семья осталась там. Здесь для тебя семьи нет. Лишь династия, которой ты обязана служить. Даже твой сын Баязид не принадлежит тебе, а принадлежит моему роду. И не стоит так открыто льстить. Я подобного терпеть не могу.

— Я лишь хотела выразить свою радость по поводу нашей встречи спустя долгие годы, — смутилась Дэфне, опустив серые глаза к своим рукам, сложенным на коленях. — Но раз вы приняли это за лесть…

Гюльхан довольно усмехнулась, бросив злорадный взгляд на светловолосую женщину, а Селин в знак поддержки сжала ее руку.

— Гарем, будучи долгие годы без покровительства, будто завял, — придирчиво осматриваясь, воскликнула Хюррем, переведя тему.

Фахрие-калфа, вернувшаяся в гарем из покоев Севен Султан, сдержанно поджала губы, понимая, что ее снова высмеивают.

— Да, Хюррем, — кивнула Гевхерхан, бросив взгляд темно-карих глаз на младшую сестру. — Здесь чувствуется дух… затхлости и запущенности.

— Не стоит переживать по этому поводу, мои Султанши, — покровительственно ответила Шах Султан, улыбнувшись уголками губ. — Когда Повелитель объявит меня управительницей гарема, я наведу, наконец, здесь порядок!

В наступившей тишине раздался возмущенный вздох Гюльхан, после чего все взгляды устремились к ней, но она под ними не растерялась, а смело повернулась к Шах Султан.

— Вы столь уверены в этом, Султанша? Быть может, Повелитель дарует эту должность мне, как матери старшего престолонаследника и любимой женщине.

От слов о любимой женщине Дэфне, помрачнев, опустила голову, почувствовав укол зависти и непонимания в сердце.

Темноволосая Хюррем смерила возмущенным взором Гюльхан, а Айше неловко заерзала на подушке, не любящая ссоры.

— Я этого дня ждала долгие годы, Гюльхан, — жестко ответила Хюма Шах, не спуская тяжелого взгляда с женщины. — Запомни. Я никому эту должность не отдам!

Султанши некоторое время прожигают друг друга испепеляющими взглядами, начинающими в гареме, как становится ясно, новое противостояние, но их прерывает вошедшая в гарем темноволосая Эдже в строгом траурном платье черного цвета.

Эдже, приближаясь, ехидно ухмыляется сидящей, в отличие от всех остальных женщин в гареме, склонившихся в поклоне, Шах Султан, с которой они обмениваются весьма недружелюбными взглядами, потому как не ладили друг с другом из-за столкновения своенравных и тяжелых характеров.

Дэфне внутренне напрягается и настораживается, вспоминая утро, когда она впервые увидела Эдже: в гневе, гордую и решительную.

— Эдже? — изумленно отозвалась Шах, неубедительно улыбаясь сестре, садящейся напротив нее. — Я думала, ты пропустишь празднество.

— Как же я могу его пропустить, Султанша? Мне просто необходимо взглянуть в глаза тех женщин, что радуются и празднуют казнь моих братьев и Шехзаде династии.

Дэфне мрачнеет еще больше от подобных слов, как и Селин, сидящая рядом с ней, а Гюльхан настораживается.

— Это было предписано законом, — надменно отвечает Хюррем, оскорбившись. — Никто не в силах был что-либо поделать.

— Верно, — выдохнула Эдже, горячо сверкнув зелеными глазами. — Вы все здесь не в силах хоть что-то сделать… Вы бы постыдились праздновать этим вечером, ведь наших Шехзаде казнили утром. Как можете вы, Шах Султан, подобным образом относиться к их смерти? Они были и вашими братьями!

Та мрачно промолчала, гордо восседая на подушке и сверкая в огнях свеч в тяжелых драгоценностях.

— Молчите? — продолжала озлобленно вещать темноволосая Султанша. — Тогда я скажу. Все, что вас волнует — власть. А меня отныне и навсегда волнует лишь одно — я никогда не прощу династии ни казнь своих братьев, ни ее равнодушие к этому.

— Эдже, тебе следует быть сдержанней. Не веди себя, как…

Не дослушав Хюма Шах, Эдже развернулась и покинула гарем под напряженными взглядами оставшихся в нем женщин.

— Сейхан умерла, но разве это имеет значение, когда по дворцу расхаживает ее маленькая копия? — процедила Шах, недовольно хмурясь.

Хюррем неприязненно поежилась, согласная с матерью в ее словах.

— Султанша потеряла братьев, как потеряла мать и отца, — неуверенно заговорила светловолосая Дэфне, пожав плечами. — Нужно быть к ней снисходительными. Она сгорает в страданиях.

— Не стоит оправдывать ее поведение, Дэфне, — строго отозвалась Хюма Шах и от этого тона та смутилась. — Эдже, наслушавшись рассказов Фахрие-калфы о своей матери, решила стать такой же, как она. Что же, видно, участь Сейхан не стала для нее уроком. Тогда им для нее станет собственная участь.

Дэфне помрачнела и, оглядевшись, поняла, что остальные Султанши ее поддерживают, кроме Селин, которая поджала губы, мол «ничего не поделаешь».

Топкапы. Покои Эдже Султан.

Разгневанная, Эдже раздраженно вошла в свои покои и застыла в непонимании, увидев широкоплечего черноволосого султана, в задумчивости стоящего у окна и облаченного в темные траурные одежды, которых на нем не было утром, при их разговоре.

— Повелитель, — вынужденно поклонилась темноволосая Султанша, сложив перед собой руки.

Орхан, обернувшись на нее, кратко и сдержанно кивнул головой в знак приветствия.

— Как проходит празднество в гареме?

— Словно шабаш ведьм, которые веселятся, прыгая на костях моих братьев.

Орхан напряженно хмурится, тяжело вздохнув, а после медленно подходит к ней ближе и Эдже настораживается, неотрывно следя за ним изумрудными глазами.

— Твои слова что-то задели во мне… — признался Орхан с какой-то обреченностью в голосе.

— Надо же… — усмехнулась Султанша. — Я-то думала, вы лишились возможности чувствовать, раз отдали приказ об убийстве братьев.

— Хватит, Эдже, — устало выдохнул султан, покачав черноволосой головой. — Зачем ты постоянно напоминаешь мне об этом?

— Чтобы вы помнили о том, как поступили. Я буду напоминать вам об этом каждый миг вашей жизни, пока вы не сгорите в страданиях, как я горю.

Орхан неминуемо мрачнеет, но, смолчав, он подходит к столику, стоящему у тахты и, взяв с него небольшую шкатулку, которую принес с собой, протягивает ее хмурой Эдже и раскрывает ее.

На дне из красного бархата в мелькающем свете зажженных свеч засверкало вычурное драгоценное ожерелье из желтого золота с инкрустированными в него кроваво-красными рубинами квадратной формы.

— Прими это, — мягко проговорил Орхан, взглянув на Эдже пронзительными темно-карими глазами. — Хочу скрасить твою боль.

Султанша, поддавшись порыву мятежного сердца, истерзанного страданиями и скорбью, раздраженно схватила ожерелье из шкатулки и с силой бросила его о стену, отчего оно отскочило со звоном на пол и из него вылетело несколько рубинов, разлетевшихся по ковру и краснеющих, словно кровавые капли.

Орхан вздрогнул от раздавшегося звона и с трудом сдержался от слов, просящихся наружу из-за овладевшей им волны негодования и возмущения.

— Не лгите хотя бы самому себе! Вы дарите его мне, дабы покончить с чувством вины, которое съедает вас изнутри. Оно же привело вас в мои покои, которые я прошу вас немедленно покинуть.

— Я снисходителен к твоему поведению, потому что понимаю твою боль и страдания, — твердо процедил мужчина, испепеляя тлеющим в сдерживаемом гневе взором Султаншу. — Но вскоре траур закончится. И тогда ответственность за действия и слова снова возляжет на твои плечи, Эдже. В те недалекие дни снисхождения не жди.