Сон обитателя Мышеловки (СИ)

Когда-то здесь жил и я - девятая комната от входа, сразу под лампой. Лампа - под железной решёткой, словно в наморднике. Почему-то тот год казался теперь совсем чужим - вроде бы и его жизнь, но ставшая чем-то вроде отдельной каюты за водонепроницаемой переборкой.

Цветок, который мне предстоит срезать, живёт в одиннадцатой - при мне там обитали три смешливых мальчика, постоянно дувшихся в нарды и с треском вылетевшие после первого же экзамена. Странно: здесь всё такое знакомое и такое чужое.

Заглядываю внутрь. Три накрытых узорными покрывалами кровати с непременными тумбочками, стол, два стула, книжная полка в тени и свет из огромного окна. Порядок, чистота, пустота; не верится, что здесь живут мальчики.

Но тем не менее, один из них скоро умрёт и ощущение пустоты от этого только усиливается. Рано или поздно одна из этих кроватей скоро освободится, и пустота уже здесь, ползёт по стене и вытягивает невидимые руки. Комната и так пуста, поэтому она пока - не больше, чем зыбкая тень.

Никого нет. Наверное, пошли во двор кидать мяч и обсуждать девчонок. Я смотрю на кровати, словно спрашивая у них совета, а потом замечаю на одной из тумбочек старомодную рамку с фотографией какой-то девушки. Наверное, его любимая. Много раз читал про такое, но вижу в первый раз.

Нет, не верю! Осторожно беру её в руки, рассматриваю и чувствую, что моя голова того и гляди сорвётся с плечей и улетит в неведомые дали. На фотографии - Камрусена.

Она смеётся в камеру, сидя на кресле в какой-то комнате. Чёрный облегающий свитер, настолько стильный и настолько мне незнакомый, что сначала я даже засомневался, она ли это. Но лицо - это лицо ни с кем не перепутаешь!!

«Наверное, он просто её поклонник»,- подумал я и почувствовал, что страх отпускает. Его можно понять - в Камрусену сложно не влюбиться. Конечно, он понимает, что шансов нет, но это не мешает ему тосковать и мечтать о ней вечером или утром.

Но откуда у него такая фотография? Я никогда не видел её в этой одежде, и она очень редко улыбалась, а чтобы смеяться... Похоже на домашнее фото, но она никогда не любила фотографироваться.

Торжественное настроение прошло, коридор кажется теперь просто коридором: двери справа, двери слева, одна душевая на шесть комнат.

В душевой слышится шум воды. Поколебавшись, я стучусь и кричу:

- Кто-нибудь видел Канописа из пятьсот пятнадцатой?

- Это я!- отвечает звонкий голос. Слышу, как шум сменяется бульканьем - он выключил воду и шлёпает босыми ногами.

Чудо! Просто чудо! Бывают же такие совпадения. Меня в его возрасте было в душевую не загнать. Гигиена значила так мало по сравнению с солнечным утром...

- Ты долго ещё там будешь?

- А что такое?

- Мне нужно передать тебе одну вещь.

- Если интересная - заходи!

За чёрной дверью - тяжёлый, тёплый и влажный воздух, лавочка, на которую уложена одежда, две кабинки душа, разделённые перегородкой - и сам Канопис, уже всунувший ноги в резиновые шлёпанцы. Смотрю на него, и у меня перехватывает дыхание.

Передо мной стоит стройный, совершенно обнажённый мальчик со светлыми волосами: точнейшая, если не считать пола, копия Камрусены, какой она была три года назад. Кажется, что платиновым волосам до плеч (довоенная мода, фильмы и фотографии...) ещё предстоит превратится в длинные кудри, похожие на холодные нити горного асбеста, торсу - стать более рельефным, а рост уже сейчас позволяет ему быть первым в строю на физкультуре. И в нём ещё нет непреклонности, которая окружает Камрусену, словно невидимая стена, а его глаза ещё прекрасней - голубые и умные, они испытывали мир, а не оценивали, находя слишком дешёвым.

Я подаю ему цветок, и Канопис кладёт его за ухо - и только потом спохватывается, отскакивает к вешалкам и обматывает вокруг бёдер полотенце. В глазах горит радость.

Блики от ламп скользят по обнажённому мокрому торсу, словно сверкающие руки.

- Значит, меня всё-таки выбрали!

- Да. Я поздравляю тебя. Это огромная честь.

- А кто будет моим Садовником?

- Я,- протягиваю руку. Он пожимает её как бы походя. Ладонь, тёплая и влажная...

- Я думал, сестрёнка и будет Садовником.

- Твоя сестра?

- Да. Её зовут Камрусена, она председатель Совета Кампуса. Ты знаешь её?

Меня словно окатывает кипятком - но не снаружи, а изнутри - а мир вокруг становится таким, словно кто-то властной рукой сорвал с него чёрную драпировку и теперь я могу видеть всё: и столы, и стулья, и картины на стенах, и окна, и мир за этими окнами. Они - брат и сестра и ничего больше. И ничего больше...

А ещё я теперь знаком с её братом.

- Конечно, знаю. Я ведь тоже в Совете. Она замечательная.

- Да, знаю. Моя сестрёнка - самая лучшая. Я не верил, что смогу стать жертвой, но она обещала, что всё будет.

Мысли в моей голове смешались, как перемешаны обычно книги и тетради в моём столе: беспощадность под фарфоровой маской лица, умелое разделение личного и общественного (как и подобает человеку, который живёт на публике), всё уважение и все блага, которые ждут родственницу жертвы, почётный вымпел на дверях комнаты, преподаватели, которые говорят с ней на равных. Да, она умная, умелая и чистая, словно только что наточенный нож, но я больше не могу быть уверенным, что такая может любить.

Нет, я хочу верить, что таким, как она, тоже нужен друг, который грел бы им постель и поддерживал под локоть, если под ногами вдруг распахнулась бездна. Но она должна счесть его достойным своей высоты. Садовник - это тоже очень почётно, хотя... так ли хорошо рядом с такой, как Камрусена?

Он вытирается. Полотенце скользит по телу, словно одежда, не желающая скрывать такой красоты.

Нужно было ещё что-то сказать, но я не знал, что. Поэтому сказал только:

- Я буду ещё приходить. Пообщаемся до церемонии?

- Конечно,- улыбка и протянутая рука. Я пожимаю... его тёплые пальцы похожи на сахарные палочки.

Вернувшись к себе, я какое-то время пытаюсь заниматься, потом падаю на кровать, закрываю глаза и вижу Камрусену - она стоит в коридоре и ласково, словно на той фотографии, мне улыбается. А потом вдруг худеет, становится более хрупкой - и нежное, ласковое тепло обволакивает меня, словно нежные струи воды.

5. Воздушный корабль — Зиккурат — Жёлтое лицо на старой электростанции — О чтении книг

не было не по себе - как и всякий раз, когда я поднимался на наш воздушный корабль и плыл через провал. До войны здесь была дорога, но после того, как большая часть города оказалась в пропасти Провала, железнодорожная станция оказалась на другой стороне, и пришлось пустить до неё шлюп с пробными крыльями. Такое путешествие случалось у меня раз в полгода - словно рамка, обрамляющая каникулы.