Возвышение падших (СИ)

Пока она проходила мимо гарема, а после и по коридору в сторону султанских покоев, в ее разуме стучала липкая и не отстающая мысль о том, что она сама должна вырвать свое счастье из рук злобной судьбы.

Локман-ага, стоявший у дверей султанской опочивальни, нахмурился, увидев заплаканную Севен Султан.

Взглянув на запертые двери, Султанша почувствовала, как былая решимость, настигшая ее несколько мгновений назад, угасала с каждым шагом.

— Я хочу поговорить с Повелителем, — раздался ее тихий голос.

— Простите, Султанша, но Повелитель не один. Я не могу вас пустить.

Та почувствовала, как ее лицо исказила горькая улыбка.

Впервые в жизни она решилась на что-то, воспротивилась своей натуре, как новое препятствие преградило ей путь к счастью, будто зная, что она уже готова смириться, сдаться и покориться грустной судьбе.

Она всегда смущалась и боялась трудностей, старалась их избежать, неосознанно храня свою хрупкую натуру от сокрушительных ударов, но сейчас Севен медленно сознавала, что если она не попытается обойди это препятствие, то сокрушительный удар все равно настигнет ее. Осман покинет ее и врятли они когда-нибудь еще увидятся.

— Сообщи о том, что я жду у дверей, — тверже повторила Севен, сжав губы, чтобы сдержать, наконец, бесконечные слезы.

Поджав губы, Локман-ага все же покорился и слегка смущенно постучал в двери.

Вскоре он вернулся в коридор и, к облегчению или страху Султанши, пригласил ее войти.

Ступив в роскошную и обширную опочивальню, где бывала столь редко, светловолосая госпожа осторожно осмотрелась.

Султана не было в покоях, но двери на террасу, залитую утренним солнечным светом, были приглашающе распахнуты.

Поглубже вздохнув и пытаясь собрать воедино всю свою тающую решимость, Севен шагнула на террасу.

Черноволосый султан стоял у перил и о чем-то тихо разговаривал с сильно худощавой темноволосой девушкой, которая задумчиво слушала его, смотря прямо в глаза.

— Повелитель, — прошелестела Султанша, кланяясь.

Орхан, услышав тихий и нежный голос сестры, повернулся в ее сторону, а после снова взглянул на темноволосую девушку, стоящую рядом с ним.

— Артемисия, возвращайся в гарем.

Артемисия молча поклонилась господину и медленно двинулась прочь с террасы, взглянув серо-голубыми пронзительными глазами на Севен Султан.

Орхан, вглядевшись в лицо сестры, нахмурился, заметив на нем блестящие дорожки слез, и беспокойно приблизился к сестре.

— Что случилось?

Артемисия, завернув за угол, не покинула террасу и заинтересованно прислушалась, затаившись.

— Больше я так не могу, господин… — выдохнула Севен, чувствуя, что вот-вот все ее страдания вырвутся наружу. — В детстве я потеряла мать и даже не помню ее. Отец… Он никогда не любил меня из-за того, что моя мама убила его Сейхан Султан. Разве была я виновата в ее ошибках? Он любил только Эдже! А меня не замечал… Он умер и, признаюсь, скорби я по нему не чувствовала. Я будто была лишней, случайно рожденной девочкой, обузой династии. Единственным, кто любил меня, был Селим. Но и он умер по вашему приказу… Я осталась совершенно одна. Без семьи, без любви, без надежды.

Орхан насупился от ее слов, чувствуя, как жалость сжимает его сердце.

— Но в моей жизни появился Осман и с ним появилась забытая надежда на то, что я смогу обрести и счастье, и любовь, и семью. Прошу вас, Повелитель, даруйте мне возможность счастья! Разве я прошу о многом? Я хочу, наконец, узнать, каково это — быть счастливой.

— Ты просишь о никяхе с Османом? — настороженно спросил черноволосый султан, походя к сестре. — Ты же знаешь, что не только я это решаю…

Слезы с новой силой заструились по лицу Севен и та в импульсивном порыве сердца схватила его руку и несколько раз поцеловала в каком-то исступлении.

— Пожалуйста…

Тяжелое, муторное чувство охватило душу Орхана. Горькие, несчастные слезы сестры и ее мольбы не могли оставить его равнодушным и он, не думая, согласно кивнул, не в силах более наблюдать за ее страданиями.

