Ома Дзидай (СИ)

Люди сновали туда-сюда, как стаи рыб в море. Они напоминали скопище разноцветных пятен, как если бы радуга упала на землю и расплескалась тысячами брызг.

Остывающий воздух разносил благоухание весенних цветов. Оно таяло в пошлом многообразии запахов пищи и пыли, разносимой красным ветром.

Скоро город накроет звездное Наднебесье .

– Мидори.

Голос даймё прозвучал туго и ровно, напоминая бамбуковый ствол. Услышав его, я сразу оробела и взглянула на хозяина замка.

Урагами Хидео был как никто другой чуток. Он разглядел тень задумчивости на моем лице. И дал побыть наедине с собой, не сердясь, что его перестали слушать.

– Да, отец?

Смущает звать его так. Особенно теперь.

Когда я была маленькая, мы виделись редко. Он пропадал в разъездах. Я сидела с нянечками, его женой и другими домочадцами. А потом покинула замок.

Тогда о каких кровных узах шла речь?

– Ты правда рада быть здесь?

Он робко улыбнулся.

Отец подошел со спины и приобнял за плечи. В глазах витала обеспокоенность. Даймё медленно вел к чему-то важному, а озвучить не решался.

Его настрой я разделяла. Пока.

– И да, и нет. – Мысли путались. Но молчать не стала. – Есть вещи, которые хочется сказать и спросить. Не знаю, с чего начать…

– Не торопись. Давай по порядку, – подбадривал хозяин замка. – Я весь внимание.

Он поглаживал предплечья. Ощущения приятными не назовешь – все равно, что по юкате ползали жуки. Тело закололи мурашки. Хоть руки убрал после.

– Стоит начать с горькой правды. – Голос задрожал.

Я отвела глаза прочь. Горло точно сдавила чья-то рука. Все дальнейшие слова срывались с губ отрывисто, нехотя.

– Похоже, я никогда не найду в себе сил простить тебя.

– О чем ты, дочь моя?

Он все понял. Просто вытягивал из меня правду понемножку.

Я повернулась к нему.

– Ты превратил мою жизнь в страшный сон наяву. Само рождение мое незаконно. Одна большая ошибка. Твоя сделка с совестью!

Любой отец одарил бы сварливую дочь размашистой пощечиной. Но не этот даймё. Урагами Хидео хранил самообладание даже тогда, когда остальные сорвутся.

– Кажется, я разучился выказывать привязанность к семье, чтоб было видно. Вот, в чем моя вина, – размеренно произнес он.

Повеяло холодом, выбив из шеи стон.

– Я не попрошу прощения: так раны не залечишь. Ненавидь меня, сколько угодно. Но для меня ты – желанный ребенок.

– Желанный?! – злобно прыснув, переспросила я и презрительно усмехнулась.

– Именно…

– Ну да, да ну! Я не знала ни детства, ни любви. Одна трепка от мачехи! Тебя никогда не было рядом. Никто… слышишь? Никто не считал меня Урагами!

– Пойми, невозможно пресечь преступления, совершаемые за спиной.

Это все, что сказал Урагами Хидео со склона лет. Печаль обратила его голос в скрежет, преисполненный гнева.

– Не строй из себя саму невинность! – сурово призвала я.

Мне очень хотелось сбросить ношу задушенных обид с души. Я будто держала на плечах небосвод. Так не могло продолжаться вечно.

– Ты и сам хорош! Отправил меня к шиноби…

– Мидори, таковы правила. Сёгун отдал приказ – народ послушался.

Правитель Фурано оправдывался жалко и скупо.

– А я другое слышала. Некоторые откупались рисом, и дети оставались дома. Достаточно тысячи коку !

Мое заявление основывалось на словах не только злосчастных шиноби, но и сёгуна. После побоища в Куромори он подтвердил слухи.

– Ты многого не знаешь и не понимаешь. Да и что для тебя тысяча коку…

Уклоняясь от ответственности, отец подставлялся под новые нападки.

– Среди них я познала все вообразимые обличия боли и попутно причиняла ее другим. Я не решилась покончить с собой и вверила судьбу случаю. А смерть так и не пришла. Вместо этого я убила двадцать человек. Среди них были мои близкие!..

Если бы я низвела их до одного, отец бы уловил тайный посыл.

–… Но все для чего? Занять не нужную мне нишу. Жизнь не имеет смысла!

