Там за Вороножскими лесами. Зима (СИ)

- Ничего не просил, - сквозь хмельной туман до Демьяна стало доходить, что он взболтнул лишнего.

- Как же ты от его дочери отрекся? - не унимался князь, понимая, что надо «дожать» боярина, пока тот пьян.

Нужно что-то отвечать, что-то придумать, но мысли никак не хотели сплетаться в нужный узор. «Не умеешь врать, так и не берись», - всплыли насмешливые слова. «Что ж делать, если про лес расскажу - Агашу опозорю, про предложение Федора - ему насолю... насолю воеводе... ну так и поделом ...»

- Ну? - тряхнул Демьяна за плечи Александр.

- К рязанцам переманивал, Агафью в жены обещал, - выдавил из себя Олексич.

- А ты? - напрягся князь.

- Видишь с тоски упился, ноги не держат, - Демьян вцепился в руку, стоявшего услужливо рядом, Горшеньки. - Как думаешь?

Князь отступил, облегченно вздохнув.

- Пойду я... пойду, - Олексич двинулся к двери.

- Да куда ты пойдешь? Ляг, проспись, утро вечера мудреней! - крикнул ему вслед Александр.

- Повиниться мне нужно, - Демьян вывалился на двор, свежий ветер ласково погладил разгоряченное лицо.

- С ним ступай, - приказал князь Горшеньке, - упадет где, замерзнет.

Отрок бросился за хозяином.

Улица, дома, заборы - все плыло вкруг хмельного прохожего, приглашая и его присоединиться к ленивой плясовой, но Демьян упорно шел вперед, из последних сил пытаясь сохранить равновесие. По пути попадались какие-то люди, их лица были размытыми пятнами. «Как я набрался!» - шумело в голове.

Вот и ненавистный забор. Парень запрокинул голову и громко позвал:

- Агаша!.. Агафья!

- Демьян Олексич, пойдем домой, - стыдливо оглядываясь, стал дергать его за рукав отрок.

- Та вонючая изба - не мой дом, у меня дом в Ольгове, - отдернул руку боярин, - Агафья! - опять заголосил он, вкладывая в крик все силы.

Из-под ворот вынырнул Дружок, крутнулся вокруг Демьяна, испугав отпрянувшего Горшеньку. Пес кинулся было ласкаться, но почувствовав резкий хмельной дух, тявкнул и полез назад во двор.

- Агаша-а-а...

Поверх забора появилось испуганное личико Агафьи. Очевидно, она залезла на что-то зыбкое и теперь, опасаясь упасть, вцепилась побелевшими пальцами в сухие доски.

- Что ж ты меня позоришь? - зашептала она.

- Агаша, - глупо улыбнулся парень, - лада моя.

- Да ты пьян! - зеленые глаза округлились. - Иди домой, люди смотрят.

- Агаша, прости меня, прости... Я виноват, но я не хотел.

- Сменял ты меня, на князя своего сменял, так чего ж тебе еще надобно? - голос девы дрожал.

- Не мог я от всего отказаться, да не только в князе дело, я сын единственный, отец, мать за мной, сестры. Здесь остаться - значит их бросить. Того я не могу!

- А вот я ради тебя все бы бросила, - в шепоте Агафьи слышалось презрение.

- То бабья доля, совсем другое.

- Другое?! - шепот сорвался на крик. - Моего отца значит можно опозорить, то другое?!

- Я твоему отцу бесчестья не хотел.

- Да что ты? - всплеснула руками Агафья и тут же, пошатнувшись, опять вцепилась в доски. - Видно хмель тебе память укоротил. Уходи, не нужен ты мне.

Парень глотнул сырого воздуха.

- Не нужен, стало быть, - мотнул он головой, стараясь сбросить с себя хмельной угар. - За другого пойдешь?

- Пойду! - с вызовом эхом ответила дева.

- Другой теперь вместо меня тебя будет...

Даже с высоты забора было видно, как побелело лицо девушки, как она вся напряглась в ожидании страшного признания. Демьян сразу протрезвел. Оглянувшись, он, наконец, заметил большую толпу зевак у себя за спиной: перешептывающиеся бабы, скалящиеся детишки, ухмыляющиеся вои из дружины Святослава.

- Другой вместо меня тебя под венец поведет. Прощай, - исправил парень неосторожные слова.

Умывшись грязным талым снегом, он, не оглядываясь, побрел прочь.

