Upheaval of the Medieval (СИ)

Рука с плёткой дрогнула, и мужчина рассмеялся.

— Если не интересует товар, не думайте, что в праве распоряжаться им, — обманчиво вежливо ответил, продолжая оставлять на нежной, израненной спине новые полосы. Некоторые из них кровоточили.

Чимин едва слышно чертыхнулся и пожалел, что не взял свой меч, оделся просто, чтобы не выдать своё высокое происхождение. Каково же тогда Тэхёну, который кроме льняных штанов и затасканной рубахи не имеет ничего? Он зажмурился, пытаясь оторвать ступни от земли, но даже за закрытыми веками был только он — мальчишка, которого стало жаль.

Жалость помогает дрожащим, бессильным тварям, даруя им шанс на жизнь, на сытный ужин. И по виду Тэхёна можно было сказать, что он не раз обжёгся и жалостью, и человеческой жестокостью. Чимин несколько раз рвано вдохнул.

— Сколько стоит? — проговорил сквозь стиснутые зубы.

— Так он вам приглянулся? — мужчина остановился, перестал наносить удары по беззащитному ребёнку и вытер руки о свои штаны. — Я мог бы сделать скидку, так как товар подпорчен, но не стану.

— Почему же? — Чимин вопросительно поднял брови, подходя ближе.

— Он нужен вам, вы купите его за любую цену, — широко улыбнулся мужчина, обнажая свои чёрные зубы, заставляя Чимина отвести от него взгляд.

— Нет, ты ошибаешься, — спокойно хмыкнул Чимин, пытаясь унять бурю, что клокотала внутри, выворачивала все органы, просила порвать этого мужика на тряпки только за то, что мучил истинного Чонгука. — Я куплю его, только если ты сбросишь полцены за то, что товар подпорчен, — лучезарно улыбнулся Пак, поправляя воротник, опуская оторванную чёрную пуговицу, которую сжимал в кулаке, в карман брюк.

— В таком случае, — мужчина откланялся и взял плеть, отворачиваясь от Пака.

Его рука замахнулась, а в глазах Тэхёна скользнула явная боль. Не физическая. Она была порождена тем, что его не хотели даже купить, даже Чимин, который уже однажды спас. Как и говорилось ранее, доброта — качество непостоянное. Но вдруг рука Чимина перехватила грязную лапищу, и принц рванул мужчину прямо на себя, шипя в само ухо.

— Я — командующий Восточной ветвей армии, я разорву тебя на куски, если ты ещё хоть раз притронешься к нему. Видишь тех людей? — он резко повернул мужика в ту сторону, где стояли два вооруженных воина, что по просьбе Пака осмотрительно держались немного поодаль. — Один взмах моей руки, и ты окажешься на дне моря, а лавочку твою паршивую прикроют.

Чимин резко отпустил потного мужчину и с удовольствием подметил, как его маленькие глазки забегали. Иногда власть и насилие творят чудеса, ей-богу. Мужчина молча подошёл к Тэхёну и без слов снял кандалы, цепляя на шею ошейник.

— Нет, он не собака, сними эту дрянь, — сказал принц, прожигая своими янтарными глазами спину работорговца, чьи руки начали дрожать. Не от страха ли? Изверга пугает только сильнейший изверг.

Ошейник в секунду исчез, а Тэ толкнули прямо в руки Чимину, и тот чуть не упал, но принц подхватил мальчишку у самой земли, поднимая его на руки. Вот только в глазах его не было ни капли благодарности, лишь всё та же проницательность и немного ненависти, что сгущала и омрачала краски.

— Всё будет в порядке, — тихо прошептал Пак, неся мальчишку в сторону своих воинов.

Люди расступались, видя, с каким трепетом мужчина нёс избитого ребёнка, как осторожно перехватил под коленями и за плечи, стараясь не тревожить раненную спину. Чимин знал, что это выйдет ему боком, что он пожалеет об этом, но не сейчас. Тэхён казался таким маленьким и сломанным, что причинить ему ещё большую боль казалось кощунством. Чимину стало интересно, как он выжил, как не умер, почему метки не было. Вопросы перемешивались, почти срывались с губ, но закрытые глаза мальчика отменяли любой допрос.

— Вот, отнесите его в свободную комнатушку в замке, позовите лекаря и скажите, что я приказал промыть раны и подлатать его, — он вручил Тэхёна одному из своих людей. Он был уверен, что может доверять этим двум. — Но сделайте всё так, чтобы и мышь не узнала. Помните: стены замка имеют уши, поэтому не распространяйтесь.

— Всё будет сделано, господин, — ответил один из мужчин, смотря на лицо мальчика, и сожаление отразилось в его глазах.