От злости я стиснула зубы.

– Прошу тебя, Мидори, не отчаивайся. Я рад тому, что ты жива. Порадуйся и ты!

Серые и грязные, как осенний лёд, глаза отца были полны печали. Даймё попытался меня успокоить. Тщетно.

– Не трогай меня! – Ладонь вырвалась из его пальцев.

– Я не мог иначе. Ты узнаешь правду однажды и поймешь меня.

Урагами Хидео не предполагал, что тайное станет явным уже сегодня. Я тоже.

Мне вспомнилась самая старая обида:

– И ведь мы никогда не виделись с матерью. Ты не говорил ни ее имени, ни кем она была. Я будто появилась из ниоткуда!

– Лучше, если это останется тайной. Навсегда! – предупреждал даймё. – Это может ранить тебя…

Хозяин замка помрачнел в лице и голосе. Был еле слышен скрип его зубов.

–… Но я поведаю тебе о ней, хотя правила претят подобному. Просто попроси.

– О, сейчас самое время! Нет, правда! – съязвила я. – Нельзя так поступать со своими детьми!

– Ее звали Кин. Она была одной из ойран . – Урагами Хидео выдохнул.

Я была готова ко всему. Думала, что меня родила служанка, гейша или исполнительница кабуки . Кто-то, на кого обычно падает взгляд господ. Но ойран!..

Почувствовалось отвращение к собственной крови. Я пожалела, что спросила.

– Женщина из юкаку ?..

– Именно, – кивнул даймё, одарив меня тяжелым взглядом. – Там мы и познакомились. Я был ее частым посетителем. А потом – единственным.

– Она продавала себя, – Голова сама клонилась к груди. Было так… понуро.

– Ее ремесло – доставлять удовольствие мужчинам, как твое – служить стране из тьмы. Но Кин не была обыкновенной юдзё .

Вспоминая возлюбленную, он посмотрел вдаль и нежно улыбнулся.

– Я… я не могу в это поверить! Какой позор! – осуждала я.

Щеки загорелись от неведомого стыда. Так по-детски, если честно.

Укор никак не отразился на отце. Он продолжил:

– Никогда не видел особы лучше. Которая одевалась бы также величественно. У нее определенно имелся вкус. В каждом движении читался какой-то посыл. Она плясала для меня, как если бы посмотреть пришли Боги. Ах, а как она играла на кото , как чувственно читала хокку … ты бы это слышала!

И вновь лица его коснулся свет воспоминаний.

– Ты влюбился в нее?

– Именно. Я любил Кин по-настоящему. Так, как немногие себе могут позволить. Ее достоинства затмевали постыдный род занятий. Она не была Урагами, но все равно дорога мне. Дороже жены уж точно. Ты понимаешь, к чему я?

– Может, и так, – темнила я нарочно, понемногу успокаиваясь.

Супружеская измена презренна. Это недостойно мужчины. Тем более – одного из влиятельнейших даймё. Но если дело касается любви, безоговорочно чистой, вопреки – тут грешна и я.

Не знаю, плакать мне или смеяться, но одинаковое преступление сближало нас. А так – мы были друг другу чужими. Разные лица. Взгляды на жизнь. Положение. Его синие волосы и мои зеленые. Серость его глаз и цвет мятного листа в моих.

Краски и черты родителей слились воедино. Получилась я. Обособленная от обоих.

– Наша жизнь длительна и оттого мучительна. Мы так редко находим любовь. Поэтому ищем утешение в смерти.

Своим умозаключением отец вверг нас в очередной немой перерыв. Я все еще горевала по Наоки. У меня недоставало смелости отпустить его.

– Жива ли мать сейчас? Где она?

– Кто знает. Жизнь ойран не менее терниста, чем у простой юдзё. Подобно бликам на поверхности лужи, они мерцают. И исчезают, достаточно за облаками скрыться солнцу. Возможно, она так и не покинула юкаку. А может, стала чьей-то полноправной женой. Либо умерла вовсе.

Стоять на одном месте стало невмоготу. Я прошлась взад-вперед, внимательно слушая и глядя себе под ноги.

– Многое может измениться со временем. Ты – явное тому подтверждение. Но с тех пор, как ты родилась, я не встречал Кин. Это негласные правила мироздания. Плата за то, что у меня есть ты, а она продолжила вести привычную, спокойную жизнь. Ей возбранялось быть при дворе.