— Хорошо.

На мгновение растерянность овладела Султаншей, а после огромная волна облегчения обрушилась на нее и, шумно выдохнув, Севен в благодарности обняла старшего брата, но смутившись своего порыва, немедленно отстранилась.

— Простите.

Тепло улыбнувшись, Орхан мягко прикоснулся ее заплаканному лицу и приподнял его так, чтобы видеть голубые глаза, в которых светилась подаренная им надежда.

— Это ты меня прости, Севен, за то, что лишил тебя брата и семьи. Что не видел твоих страданий и оставался к ним слеп. Ты, как никто другой, заслуживаешь счастья.

Султанша не могла не улыбнуться в ответ и тяжесть в ее груди, так долго владевшая ей, начала растворяться. Она чувствовала себя легко, будто взлетела над землей.

— Я пошлю за Османом и за Шейх-уль-исламом, дабы между вами был заключен никях.

— Никях? — изумилась Севен, широко распахнув голубые глаза. — Прямо сейчас? А как же…

— Хюмашах Султан ни за что не позволит этому свершиться, если я объявлю о подготовке к празднованию вашей свадьбы. Она и без того страдает и переживает. Тем более, времени нет. Османа ждет его санджак. Свершим все прямо сейчас.

Гарем.

Облаченная в весьма вульгарное одеяние из черной кожи и металлических вставок, темноволосая Рейна явилась в гарем, ловя на себе возмущенные взгляды его обитательниц и их откровенное осуждение.

Ухмыльнувшись наложницам, удивленно наблюдающим за ней, Рейна перевела изумрудно-зеленые глаза к Фахрие-калфе, встретившей ее.

— Сеньора, — приветственно произнесла седовласая Фахрие-калфа. — Вы пожелали навестить Эдже Султан?

— Пожелала. Она в своих покоях?

— Да.

Довольно кивнув, Рейна вальяжной и развязной походкой, будто специально пытаясь смутить наложниц и калф своим развратным поведением, скрылась в уже знакомом коридоре.

Фахрие проводила ее тяжелым, напряженным взором, а после строго оглядела изумленных наложниц.

— Что рты пораскрывали? Возвращайтесь к своим делам!

Покои Эдже.

Темноволосая Султанша привычно читала какой-то толстый фолиант, стоящий на невысокой подставке, когда в опочивальню вошла Рейна.

Увидев ее, Эдже радостно улыбнулась и, поднявшись с тахты, спешно подошла к тепло улыбнувшейся ей женщине в вульгарном облачении.

— Рейна, наконец-то!

— Мне нужно с тобой серьезно поговорить, — погасив улыбку, проговорила Рейна и Эдже, поймав ее многозначительный взгляд в сторону служанки, жестом приказала той удалиться.

Вместе они опустились на тахту и Эдже не сдержалась от ухмылки, оглядев одеяние тети, любящей экстравагантность.

— О чем же ты хочешь со мной поговорить? Только не говори, что собираешься покинуть Стамбул!

— Именно это я и собираюсь сделать, — пронизывающим голосом ответила Рейна. — Прежде, чем что-то говорить, выслушай меня!

Эдже, сдержавшись от негодования, вызванного страхом потери горячо полюбившейся Рейны, с готовностью кивнула.

— Приближенные Бриенны, которая захватила власть в Генуе и охотится за мной, узнали о том, что я прячусь в Османской империи. Им будет несложно отыскать меня здесь, так как о моем доме известно всем. Больше оставаться я здесь не могу, если хочу сохранить остатки своего флота и даже жизнь. Но с тобой я расставаться не могу, Эдже, как и ты со мной не можешь. Мы, наконец, обрели друг друга. Как могу я покинуть тебя?

— Но что же делать? — отчаянно воскликнула Султанша, чувствуя, как испуганно забилось сердце в груди. Она не хотела расставаться всем сердцем, обретя в Рейне мать, подругу, наставницу и предмет восхищения.

— Ты сбежишь вместе со мной, Эдже. Больше никогда ты не увидишь ни Топ Капы, ни Стамбул, ни Османскую империю.

— Что..? — ошеломленно переспросила та, отпрянув от тети. — Как я могу сбежать?

— Выбор за тобой. Ты либо останешься здесь в полном одиночестве, либо последуешь за мной. Но есть одно условие.

— Условие?