"В самом пекле бессмысленных лет..." (СИ)

- Вы снова решили помочь женщине сбежать из “веселого дома”? - Соджи припомнил ту великолепную драку, в которой и ему пришлось поучаствовать. Против них двоих тогда было человек семь, никак не меньше, и все со здоровенным палками. После этого до ребер и спины дня три было больно дотронуться, но они с Хиджикатой тогда славно уделали противников.

- Вы такой опытный человек, Хиджиката-сан, - попробовал Соджи зайти с другой стороны. - Может, вы знаете ответ на вопрос… - он мучительно подбирал подходящий вопрос, но в голову, как назло, лезла всякая ерунда. Не к месту он припомнил, как поразили его аккуратные ноготки Изуми - она тогда плела красивую цветочную гирлянду, а он не мог оторвать взгляда от ее тонких пальчиков с аккуратными чистенькими ноготками. У сестры Мицу на пальцах всегда заусенцы, и даже у жены Кондо-сэнсэя руки гораздо менее аккуратные, подумалось тогда Соджи, и отчего-то он ощутил невнятное беспокойство. Сейчас вот это припомнилось, и губы сами произнесли:

- Отчего девушки вдруг начинают заботиться о своих руках?

- И сказал узник, что для того, чтобы его освободить, она должна будет сплести длинную-предлинную веревку из колючего терния, и в продолжение всего того времени, что будет она плести, не должен никто знать и видеть ее работу, - рассказывала Изуми.

Хиджиката с размаху остановился и повернулся к нему.

- Чего? Что ты болтаешь?

- Мы идем неведомо куда, уважаемый Хиджиката-сан отказывается посвятить недостойного меня в свою высокоумную стратегию - так что приходится говорить о пустяках.

- Болтун ты, Соджи! К одному знакомому аптекарю стали цепляться неприятные люди из Хатиодзи, - а может, они из Эдо. Я иду разобраться с этим.

- О! Все так просто. А то мне Яманами-сан как-то рассказывал…

- Этот порасскажет! - Хиджиката недолюбливал Яманами.

- …рассказывал, что у одного аптекаря очень красивая дочь.

Ничего подобного Яманами ему, конечно, не говорил - просто, увидев яростного Кондо, нетрудно догадаться, что без женщины тут дело не обошлось.

- Соджи, твой длинный язык тебя подведет.

- Она плела и плела веревку, и ее пальцы были все исколоты. Но она этого не замечала, только и думала о том, как спасти узника…

- Кстати, девушка начинает заботиться о своих руках, когда собирается выходить замуж, - сказал вдруг Хиджиката.

Позади остался тракт Косю, тропинка свернула в в густые заросли.

- Подождем. Им нужно сегодня перехватить одного человека, а мы потом перехватим их.

Смеркалось, когда послышались шаги и на лесной дороге показались длинные тени. Четверо остановились неподалеку и тоже притаились. Топот копыт, дробный, дерзкий - только смельчак, не дорожащий жизнью, может так беспечно скакать верхом по вечереющему лесу. Три тени метнулись навстречу всаднику, шарахнулся конь, сбросил седока.

- Жители ее деревни заметили, что девочка все вечера проводит одна, запершись, и огонек не гаснет в ее окне до самого утра. Они решили, что она колдунья и наводит порчу на них, их скот и все их добро, - продолжала Изуми.

Но они с Хиджикатой успели прежде тех четверых - прежде, чем четыре меча опустились на упавшего. Свист клинков, когда они полосуют живую плоть, похож на треск рвущегося шелка…

Упавший всадник медленно поднялся на ноги, прихрамывая, поковылял к своему оружию, отлетевшему в сторону - вспомнить бы, как называли это маленькое ружье Доннеру-сама и Изуми! И только тогда Соджи узнал в нем иностранца, который приезжал несколько раз к Доннеру-сэнсэю. Переводчик американского консула.

- Они пошли за девочкой, когда она отправилась в дикие горы, и там отобрали у нее сплетенную веревку и бросили в костер. А девочка горько заплакала, и от ее слез обрушились скалы и похоронили под собой злых людей…

Соджи вспомнил, как слушала этого осанистого усатого иностранца Изуми. “Девушка начинает заботиться о своих руках, когда собирается выходить замуж”. Изуми уже четырнадцать, может, ее воспитатели присмотрели кого-то для нее…

Руки сами собой стиснулись сильнее на рукояти меча - всего два шага, взмах и удар. И никто не узнает…

- Уезжайте, - вместо этого бросил он иностранцу. - Уезжайте и никогда не ездите по темноте, тем более в одиночку.

