Там за Вороножскими лесами. Зима (СИ)

Народ в церкви оживился. «Биться... биться станут», - полетело со всех сторон.

За церковной оградой толпа очертила место поединка, в воздухе летало возбуждение. Демьян с Филькой быстро скидывали с себя кожухи и свиты, чтобы драться в одних исподних рубахах.

- Масленая только завтра, Божье воскресение нынче, а вы драку затеваете! - пытался увещевать задир Леонтий.

- Пусть разомнутся, - лениво отмахнулся от священника Святослав Липовецкий, - а то от скуки да безделья зачахли совсем.

- Их люди, сами разберутся, - с показным равнодушием устранился и воевода.

Александр молчал, по его внешне спокойному лицу ничего не возможно было прочесть.

Все смолкло в ожидании.

Филька был мелковат ростом, но широк в плечах, с развитым торсом на крепких ногах, мужицкими большими кулаками легко гнул подковы и пробивал толстые доски. Однако при всей своей силе и отчаянной задиристости раньше противостоять в открытом бою Демьяну он не мог. Сейчас все было по-другому, Буян рассчитывал на победу, и дело не только в тяжелом похмелье соперника. Все время пребывания на заставе Филька не стеснялся подсаживаться к сытому княжескому столу, зимние испытания не оставили ни следа на его круглых румяных щеках. Олексич же питался со своей дружиной, не желая объедать Александра, и от того заметно отощал. В присутствии не состоявшегося тестя и его красавицы дочери, испуганно выглядывающей из-за отцовского плеча, Буяну очень хотелось поквитаться за все накопившиеся обиды.

Широко перекрестившись на распятие церковного купола, Филька бросился на Демьяна. Он яростно начал наскакивать, целясь в лицо, желая сразу же мощной атакой подавить соперника. Но его кулаки встречали лишь пустоту. Олексич только уворачивался, не нанося в ответ ни единого удара. Он отступал по кругу, ведя соперника за собой.

- А ольговский-то трусоват! Бегает как заяц! - раздавались смешки вороножских зевак.

Получив одобрение зрителей, Буян, сделав несколько обманных ударов в сторону груди и правого плеча, опять попытался достать скулу Демьяна. Тот казался запыхавшимся и уклонялся все менее ловко.

- Батюшка, вели, чтоб остановили! - взволнованно дергала Агафья Федора за рукав. - Он ведь убьет его!

- Твой дурня липовецкого? - ухмыльнулся воевода, - Не должен, он у тебя жалостливый.

Буян в очередной раз махнул кулаком, тяжелый серебряный перстень, щедрый княжеский подарок, задел Демьяну щеку, из рассеченной раны хлынула кровь.

- Батюшка, ну, пожалуйста, ну, Христа ради! - уже рыдала, не стесняясь людей Агаша.

- Отстань! - рявкнул воевода, не оборачиваясь к дочери.

Филька, увидев кровь соперника, усилил напор, еще, еще и... Демьян резко пригнулся почти к самой земле и откуда-то снизу нанес один единственный удар в челюсть. Буян покачнулся, зачерпнул руками воздух и рухнул на истоптанный снег.

- Убил! - ахнула какая-то баба. Липовецкие рванули к дружку, стали его легонько трясти и растирать снегом, Филька тихо застонал.

- Живой! - пробежало по толпе.

- Уйми своего бугая. Всех воев мне помял, - досадливо бросил Святослав.

- Так он никогда первым не начинает, - весело отозвался Александр, гордо задирая нос.

Пришедшего в себя Буяна под руки увели в княжеский терем. Демьян неспешно с достоинством одевался, наслаждаясь минутной славой.

- Что ж сразу не ударил? - подмигнул ему воевода.

- Народ позабавить хотел.

- Кто научил-то так?

- Отец.

Демьян искал глазами в толпе Агашу.

- Не ищи, домой я ее отослал, - сразу понял все Федор. - Забывай, легче будет, и кулаки об дураков чесать не придется.Это уж я сам решу - забывать али нет.

- Как знаешь, - пожал плечами воевода.

- Робша, пойдем, - ревниво встал промеж них Александр.отправились в свою сторону, липовецкие - в свою. И только местные остались, громко обсуждать поединок.

Проня потихоньку сунул Демьяну в руку что-то мягкое:

- Твоя передала, кровь остановить.

Беленькую, вышитую мелкими цветочками ширинку [1] Олексич бережно спрятал за пазуху, привычно утерев кровь рукавом. «Опять подарок, а я даже и отдариться не могу!»

- Пронька, а кто у нас гребни резать может? Для Зарянки моей кто гребень смастерил?

- Кажись, Митяй...Поспрошаю.

- Поспрошай.

- Воровать-то будем?

- Будем, - уверенно махнул головой Демьян. - Я свою бабу никому отдавать не собираюсь.

