Навечно преданный (СИ)

Ватсон совершенно не помнил ни красоты этого моря, ни свежести бриза, что, несомненно, присутствовали на данном участке пути в его сумасшедшей гонке по направлению в Эплдор. Честно говоря, он вообще плохо замечал сменяющие друг друга картинки проведённого почти в агонии безумного турне, в котором голова была занята одной-единственной долбящей в висок и сжимающей спазмом горло мыслью: «Шерлок!» — а тело горело в отклике на тревожные сигналы стонущей под пытками Связи.

Шерлок. Чёткое ощущение дежавю сбивало с толку и язвило горечью во рту. Чего бы Джон только не отдал, чтобы его прекрасный Ангел был сейчас рядом с ним — свободный, здоровый, счастливый — а не томился под усиленной охраной императорских гвардейцев в крохотной каюте на нижней палубе, закованным в очередные кандалы, пусть и закреплённые поверх аккуратно и тщательно сделанных перевязок, скрывающих бесконечные порезы и ожоги. Короля передёрнуло в ознобе. Бога ради! Он не смел винить сира Майкрофта в излишней жестокости. Учитывая постоянное наблюдение со стороны представителей правящего Дома Магнуссенов, тот просто не мог поступить иначе, чем скрупулёзно придерживаться всех обязательных процедур по отношению к совершившему тяжкое преступление простолюдину. Джон уже был благодарен ему только за то, что под шквалом презрительных и гневных взглядов приспешников покойного князя Чарльза и шёпотом произносимых за императорской спиной возмущённых речей, Холмс, сохраняя абсолютное спокойствие на лице, безапелляционно отдал приказ о всей необходимой медицинской помощи истерзанному Преданному и только после этого позволил совершить с ним все вменяемые законом процессуальные процедуры. Не говоря уже о том, что столь своевременное прибытие сира Майкрофта в Эплдор по-прежнему казалось Шотландцу настоящим чудом.

Но Джон так же прекрасно знал закон и понимал: как ни прискорбно, а истеричный племянник властителя Эплдора, так неожиданно возникший в самый неподходящий для того момент, был в своём праве. Человек из низшего сословия — не важно: раб, крестьянин, горожанин, — покусившийся на жизнь лорда, по действующему в европейском сообществе законодательству приговаривался к смерти. Без вариантов. Без права на обжалование или помилование. Закон был морально устаревшим и давно требовал пересмотра, но ввиду длительного отсутствия прецедентов никому даже в голову не приходило этим заняться. И менять правовые нормы под отдельно взятого человека уж точно никто не станет, тем более, что некоторые из законодателей всё ещё не признавали в Преданных настоящих людей.

Шерлок, хотя и занимал официально должность королевского секретаря при шотландском дворе, номинально не имел ни рода, ни племени, ни титулов, ни регалий. И не просто покусился, а вполне себе бесповоротно убил. И не важно, что при этом он защищал собственную жизнь и интересы своего монарха. В законе ничего не говорится о смягчающих обстоятельствах для простолюдинов. Ни-че-го.

И теперь, несмотря на все щадящие условия для измученного пытками пленника, итог данного путешествия мог быть только один.

Если, конечно, не случится какого-нибудь чуда.

Понимание сего факта очень быстро сменило чувство облегчения, возникшее было после вмешательства Короля-Императора, а пробудившаяся вслед за ним надежда на побег во время пути в Лондон, на котором особо настоял Майкрофт Холмс, вопреки желанию налетевших в мгновение ока родственничков князя Магнуссена расправиться с Шерлоком тут же, в Эплдоре, умирала с каждой минутой приближения к английскому берегу. Да, раны на теле Преданного затягивались с неимоверной для простого смертного скоростью, но он по-прежнему был слаб и измучен. А круглосуточная и не теряющая бдительности стража, а также тяжёлые браслеты, сковывающие цепями руки и ноги заключённого, о способностях которого ходили легенды, ставили огромный и жирный крест на любых изобретаемых воображением Джона вариантах освобождения, кроме, разве что, того единственного, чтобы, став клятвопреступником, всё же проститься со своей собственной честью и запятнать доброе имя Дома Ватсонов изменой Императору, которому он много лет назад присягал на верность, попробовав ныне вступить с его гвардейцами в открытую резню с целью отбить дорогого сердцу пленника Короны.

