Маска Зорро (СИ)

Он освободил ее запястья... Она едва уловимо прикоснулась кончиками пальцев к его бедру и тут же ощутила, как он медленно отпустил ее сжатые до этого в единый узел волосы и запустил в них руку, прижав ее голову к своему поясу. Внутри все вспыхнуло и задрожало. Он уже не позволял ей отдалиться от себя, вынуждая непрерывно целовать свое тело и сходить с ума от осознания его жара и близости.

Сбивая свое дыхание дрожью от взбудораживших разум ощущений, Изабелла осторожно оттянула край его брюк и поцеловала открывшийся чуть ниже пресса край диагональной линии. У нее однозначно такой не было. Ни у нее, ни у Керолайн. Это была черта исключительно мужского тела. Она припала губами к его коже, не в силах сопротивляться желанию, взметнувшемуся в ее теле после твердого прикосновения его одежды к ее груди, поцеловать его еще ниже…

Смутно отслеживая его движения, она поняла, что он поднес руку к пряжке своего пояса. Девушка уткнулась лицом ему в бедро и часто задышала. Ну, почему она так хочет, чтобы он быстрее расстегнул его? До дрожи, до необъяснимого исступления… Почему ей так хочется, чтобы он не давал ей подняться и вынуждал стоять на коленях у его ног?.. Чтобы он держал ее за волосы и заставлял касаться губами его тела? Что с ней происходит? И почему он так медлит? Ему же нужно сделать всего одно движение. Изабелла почувствовала в животе тянущий озноб и сама протянула руку к его поясу, одновременно обхватив его другой рукой за талию. Ну, чего он ждет? Она ведь уже здесь, у его ног...

Но вместо этого он вдруг подхватил ее на руки и куда-то понес.

Снова сад, снова дверь гасиенды ее отца. Снова ее спальня. Он кладет ее на кровать и исчезает. Растворяется в воздухе. А она не может произнести ни слова ему в след.

Куда он исчез? Зачем он приходил? Он вернется? Она увидит его снова? Это же был он... Что с ним случилось?

И почему гасиенда губернатора? Почему не дом ее отца? Почему он перенес ее в дом де Ла Вега? Он хотел ей что-то сказать там? Но почему не сказал? Ни слова, ни звука. Появился и исчез, словно тень...

Де Ла Вега...

====== Часть 3. Глава 2 ======

- Подъем, малявка! – Изабелле показалось, что она слегка качнулась вбок. – Слышишь меня? – Она качнулась в другую сторону. – Керолайн на кухне, так что мне было велено тебя разбудить!

Мягкое ложе под Изабеллой заходило ходуном. Девушка несколько ошеломленно распахнула глаза в попытке выяснить свое положение и тут же поняла, что ее ненаглядный брат не придумал ничего действеннее, как приподнять ее стокилограммовую кровать за один край и начать трясти из стороны в сторону до тех пор, пока она не проснется.

- С добрым утром, – пробасил Линарес, удовлетворенно вглядываясь в вытянувшееся лицо своей сестры.

- А стучаться тебя не учили? – огрызнулась Изабелла, наконец, взяв себя в руки.

- Ты бы и пушку за дверью не услышала, – хмыкнул Рик, с грохотом возвращая кровать на место.

Девушка мотнулась вперед, словно кукла, и злобно воззрилась на своего родственника.

- А Кери где?

- Говорю же, занята на кухне, – сложил руки на груди молодой человек. – Мало того, что не слышишь ничего с утра, так еще и ничего не сообража…

Метко брошенная подушка не дала довести ему свою мысль до конца.

- Сколько времени? – сменила тему Изабелла.

- Одиннадцать, – подкинул ей обратно оружие мести Линарес. – На три часа дня назначено твое триумфальное возвращение в крепость. До этого времени на улице нам показываться нельзя. Когда подойдет время, выедем отсюда все вместе. С отцом и доном Алехандро. – Рик посмотрел в окно и на всякий случай отошел от него подальше. – Будем говорить, что сразу же по приезду направились в дом губернатора, так как в крепости мы должны появиться в полном составе. Если нас будут спрашивать о том, каким путем мы добирались – говорим, что ехали издалека на лошадях по главной дороге, а уже в поселении – по главной улице. То, что нас никто не увидел – не наша забота. Само собой, что прислуга рано или поздно расскажет, что мы были здесь уже с раннего утра, а, возможно, и с ночи, но по прошествии времени это будет уже неважным. Сейчас мы всем сообщаем, что прибыли в Эль Пуэбло около половины третьего дня. Это ясно?

