Моника (ЛП)

Моника вновь сжала губы, прищурилась, и на миг ее лицо отразило другую Монику, страдающую, покорную, связанную обещанием молчать. Но это было лишь на миг. Новая женщина вновь вернулась и на произнесла двусмысленно:

- Не все ли равно, что чувствует он или я? Правда в том, что у меня нет никаких жалоб на Хуана. Хорошо или плохо, но ты вручил меня ему, и это налагает на меня обязанности жены. По той или иной причине я поклялась на коленях перед алтарем, а для меня мои клятвы имеют значение.

- Хорошо. Все, что я сейчас сделал, направлено на то, чтобы исправить мою ошибку, вытащить тебя из ада, куда я вверг тебя, а теперь этот ад тебя радует.

- Когда ты швырнул меня, я предпочитала сто раз умереть, чем чувствовать себя в руках Хуана, – вспоминала взволнованная Моника. – Вдобавок ко всему наихудшему, самая ужасная агония была для меня даже лучше, чем то, что этот человек волочил меня по дороге, через моря, как мог тащить свою добычу вандал. В стенах каюты Люцифера я плакала и умоляла, терзая тело и душу, прося Бога послать мне скорейшую смерть. Если бы ты тогда побежал за мной, если бы настоящее чувство справедливости и человеческого милосердия владело тобой, чтобы остановить нас, я бы поцеловала следы твоих ног. Но в этом мире уместность имеет свое время и час.

- Что ты хочешь сказать? – сетовал Ренато.

- Мы заранее должны думать прежде, чем совершим зло. Такую ошибку, как твою, исправлять уже слишком поздно, будет только хуже. Ты понимаешь?

- Должен понимать. Ты прекрасно разъяснила, – огорченно согласился Ренато. С иронией он заметил: – Полагаю, тебе не помогли мои горячие извинения, с помощью которых я всей душой хотел вырвать тебя из примитивного романа с Хуаном, этим грязным лодочником.

- Часто грязи больше во дворцах, а в скромном деревянном Люцифере больше света, – гордо упрекнула Моника. – Слава Богу, теперь я другая, Ренато. Я жена Хуана Дьявола или Хуана Бога, как я зову его. И поскольку я его жена, и знаю, что ты жестоко осудил его за незначительные грехи, тогда как он мог осудить других за более тяжкие грехи, и не осудил. Раз его подвергают гонениям и снова несправедливо плохо обращаются, то мне больше ничего не остается, как быть с ним, встать на его защиту против предъявленных обвинений и бороться за его жизнь и свободу. Если ты хочешь на самом деле что-либо сделать для меня, то найми экипаж корабля и позволь мне немедленно поехать туда, где находится он.

- Я доставлю тебе это удовольствие! – согласился Ренато с оскорбленным достоинством. – Возьму на себя хлопоты, о которых ты просишь. Мы выйдем в море на твоем чудесном корабле и сделаем все возможное как можно быстрее.

- Это единственное, за что я буду благодарна тебе всей душой!

В дверях Ренато обернулся, чтобы посмотреть на новую Монику, чувствуя неожиданную злость, такую болезненную, досадную, тонкую горечь провала, что не выдержал и сказал ей иронично:

- Благодарю тебя, что напомнила еще раз, какой я несвоевременный и неумелый. У твоих ног, Моника!

- Осторожнее, Колибри! Подойди. Уйди с дороги. Если тебя заковали в одну из этих цепей, то ты не сдвинешься.

- Что это, капитан? – спросил Сегундо смущенно.

- А что еще, кроме бури?

Сметаемый ветром, сотрясаемый огромными волнами помрачневшего моря, окруженный зловещей напастью неожиданной бури, скрипел Галион, содрогаясь от самого киля до бизань-мачты.

- Какое ненастье! Понятно, мы переживали бури и похуже, но не в таком жестяном корыте.

Сегундо Дуэлос говорил и смотрел на Хуана, со скрытым и беспокойным волнением ожидая его мнения, но капитан Люцифера, казалось, не имел ни малейшего желания отвечать ему. Не скрывая тревоги, Сегундо сказал:

- Я уже не слышу двигателя этой проклятой лодки. Вы слышите, капитан?

- Нет, мы давно остановились. Кажется, мы дрейфуем, да еще отклонились, потому что если бы шли по прямой, то уже были бы в Сен-Пьере.

- Хотите сказать, мы потеряли курс? – В этот момент жесткий удар моря врезался в корабль, и испуганный Сегундо спросил: – Слышали, капитан? Что это было?

- Винт снаружи воды… – объяснил Хуан с бесчувственным спокойствием.

- Потеряно управление! Можно пойти ко дну! Слышите, капитан? Мы можем утонуть!

- Дай Бог! В конце концов, это способ покончить со всем.

- Нет! Нет! – протестовал испуганный Сегундо. – Я не трус, вы знаете, что не трус, капитан, но я не хочу здесь умереть пойманным и заключенным, как крыса! Если мы идем ко дну, то пусть нас хотя бы отпустят! Откройте! Откройте! Выпустите нас из этой норы! Мы не хотим умирать здесь! Откройте!

Теряя рассудок в панике, отчаянии и злобе, Сегундо подошел к двери трюма, толкая, пиная ее ногами, пока позеленевший от страха Колибри обнимал Хуана, который молчал, неподвижно и подавленно наблюдая за помощником.

Два человека открыли дверь. Один – надзиратель, а другой – молодой офицер, который сурово посмотрел на задержанных и спросил:

- Кто тут кричит?

- Я! Мы не хотим умереть раздавленными и запертыми в этой норе!

- Отлично. Освободи его, отведи наверх и дай работу. А ты? – Офицер нацелился на Хуана. Как два клинка скрестились их взгляды. – А ты не кричишь? Не протестуешь? Не боишься умереть здесь, как крыса?

- Я не боюсь ничего. Освобождайте, если хотите!

- Я могу проехаться тебе по морде за наглость! Но не буду, освободи его. Жаль терять такие руки, когда наверху не хватает рабочих сил. Делай работу, пока не окочуришься, а если он сделает что-нибудь против тебя, застрели, и позаботься об охране, потому что ты отвечаешь жизнью, если он что-то сделает.

Наконец упали кандалы, которые держали Хуана. Секунду тот растирал онемевшие руки, посиневшие запястья. Вдруг жесткий удар моря прошелся по люкам, омывая погреба. Галион задрожал, словно раскололся пополам, все в страхе растянулись, поскользнувшись на узких железных лестницах, затапливаемых с каждым ударом волн. Хуан взбирался последним, неся Колибри, как груз. Он вдыхал полными легкими; вода разозлила его, хлестала по лицу, окружила, окунула его. Вцепившись в люк, он смог увидеть наконец палубу, смываемую волнами. Горой вздымалась мощная волна, яростно свистел ураган, небо почернело, бешено раскачивающиеся фонари едва светили.

- Человек в воде! – крикнул взволнованный голос моряка. – Капитан, капитан!

- Капитан ранен! – сообщил офицер. И повысив голос, позвал: – Рулевой, рулевой!

- Рулевой в воде! – сообщил отдаленный голос.

Вопреки яростной стихии, Хуан, цепляясь за выступы, веревки, доски, продвигался вперед, защищая мальчика, дрожавшего рядом, сопротивляясь напасти волн, которые с каждой секундой грозили утащить его. К командному пункту его привел инстинкт, который был сильнее воли. Человек с разбитой головой лежал возле штурвала. Офицер склонился над раненым, а затем поднял взгляд на подошедшего человека и спросил:

- Что вы здесь делаете?

- А вы, что делаете? Беритесь за штурвал. Здесь рядом скалы. Мы вот-вот ударимся о них! Не видите? Мы скоро пойдем ко дну!

- Я знаю, но я не лоцман! – отчаялся офицер. – Возьмитесь вы за штурвал! Сделайте что-нибудь!

- Пусть заведут двигатели!

- Они уже не работают. Во всех котлах вода!

- А паруса?

- Я не моряк и ничего не знаю. Все, кто мог знать, погибли. Я даже не знаю, где мы находимся!

Руки Хуана схватили штурвал, уводя корабль от неминуемого толчка. Глаза посмотрели на мрачный горизонт, затем взгляд метнулся на мореходную книгу над головой, и он принял молниеносное решение:

- Соберите людей, всех, кто может работать! Пусть откроют все люки, пусть откачивают воду! – и, повысив голос среди грохота бури, крикнул: – Сегундо, Угорь, Мартин! Где вы? Сюда, скорее!

- Мы здесь, капитан! – ответил появившийся Сегундо.

- Поднимите маленький парус у носа! Установите его, осторожнее на ветру! Нужно взять другой курс, хоть и бешеная буря! Сегундо, возьми командование над теми, кто на парусах. Мартин, ты на насосах. Вычерпывать воду!