Немыслимо. Немыслимо почти так же, как и убийство, предложенное в обмен на жизнь Шерлока эплдорским извращенцем и садистом. И не только самим актом беспрецедентного вероломства со всеми вытекающими отсюда последствиями как для самого Ватсона, так и для Шотландии, не говоря уже о новых взлелеянных реформах, а и тем, что попытка наверняка останется лишь попыткой и принесёт только смерть всем сопровождающим своего короля в его безумном демарше, а самого Джона, если ему повезёт выжить, приведёт на одну скамью подсудимых вместе с Преданным: силы имперцев, упрочненные приспешниками Эплдора, и его небольшого отряда, не рассчитанного на вооруженное масштабное столкновение, абсолютно несопоставимы.

Солнце, будто насмехаясь над горестными мыслями одного из помазанников божьих, искрило весёлыми бликами, отражающимися от зеркальных осколков волнующейся водной поверхности. Джон наполнил лёгкие морской свежестью и, не удержавшись, зажмурился с ощущением бессилия от едва пресекаемого порыва к хоть какому-нибудь, но немедленному действию. И вздрогнул, оборачиваясь — предчувствуя, предвкушая, ожидая…

Не напрасно. Небольшая дверца, ведущая на нижние ярусы, распахнулась, и в сопровождении четырех гвардейцев, поначалу щурясь от яркого солнца, но тут же привыкнув к дневному освещению и моментально осматриваясь, на палубу шагнул высокий стройный мужчина. Самый желанный мужчина. Самый дорогой человек. Скованный цепями, чуть прихрамывающий, потрёпанный. Любимый.

Первым порывом было кинуться навстречу, заключить в объятия — плевать на всех свидетелей — но натолкнувшись на строгие взоры выполняющих свой явно не приносящий удовольствия долг охранников, Джон остановился. Не стоит устраивать представление, тем более, что к Шерлоку всё равно вежливо, но не пропустят.

Разумно следуя инструкциям не допускать щедро наделённого различными способностями и навыками пленника не только до общения с кем бы то ни было, но и к борту, стража, остановившись у грот-мачты и взяв узника в настороженное кольцо, позволила тому прислониться к её основанию. Опершись, скорей, на плечо, нежели на бок, и явно щадя глубоко израненную спину, Шерлок расслабил колени и, чуть заметно благодарно кивнув немного сдвинувшемуся в сторону догадливому стражу, нашёл глазами того, кто с первой секунды его появления наверху не сводил со своего Преданного жадного и ждущего взгляда.

«Здравствуй,» — в яркой синеве тревожных глаз полыхало радостью встречи и отчаянным беспокойством.

«Здравствуй,» — с нежностью ответила ей прозрачная бирюза.

Нельзя подойти. Нельзя обнять. Нельзя даже поговорить. Но что значат эти мелочные запреты для тех, кто способен общаться и понимать друг друга без всяких слов и прикосновений? Что значит молчание для двух людей, отчётливо слышащих друг друга даже тогда, когда они не произносят ни звука?

Джон печально улыбнулся. Пальцы, вцепившиеся в подвернувшийся трос, подрагивали от напряжения вовсе не из-за лёгкой качки разрезающего волны судна.

«Как ты?»

«Не переживай, я в норме,» — попытались дать утешение лёгкое пожатие плеч и ответная улыбка. Ватсон недоверчиво прищурился.

«Это после всего? Я ведь не просто видел твои раны, ты же знаешь.»

Преданный переместил вес на другую ногу и на мгновение отвёл взгляд, но тут же вновь прикипел им к дорогому лицу, виновато обласкивая новые морщинки, пытаясь подарить утешение… Вздохнул.

«Знаю. Это… Прости. Я уже в норме. Или совсем скоро буду.»

Джон досадливо потёр переносицу, глянул исподлобья:

«Шерлок, оставь. Ничего не в норме!»

«Ты теперь в безопасности. Это главное,» — упрямо настаивало обволакивающее, окутывающее собою тепло. Король стукнул кулаком по собственному бедру, не обращая внимания на лёгкое недоумение бдящих гвардейцев: