Незримый гений (СИ)

— Бри, честное слово, ты же не собираешься держать этого незнакомца в доме? Я знаю, что ночь в Опере выдалась для тебя тяжелой, но ты просто не можешь заботиться о ком ни попадя!

Перед тем как женщина ответила, раздался преувеличенный вздох.

— Коннер, я пыталась поместить его в одну из больниц с остальными жертвами, но его нигде не приняли. Он был так болен, что эти болваны рекомендовали мне отвезти его в городской морг и подождать! Я лучше умру, чем буду просто-напросто сидеть и смотреть, как кто-то умирает!

— Ты ничего не знаешь об этом человеке, Бри! Он может быть опасен! Что, если он очнется и сделает что-нибудь ужасное с тобой или даже с Арией? — Эрик не видел, как эти двое ругаются, но чувствовал растущее напряжение, повисшее в давящей тишине, которая последовала за этим заявлением.

— Ты знаешь, я никогда бы не подвергла Арию опасности, — тихо начала женщина, ее голос звучал спокойно и разумно. — Он не еще долго не сможет очнуться и сделать что-нибудь. Должно быть, он находился внизу, в тех подвалах, куда дольше, чем я. Дым вызвал инфекцию в его легких. Если бы его куда-нибудь забрали, сейчас он был бы уже мертв.

— Это следующий вопрос, Брилл. Ты убиваешь себя, заботясь об этом человеке. Тебе нужно иногда спать. Уже неделя прошла. Я не понимаю, как ты вообще прямо сейчас можешь держаться на ногах. — Голос мужчины смягчила тревога.

— Я знаю, Коннер. Я обещаю отдохнуть этой ночью. Я просто была вынуждена оставаться с ним, потому что… — женщина сделала паузу и вдруг очень устало сказала: — Потому что я не думаю, что даже незнакомец заслуживает того, чтобы умирать в одиночестве. Удивительно, что он до сих пор жив. Судя по всему, ему очень больно. И не только от болезни. Его мучают кошмары, он все время выкрикивает это имя, снова и снова. И это разбивает мне сердце.

— Бри, слишком доброе сердце тебя погубит. Что же мне с тобой делать, девочка? Я не могу позволить незнакомцу остаться наедине с тобой и Арией.

— Боюсь, Коннер, что, в данном случае, тебе никак не повлиять на мои действия, — холодно и решительно ответила Брилл. — Я понимаю твое беспокойство, но у меня есть свое мнение. Пожалуйста, постарайся понять.

Мужчина раздраженно крякнул.

— Убеждать тебя — все равно, что биться головой о кирпичную стену! Поступай как знаешь! Забудь, что я вообще упоминал об этом! — Звук хлопнувшей в отдалении двери просигнализировал об окончании разговора. Дом погрузился в тишину.

Эрик вздохнул, его веки грозили вот-вот сомкнуться. Он не представлял, где находится или как сюда попал. Очевидно, он был не у себя дома или где-нибудь еще в подвалах Оперы. Солнечный свет никогда не проникал в те места. В то время как здесь он струился сквозь окружавшие кровать занавеси. Прошло уже много времени с тех пор, как Эрика будило бьющее в глаза солнце. Он забыл, как это было приятно.

Эрик медленно повернулся набок — и его неожиданно истощило это простое действие. Скользнув рукой по простыням, Эрик вытянул ее через матрас; его длинные пальцы коснулись балдахина. Напрягшись, он подцепил занавеси и медленно раздвинул их. Солнечный свет растекся по темным полотнищам и осветил его бледное лицо. Когда желтые, как масло, лучи согрели кожу, черты Эрика озарила слабая восторженная улыбка. «Господи, как давно это было. Я забыл, как скучал по этому. Обычный солнечный свет…»

На мгновение все остальное перестало существовать, и Эрик остался наедине с собой. Он был человеком, который мог радоваться свету, который наслаждался им. В этот момент не существовало никакого Призрака Оперы. Был только Эрик.

Он нехотя отпустил занавесь и тяжело рухнул на подушки. Драпировка скользнула на место, вновь повергая его в тень. Момент прошел, и более поздние воспоминания, хоть и смутные, опять начали просачиваться в его мысли, пока Эрик пытался по крупицам установить, как он оказался в своем нынешнем положении.