- Ну, что стоите?! - неожиданно крикнул в толпу Горшенька. - Хмельного никогда не видели? А ты - дура! - крикнул он безо всякого почтения дочери воеводы и побежал догонять боярина.

Зеваки, перешептываясь, стали расходиться. Голоса быстро смолкли в отдалении. А за глухим забором, сидя на собачьей будке, скрытая от злого любопытства, горькими слезами давилась Агаша.

[1] - Федор Романович - рязанский князь (1270-1294 гг.).

[2] - Роман Ольгович - рязанский князь (1258-1270 гг.), был зверски казнен по приказу хана Менгу-Тимура.

[3] - По традиции отвергнутому жениху для смягчения отказа дарили каравай.

Глава V. Черный и белый снег.

V. Черный и белый снег.

1.

«Когда снег по осени землю накрыл, он был белый, пушистый, глаз радовал, а теперь-то что?»

Демьяна беспощадно рвало. Он с трудом успел забежать за угол клети, чтобы не позориться перед дружиной. Бражка попросилась наружу, за ней рвались и кишки. Где-то за спиной уже подкрадывалась головная боль, готовая вонзить острые иглы похмелья.

Его вои толпились поодаль, озадаченно переговариваясь.

- Ушицы ему нужно поесть, такой улов вчера притащили, а он даже не притронулся, - вздохнул Горшеня.

- Кваску бы ему сейчас, да где ж взять? - Первуша зло сплюнул. - Все у них здесь дрянь, и бражка их - дрянь!

- Да, все - дрянь, - поддакнул ему Пронька, - беда, вот только девки больно хороши.

И тут же получил подзатыльник от десятника.

- Я же правду сказал? Были бы девки похуже, так и бражку пить бы не пришлось.

- Молчи уж.

Из-за угла вышел осунувшийся Демьян.

- Полегчало? - посочувствовал Первуша.

- Полегчало, - сухо ответил боярин, избегая смотреть дружинникам в глаза.

- Умыкать будем? - бесцеремонно спросил Проня, отойдя от десятников на безопасное расстояние.

- Нет, ей того не надобно... Воды притащи умыться и рубаху чистую, да живей, а то на службу опоздаем.

Олексич старался делать вид, что ничего не случилось, все как прежде. Но чем больше он прилагал усилия, тем явственней проступало уныние.

В церкви Демьян сразу заметил ее. Он не смотрел, отворачивал голову, пытался состроить равнодушие, но все равно краем глаза невольно ловил завернутую в аксомитовые одежды тонкую фигуру. Агафья на этот раз не пряталась промеж старух, не перешептывалась с бойкими девками, она стояла, гордо вскинув голову, рядом с мачехой в первом ряду от алтаря, там, где и положено было по праву занимать место дочери хозяина заставы. Красавица тоже не смотрела в сторону Демьяна, но он был уверен... да уверен, что и Агаша чувствует его присутствие.

Вокруг все шушукались, криво ухмылялись. Весть о пьяной выходке ольговского боярина еще вчера облетела весь городец, и теперь была главной сплетней заутренней. Любопытствующие переводили взгляд с дочери воеводы на несостоявшегося жениха, пытаясь получить новую пищу для разговоров. Но горе-влюбленные, казалось, внимательно следили за службой, внимая речам молоденького отца Леонтия. Не дождавшись перемигиваний или каких-то других знаков, вскоре пару оставили в покое.

Сколько Демьян утром не обливался холодной водицей и не растирал снегом виски, вид у него все равно был помятый и уставший.

- Что, Робша, всю ночь по Агашке рыдал? - поддел его в бок Филька Буян.

- Не твое дело.

- Думал, мне отказали, так тебя захудалого в зятья примут? Петух соколом себя возомнил.

- Ты что ли сокол? - усмехнулся Демьян.

- Ну, уж как петух под заборами не кричу.

Филька видел, что Олексичу худо с похмелья, и явно нарывался на драку, не желая упустить такой удобный момент.

- Врезал бы я тебе, да в Божьем храме грешно, - Демьян сжал кулаки.

- В храме нельзя, а за храмом то можно, после службы, - и толкнув соперника в плечо, Буян нырнул в толпу.

- Только драки нам сейчас и не хватало, - проворчал, слышавший все, Горшеня.

- Драка мне сейчас и нужна, - Демьян невольно поворотил голову, и тут же встретился взглядом с Агашей. В ее глазах было беспокойство. «Неужто, переживает!» От этого на душе у парня сразу стало благостно, а иглы боли теперь кололи не так жестоко.