— Ах, да, покормите его, если лекарь позволит, — добавил Чимин, разворачиваясь и направляясь туда, откуда пришёл.

Найти Чонгука среди толпы оказалось лёгкой задачей: он стоял в самом центре, внимательно слушая песнь бродячего музыканта. Пак улыбнулся уголками губ и переплёл их пальцы, пряча под рукавом длинного плаща короля. Его терзали сомнения насчёт правильности своих решений, но, как только тёплая ладонь короля сжала покрепче его собственную, а пальцы нужно поглаживали костяшки, Чимин забыл обо всём, отдаваясь лёгкой мелодии, что исходила из-под талантливых рук музыканта. Небольшая флейта была причиной столь прекрасной музыки, и Пак невольно прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как солнышко пригревает волосы и фигуру, одетую в чёрную одежду. Ему хотелось остановить миг, выбросить все часы и застыть на месте, вечно сжимая руку Чонгука.

Но вдруг Ким отстранился и улыбнулся, прикусив губу.

— Кто он? — спросил король. — Ты просто пожалел его?

— Что? — улыбка спорхнула с лица Пака, и он сцепил свои руки, испуганно глядя в глаза Чонгука.

— Мне сказали, что ты чуть кровавую расправу не устроил на рынке с рабами. Спас мальчишку? — в глазах короля плясали озорные огоньки. — Вот именно за это я и люблю тебя. За твоим напускным безразличием прячется сострадание.

— Ты послал следить за мной? — Чимин обиженно надул губки и попытался успокоиться, чтобы не выдать страх. Если Чонгук не зол, то переживать не о чём, он не должен узнать, что этот мальчишка — Тэхён. — Быстро же твои шпионы донесли.

— Я переживал, не злись, — Чонгук протянул руку, бережно хватая чужую раскрытую ладонь, — пожалуйста, — тихо добавил.

— Мальчик будет в порядке, — ответил Пак, слабо улыбаясь.

Молись, Пак Чимин, чтобы твоя доброта самолично не вырыла тебе могилу.

***

Наместник. Звучит, как неудачная шутка. Как из королевича Мин Юнги он превратился в безвольного раба чужой короны? Или, может, он поклонялся Чон Хосоку не по той причине? Он не знал, искренне недоумевал, но продолжал бережно хранить письма короля, надеясь ещё хоть раз почувствовать его руки на своём теле, увидеть его небольшие ямочки на щеках, что представали перед взором только в минуты искренней радости. Юнги бы сыграл в шахматы, но, помнится, одна игра уже начата, а Соа — ещё жива.

Он перевёл взгляд на деревянный сундучок, в котором хранились срезанные бутоны цветов, которые ему дарил Хосок. Два года — ровно столько он не видел надменной усмешки короля, не опускал глаза под его тяжёлым взглядом. Юнги скучал, поэтому бережно перебирал руками засохшие лепестки, глупо улыбаясь. От постоянного стресса и вечной дворцовой грызни Юнги страдал куда больше, чем ожидалось. Он становился бледным, словно призрак, не выходил на улицу, разве только в случаях острой необходимости. Единственным убежищем оставались его старые покои и сундук с бутонами. Письма Мин раскладывал вокруг себя и пытался уловить аромат Хосока, но его не было. Тем не менее, даже его безумно красивый почерк заставлял забывать о всех безумствах, творящихся в дворце Чон. Со временем он отпустил Чонина, поставил для него свечу и твёрдо решил, что своё старое обещание он исполнит.

Другая стопка тайных писем от короля Ким Чонгука украшала собой закуток небольшого стола. Они были односторонними, Юнги ни разу не послал ни единой строчки в ответ. А за полгода пришло чуть меньше десятка писем. Смысл их един: «Предай, ибо предан ты был. Покорись судьбе, позволь тирану лишиться своей головы, не защищай то, чему место под землёй. Чего стоит смерть одного человека? Она стоит жизней миллионов.»

Юнги упрямо игнорировал, не позволял себе думать об этих письмах, о предательстве, что крутилось горьким послевкусием на языке. Нет, он не станет так подло поступать, даже если так поступали с ним. Он ставил себя выше, понимал, что не может предать того, чью метку носит, чьё имя на губах, кому принадлежат все тайком выдавленные глухие стоны наслаждения и боли. »…ибо предан ты был.» — Чонгук точно знал, как и где надавить, довести до состояния постоянной задумчивости. А, что, если он прав? Что, если Юнги не умер только для того, чтобы нести правосудие? Судьба столько раз била его о каменные стены, но он крушил их, упрямо выходил из любых опасностей. Заработал привязанность к жестокому человеку, но остался жив. Не для того ли, чтобы убить этого самого человека?