Перед его взором всплыло залитое слезами лицо Кристины. На какой-то ужасающий момент Эрик испугался, что это зрелище может вернуть обратно раздирающую боль отвергнутой любви. Он лихорадочно поспешил защититься, укрепив разбитое сердце слоем пылающего гнева. Когда угроза боли исчезла, Эрик в деталях вспомнил предательство Кристины, и его сердце сильно забилось от нахлынувшей ярости. Несмотря на всю его любовь к ней, несмотря на годы наставничества, она оставила его гнить во тьме. Очаровательная безжалостная Кристина. Эрика захлестнул водоворот эмоций, на смену боли и одиночеству пришла ненависть. Ненавидеть гораздо проще, чем страдать.

Сам Эрик по-прежнему неподвижно лежал на кровати, но его разум метался, пытаясь разобраться в искаженных воспоминаниях, атакующих его чувства. Эрик видел перед собой юного виконта, петлю на его шее. Он наблюдал, как Рауль бьется в путах, глаза юноши блестят от непролитых слез. Неожиданно Эрик вспомнил ощущение губ Кристины на своих губах, мягкость прикосновения, медленно перерастающую в волнующее давление. Хотя в этом была страсть, кое-что в памяти было странным. Эрик все еще мог ощутить ее губы, трепещущие возле его губ, не от страсти, но из страха. Кристина пошла на это из-за устроенного им коварного террора. Его любовь к ней была не в состоянии вынести мысли о том, чтобы принудить ее навечно к его объятиям, и Эрик отпустил ее, оставшись один в столь привычной тьме, готовый умереть.

После ухода Кристины и ее жениха воспоминания Эрика поблекли. Он не мог точно воссоздать, что произошло. Он скрылся во тьме, боль в сердце была такой сильной, что не давала дышать; каждый шаг был пыткой. Эрик помнил запах дыма — а потом ничего кроме ужасного лишенного пламени ада.

Видимо, он умудрился как-то сбежать из Оперы, учитывая его нынешнее окружение. Как это случилось, было за гранью его понимания. Когда Эрик яростно пытался извлечь воспоминания из разума, перед глазами вставал образ склонившейся над ним бледной фигуры, но вопреки усилиям, он не мог сфокусироваться на этом ангельском видении.

Эрик опять отвлекся от своих попыток, когда дверь в его комнату тихонько приоткрылась. Он распахнул глаза и напрягся, услышав, как сбоку от его кровати простучали шаги. Сквозь щелку в плотных занавесях вокруг кровати Эрик видел силуэт женщины, поставившей поднос на прикроватный столик. Она осторожно повернулась и потянула за занавесь.

Эрик вздрогнул и натянул простыни повыше, прикрывая обнаженную грудь, когда занавеси резко распахнулись. Другая его рука моментально взлетела вверх, к лицу — только затем, чтобы обнаружить, что оно и так уже заботливо скрыто под маской. Женщина подпрыгнула от этого внезапного движения, прижав маленькую ручку к всполошенному сердцу. Уставившись на незнакомку в легкой панике, Эрик быстро прикинул, какую степень опасности она может представлять.

Изящная фигурка, тонкокостное тело и хрупкость молодой женщины смутно напомнили ему Кристину, но что-то едва заметное в ее манере держаться мигом привело сравнение к концу. У этой женщины плечи были расправлены, спина совершенно прямая: она использовала каждый дюйм своего роста, создавая впечатление спокойной уверенности. Потрясенный этим Эрик моментально перевел взгляд выше.

Светлые волосы женщины были скручены в простой узел на затылке, солнце за спиной окружало ее голову ореолом мягкого желтого сияния. Она слегка подвинулась, отклонившись в сторону от прямого солнечного света; когда золотые лучи оставили ее волосы, те оказались не пепельными, как сперва подумал Эрик, но необычного белоснежного оттенка. На вид ей было лет двадцать пять, ее черты были гладкими и совершенно симметричными, у нее были пухлые губы в форме сердечка, прямой, со слегка вздернутым кончиком нос, казавшееся высеченным из камня лицо античной греческой статуи. И среди всего этого — большие холодного свинцового цвета глаза. Глаза, которые встретили его взгляд с пугающим, немигающим спокойствием. Это были глаза не молодой женщины — их остроту не смягчали ни тоска, ни прихоть. То были глаза воительницы, закаленные какими-то прошлыми невзгодами или глубокой скорбью, смотрящие на Эрика так, словно видели каждый закоулок его души.