И хотя Агафья была вовсе и не бабой, и уж тем более не его, возбужденному дракой, парню все казалось теперь простым и достижимым. Над головой простиралось по-весеннему синее небо, под ногами мялся не такой уж и грязный снег, а грудь грел расшитый платочек.

[1] - Ширинка - здесь носовой платок.

2.

По левому берегу Вороножа с западной стороны, еще очень далеко, так, что и зоркому вою едва хватало сил рассмотреть, от окаема отделилась россыпь дрожащих точек. Выстроившись в цепь вдоль реки, они медленно приближались к заставе. Но опытные вороножские дозорные сразу приметили чужаков, засуетились, послали к воеводе. И вот уже сам Федор Евсеевич вглядывается в степь. Да это десяток всадников, и они едут к заставе! Городецкие дружинники заняли положенные места, готовясь к бою. Где десять, там может быть и целое войско. Воронож привык ждать беды с левого края. Куряне тоже залезли на забороло.

- Кто ж такие? - Святослав Липовецкий, нахмурив брови, встал рядом с воеводой.

- Поглядим, - спокойно ответил Федор, оправляя наручи.

При приближении всадников оказалось всего пятеро, у каждого по две лошади - та, на которой ехали, и на смену. Незнакомые люди легкой рысцой объезжали степной кустарник и одиночные деревья, ненадолго исчезали в оврагах и снова появлялись. Уже можно было различить сверкавшие на зимнем солнышке шишаки. «Русичи!» - понеслось вдоль прясла.

- Наши! - закричал один из липовецких воев. - Степка Карась ведет!

- Наконец-то! - Святослав, хлопнув себя кулаком в грудь, весело подмигнул стоявшему позади Александру.

Ольговский князь в отличие от брата не спешил выражать бурную радость.

Всадники подъехали к краю берега. Тот, в котором признали Степку, спрыгнул с коня и пошел проверять прочность льда, простукивая перед собой каблуком.

- Эй, Карась! - зашумели с городни. - Не бойся, рыбы не тонут!

Вой не услышал шутку, время от времени озираясь на сруб, он продолжал осторожно двигаться вперед. Перейдя реку, Степан дал спутникам добро, и побрел назад за своими лошадьми. Остальные, спешившись, под уздцы повели коней на лед.

Воевода махнул, чтобы отворяли ворота.

- Мы из Липовца, князь наш у вас? - приблизившись к городне, крикнул Карась.

- Здесь я! - сам отозвался Святослав. - Въезжайте!

Он почти бегом бросился спускаться.

Только вблизи стало заметно, как измучены гонцы: осунувшиеся серые лица, синева под глазами.

- Ну, что там? - Святослав нетерпеливо тряхнул худощавого Степана за плечи. - Ушли поганые?

- Ушли, - махнул головой гонец, - все ушли.

- Грады целы? Липовец, Ольгов? - князь замер.

- Целы, Бог сохранил, - выпалил Степан.

Святослав облегченно выдохнул.

- Села пожгли, все вкруг пусто стоворили, а в грады не полезли. Да и в селах полон невелик взяли, народ уж ушлый, разбежался.

- Хорошо! - ликовал Липовецкий правитель.

- Только вот..., - Карась замялся.

- Что не ладно? - сразу понял князь.Ахмат приказал в назидание тринадцать бояр казнить... Восемь рыльских и наших пятеро. Кого в степи нагнали... это тех, что за вами вслед пробирались, кого из градов с семьями потребовали выдать.

- Кого? - хрипло спросил Святослав.

- Якова Тюрю, Фому Третьяка, Пашеню и тысяцких двух.

- Каких тысяцких? - подлетел Александр. - Моего тоже?!

- Липовецкого и Ольговского обоих поганые велели с семьями выдать, а то на приступ пойдут, так и выдали, чтоб грады не губили.

Александр покрутил головой в поисках Демьяна, но того поблизости не было.

- А с вашим-то совсем худо все вышло, - понизив голос, прошептал Карась. - Ваш Олекса сказал, сам выйду, а семью выводить не позволю. А ольговцы напуганные, экая силища к стенам подступилась, на двор к тысяцкому повалили, чтобы силком вывести. А дружина за него встала. Ну, и сеча началась прямо у хоромов... Много очень посадских побили, взять никак не могли, пока сети не притащили, да с клетей на них не покидали, спутали да вывели. А посадские над своими рыдали, обозлились, добро Олексы разграбили, под чистую все вынесли. И хоромы хотели спалить, да побоялись, что и другие дворы займутся... Так вот! - Степан развел руками. - Зло большое на тысяцкого своего затаили, хоть на покойника и грешно обиду держать. Как бы его сынка, как воротится, тоже не порешили. Уж шумели об том на торгу.