- Он не вернулся?.. – едва слышно прошептала Изабелла.

Она уже поняла, почему Керолайн не пришла ее будить. Ее подруга не нашла бы в себе сил ответить на этот вопрос.

- Пока нет, – коротко произнес молодой человек и двинулся в сторону выхода. – Как будешь готова – спускайся к завтраку. Кери нашаманила там что-то чрезвычайно вкусное.

Дверь закрылась.

Яркое, почти уже полуденное солнце радостно освещало спальню Изабеллы. Это была ее спальня… Комната, в которой она начала свою жизнь…

Изабелла не помнила ни ее размеров, ни формы, ни вида из окна, ни цвета стен, ни мебели… Она не помнила ничего. Только что-то очень смутное. Совсем далекое. Совершенно не укладывающееся в рамки помещения, в котором она проснулась. Наверное, потому что за тринадцать лет здесь ничего не осталось.

Но даже, если бы что-то и вспыхнуло в ее сознании, даже, если бы она перевела взгляд и внезапно столкнулась с какой-то прошедшей сквозь времена частью своей жизни, она бы все равно ничего не почувствовала. Ничего… Ни восторга от совпадения своих крохотных осколков с целой картиной, ни благоговейного трепета многолетнего странника, проснувшегося одним утром под крышей отчего дома, ни тепла родных стен, ни ощущения надежности дверей и замков. Ничего…

Это был сон… Он не вернулся…

Завтрак, действительно, был великолепен. Кери получила собственный штат помощников в лице совмещенной кухонной прислуги домов дона Алехандро и дона Ластиньо, упоенно бросавшейся выполнять любое ее поручение по первому движению кончика ее брови, поэтому еды было наготовлено на обе гасиенды в таких количествах, что ее теперь хватало на обед и ужин не только хозяевам, но еще их слугам и, вполне вероятно, их семьям.

За восхитительной трапезой, тем не менее, пришлось обратиться к тяжелым насущным вопросам и обсудить стратегию их общего поведения на те пару часов, которые им предстояло провести в крепости перед возвращением в гасиенду на ужин и на очередное собрание.

Основных положений было пять.

Первое – место их укрытия в течение последних четырех недель не могло быть выдано ни под каким предлогом, включая направление, с которого они приехали. Это, впрочем, было бы очевидно даже для Фионы, английского двора и всего поселения, однако, на всякий случай, оговорилось еще раз.

Второе – исчезновение Зорро так же должно было сохраняться в секрете, и нужно было делать вид, что ничего не произошло. Одновременно с этим всей их небольшой группе вменялось внимательнейшим образом следить за эмоциями на лице Фионы при упоминании имени молодого человека. Вполне вероятно, что она располагала какой-либо информацией, и любой ее неосторожный взгляд мог дать им определенную подсказку.

Третьим пунктом числилось опровержение всех возможных намеков о неофициальных отношениях Зорро и принцессы Изабеллы. Что бы не было сказано и какие бы доводы не были приведены, единственным ответом должно было стать заявление о сохранности жизни дочери британского монарха, ответственность за которую взял на себя Зорро. Кроме того, необходимо было подчеркнуть, что на тот момент он являлся единственным человеком, который, располагая отдаленным и безопасным местом жительства, мог в экстренном порядке предоставить его в безграничное пользование принцессы, и она собиралась пробыть там еще дольше, если бы не вызванные необоснованными фантазиями сплетни, вынудившие их покинуть свое укрытие, в то время как покушавшийся на жизнь Изабеллы преступник все еще не был схвачен.

В-четвертых, их компании следовало подчеркнуть, что принцесса теперь остается в крепости под бдительным наблюдением ее сестры, поскольку они не могут больше злоупотреблять благородством Зорро, чье имя, после всего, что он для них сделал, было так отвратительно оклеветано. Этим выпадом они решали сразу две задачи. Первая – очевидная, заключалась в том, что Изабелла попадала под непосредственную опеку своей сестры, и, в случае любого покушения, ответственность за его исход ложилась на Фиону. Вторая – скрытая. Или, скорее, запасная, рассчитанная на долгосрочное отсутствие Зорро в поселении, которое должно было расцениваться, как негласное освобождение молодого человека домом губернатора от какого бы то ни было содействия в их проблеме из этических соображений…