Там за Вороножскими лесами. Зима (СИ)

- Он думал, я пуста, побалуется да прочь, греха и не приметит никто, а я понесла сразу же. Видать не во мне дело было. А отец твой на мне жениться-то не хотел, испугался, ходить перестал. И так мне страшно стало, так страшно. А он потом вернулся и в церковь повел венчаться. А я знаю, это ты его уговорила, да я за тебя Бога вечно буду молить, - Устинья бросилась целовать Агафье руки.

- Что ты, Устя, что ты? Не надо. Сам он так решил, да то все болтают.

- А ты глупости не твори, непорочной вернись. Ты, Агафья Федоровна, не знаешь, каким народ жестоким может быть, в лицо тебе насмехаться станут, а что ты воеводы дочь, так это еще хуже. Крут батюшка твой, обиду здесь многие на него таят, на бесчестье твоем отыгрываться станут.

- Пойду я, Устя. Пора мне, - Агафья скрылась в темноте дверного проема.

- Подожди, - кинулась догонять ее Устинья. - Дай я впереди пойду.

Агаша дождалась, когда серп растущей луны спрячется за облако, и быстро перебежала через двор. Она знала, что где-то там, в укромном уголке есть лаз, через который своевольный Дружок удирает порезвиться на улицу. Где могучий пес пролезет, хрупкая дева всегда пройдет.

Девушка проскользнула между старыми санями, и стала обшаривать низ забора. Вот она дыра! Щедрый Устин подарок Агафья скинула на снег и полезла промеж досок. «Застряну здесь, вот стыдно-то будет». Выпорхнув всё же наружу, девушка отряхнулась и, протянув руку назад в лаз, вытянула за собой шубейку. Можно бежать дальше. Сердце с силой стукнуло, отдавая в уши, ноги потяжелели, голова закружилась. Надо, надо бежать...

И она побежала по пустынной улице, зябко кутаясь в платок, судорожно вдыхая тягучий ночной воздух. «Простите меня, батюшка с матушкой, дурная у вас дочь... Простите! Господи, помоги мне!»

Вот и заветный двор. В щели забора виден костер, вокруг которого, сгрудившись, греются люди, тихо переговариваясь. Агаша попыталась тихонько открыть покосившуюся калитку, но та надрывно взвизгнула, привлекая внимание. Вои у костра встрепенулись, быстро вскакивая, кто-то удивленно присвистнул. Самый старый седобородый, скинув шапку, поклонился, вслед за ним нагнулись и остальные, продолжая окидывать гостью любопытными взглядами.

- Мне Демьяна... Олексича... позовите... скажите, Агафья пришла, - еле слышно выдавила из себя девушка.

- Нижатка, беги к боярину, - толкнул старый крайнего воя. Парень стрелой сорвался с места и побежал к избе. У костра воцарилось молчание. Агаша смущенно смотрела себе под ноги, хорошо, что темнота скрывает алеющие щеки.

Через мгновение Нижата вылетел на двор.

- Боярин велел, чтобы домой шла. Да чтоб ты ей провожатых дал, а то темно уже, - обратился он к седобородому вою.

- Как домой! - ахнула Агафья. - Никуда я не пойду! - Она толкнула с дороги парня и, подобрав поневу, побежала к двери.

- Стой! Не велено туда... - кинулся было за ней Нижатка, но старый вой схватил его за рукав.

- Оставь, не видишь, боярыня наша пришла мужа утешать.

[1] - Убрус - платок, покрывало, здесь головной убор.

4.

Навалившись плечом, Агафья с грохотом распахнула тяжелую дверь и влетела на середину горницы. Тяжело дыша, она огляделась. Комнату освещали две тусклые лучины и тлеющие головешки очага. С лежанок вдоль стены на нее смотрели заспанные удивленные лица. Дружинники разглядывали райскую птицу, впорхнувшую в закопченную пыльную избу.

Прямо перед девушкой на широкой лавке сидел Демьян и шерстяной тряпицей чистил меч. Это был он и не он вовсе. Как будто любимый повзрослел сразу на несколько лет. Черты лица заострились, под глазами залегли черные тени, а сами очи блестели каким-то злым лихорадочным светом. Этот новый незнакомый Демьян пугал, от него веяло холодом. Оба молчали.

Вои стали поспешно сползать с лавок и крадучись выбираться на двор, последний тихо прикрыл за собой дверь. Демьян и Агафья остались одни.

- Иди домой, - устало сказал парень, откладывая меч.

Дева молчала, в широко распахнутых глазах плясал огонек лучины.

- Иди домой! - жестче повторил Демьян.

Агаша не сдвинулась.

- Прав был твой отец, во всем прав, а я слушать не хотел... Да пойми, я сейчас всех ненавижу, всех! Татар ненавижу, князей своих ненавижу, батюшку твоего за прозорливость его тоже ненавижу, а себя больше всех... гадко мне...

- И меня? - тихо спросила дева.

Вот сейчас нужно сказать - и тебя. И она уйдет, убежит, рыдая, и их пути разойдутся навсегда... Выйдет замуж, нарожает другому детишек и забудет, а может когда и вспомнит со стыдом, как ночью к парню приходила, так то уж все неважно будет... надо только сейчас сказать, но ...

- Тебя нет, тебя я люблю, - прошептали непослушные губы.

- Вот и хорошо, - выдохнула Агаша, скидывая шубку. - Жарко-то у вас как, дров не жалеете.

- Чего жалеть, уезжаем завтра, - Демьян удивленно смотрел, как она бережно кладет одежу на лавку, как игриво прыгают на висках знакомые лошадки.

- А! Нам не хотите оставлять!

- Уж больно много содрали за те дрова, чтоб назад даром отдавать.

- И это верно.

Агафья наклонилась и стала стаскивать с Демьяна сапоги.

- Жалеть будешь, - попытался он ее остановить, чувствуя, как жар начинает разливаться по телу. - Я тебя больше не оттолкну, не смогу.

- Ох, а духом то немытым прет, - девушка весело помахала перед носом рукой.

- Я в баню ходил, - смутился парень.

- Омыть ноги нужно, водица где?

- Там, - указал Демьян на широкую кадку.

Агаша прошлась по избе, отыскала в углу небольшую лохань, плеснула туда холодной воды, потом из котла над очагом добавила горячей, и поставила перед парнем.

Демьян послушно опустил ноги в теплую воду. Агафья неспешно размотала поневу, поддернула рубаху, оголив белые колени, присела рядом с кадкой. Тонкие пальчики ласково стали касаться огрубевшей кожи. И в черную в свете бледных лучин воду побежало жестокое, пронзительное, разъедающее душу и тело, горе. Его изгоняли нежные женские руки, оставляя только тихую печаль, печаль по тому, чего уже никогда не вернуть. Демьян просыпался от оцепенения, ему снова хотелось жить, а пальчики все гладили и гладили, успокаивая и возбуждая одновременно.

- А ты сейчас на волчонка похож, дикий, - девушка смело заглянула в горящий огонь мужских очей.

- Смотри, покусаю, - наклонился к ней Демьян.

- Чай у меня самой зубы есть.

Кадка покатилась по полу, расплескивая воду. Агафья оказалась на лавке в крепких объятьях.

И все произошло как-то легко. Губы, ищущие в темноте нежную кожу, беспокойные смелые руки, сбивающееся от волнения дыхание, отдающий в уши шумный вздох, от которого внутри все переворачивается, и хочется двигаться быстрее и быстрее...

«Как можно быть несчастным и одновременно таким бессовестно счастливым? Разве это возможно?» Влюбленные лежали, тесно прижавшись друг к другу.

- Придавил тебя? - виновато прошептал Демьян.

- Нет, обнимай меня крепче. Обнимай, - льнула к нему Агафья.

- Ты, что плачешь? - почувствовал он соленый вкус щеки. - Жалеешь?

- Жалею, что не увижу тебя больше... Ты не бойся, резни на заставе не будет, кровь безвинная не прольется. Я сейчас уйду, и никто не узнает. Вои твои ведь смолчат, а коли и взболтнут, так вины на тебе нет, я же сама пришла.

- Как же ты под меня легла, ежели так-то обо мне думаешь? - парень обиженно слегка отстранился.

Лучины погасли, и в полумраке нельзя было различить лиц.

- Ничего я не думаю, не знаю я, что и думать, - Агаша уткнулась носом в его плечо. - Родить от тебя хочу, чтобы мне хотя бы дитя в память осталось. Я бы его по головке гладила да тебя вспоминала. Молвы людской я не боюсь, а Бог все знает, он меня не осудит.

Руки опять сплелись в объятья.

- Скажи, тебе лучше со мной... чем с той?

- С какой той?

- Ну, с холопкой той?

Демьян тихо рассмеялся:

- Ох, Агафья, да ты ревнивая какая!

- Да, ничего я не ревнивая, это ж я так спросила.