Гнедая лошадь иностранца никуда не убежала - она остановилась шагах в десяти, вид мертвых тел беспокоил ее, она нервно прядала ушами, а тонкие ноги беспрестанно переступали на месте, будто земля горела под ее копытами. Хиджиката, тщательно обтерев кровь с меча, с отсутствующим видом рассматривал его лезвие. Соджи знал этот отсутствующий вид слишком хорошо: в любой миг смертоносная пружина готова была распрямиться и бросить Хиджикату вперед. Убить иностранца - слишком соблазнительно…

- Уезжайте, скорее! - крикнул Соджи.

- У него тут женщина, неподалеку. Живет в старом домике у запруды, знаешь? - сказал Хиджиката, когда топот копыт почти смолк. По лицу Хиджикаты невозможно было понять, хотел он разделаться с иностранцем так же, как и с теми четырьмя, или ему было на иностранца вовсе наплевать.

- И что же девочка? - с улыбкой спросила вышедшая из своей комнаты Мэри-сан. - Мне кажется, Ирен, ты перепутала сразу много сказок.

Изуми вздрогнула, словно разбуженный лунатик, и с затаенным недовольством обернулась на мать.

- А девочка заснула волшебным сном в большой пещере, на ложе из прозрачного хрусталя. И прошло много-много лет, а она все спала, - Изуми повернулась к Соджи и продолжала, не отводя взгляда: - А через сто лет появился принц и поцеловал ее, и девочка ожила.

Соджи показалось, что на него обрушились попеременно ведро горящего масла и ведро ледяной воды. Вода не могла погасить огонь, могла лишь чуть-чуть охладить - временно, чтобы не сгореть дотла, до черных угольков.

- Я бы хотела совершить небольшую прогулку, - голос Мэри-сан показался ему спасением. Можно было вскочить и с готовностью поклониться - так, чтобы пылающее лицо его было в тени и не так видно было, как горели щеки.

- Конечно… - начал Соджи и, не удержавшись, взглянул на Изуми.

- Можно, я тоже пойду? - спросила та.

- Можно, если… - далее последовали непонятные Соджи иностранные слова. Он уловил только имя “Дюран” и поискал глазами рыжую воспитательницу. А потом мысленно поблагодарил будду Амиду и заодно Бисямон-тэна за то, что той нигде не было видно.

Метелки сусуки уже по-осеннему засеребрились, а длинные лезвия листьев стали почти желтыми. Они тихо шелестели, переговариваясь. Мэри-сан заговорила об искусстве составления букетов, которым она восхищалась. Изуми шла молча - ее глаза были чуть печальны, отчего она казалась совсем взрослой. Когда Мэри-сан заговорила о “печальном очаровании”, Изуми вслух прочла стихотворение, которого Соджи никогда не слышал - в нем упоминались “семь осенних трав”(1). К стихам он всегда был равнодушен, но сейчас подумал, что надо бы попросить Яманами-сана научить его немного стихосложению - чтоб не выглядеть таким неотесанным болваном.

- Если стебелек сусуки связать кольцом и надеть на руку - можно отогнать злых духов, - сказал Соджи и с затаенной радостью заметил, что Изуми повеселела.

- А вы в это верите, Окита-сан? - спросила она, улыбаясь. При матери она никогда не называла его “Соджи” или “старший братец”. Соджи улыбнулся и хотел было ответить шуткой, когда новый, едва слышный звук донесся до него.

- Будет дождь, - тихо сказал Соджи, останавливаясь. - Нам стоит повернуть назад.

- Ну что вы, Окита-сан, на небе ни облачка, - засмеялась госпожа Мэри.

Изуми же сразу стала серьезной и остановилась рядом с ним, стараясь по выражению лица отгадать причину его беспокойства. Ничего и никого вокруг, только переговариваются стебли и листья сусуки. Но своему чутью на опасность Соджи уже привык доверять.

- Идемте домой! - жестко проговорил он. И, спохватившись, прибавил почти просяще: - Пожалуйста, О-Мэри-сан!

Но они не успели: слева и справа послышался приближающийся громкий шелест - те, кто пробирался в зарослях, поняли, что уже нет смысла таиться.