Гэсэр

Но тело не охлаждается.

А зной все палит без жалости,

До жжения и до сожженья.

Купается Енхобой до усталости,

Купается до изнеможения.

Наконец нашла от дерева тень,

Лежит в тени, распростертая,

Думать лень, шевелиться лень,

Уснула она, как мертвая.

Алма-Мэргэн уж тут как тут.

Носиком птичьим тук да тук.

Попискивает она и щебечет,

Заклинательные слова лепечет:

«Восемьдесят дней тебе не очнуться,

Восемьдесят дней тебе не проснуться».

Потом Алма-Мэргэн

Двенадцать волшебств своих вынула.

Потом Алма-Мэргэн

Двадцать три волшебства своих раскинула.

И вместо жаворонка,

Птички певчей и золотой,

Обернулась она, как ни жалко,

Уродливой сестрой Енхобой.

Стало самой ей жарко,

Стало душно ей тоже,

Взяла она железную мялку,

Мнет она звериные кожи.

Мнет она кожи лосиные,

Мнет она кожи медвежьи,

Мнет она кожи прокисшие,

Мнет она кожи свежие.

После этого

Пакостного она ублюдка,

Помесь лошади и верблюда,

Запрягла она в телегу железную

И сама на телегу залезла.

Ничего она не забыла.

Даже мялку с собой захватила.

И поехала потихоньку вперед,

Где Лобсоголдой, ее брат живет.

В это время

Урмай-Гоохон солнцеликая,

Полземли освещая лицом,

Вышла из дворца освежиться

На широкое серебряное крыльцо.

Сестру Аобсоголдоя она встречает,

Как почетную гостью ее привечает.

Берет уродливого ублюдка,

Помесь лошади и верблюда,

Из телеги его распрягает,

К коновязи его подводит,

Руку тетушке предлагает,

Во дворец ее важно вводит.

Та идет, ковыляет жалко,

Опираясь на железную мялку,

Как на посох или на палку.

Но достойно здоровается она с «невесткой»,

Говорит ей слова уместные.

А невестка ее за стол сажает,

Привечает и ублажает.

Накрывает она золотой стол,

Кушанья редкие на него ставит.

Расстилает она серебряный стол,

Напитки крепкие на него ставит.

Настойки, напитки выставила

Она все старые, выстоянные.

Угощает гостью прозрачной арзой,

Угощает гостью светлой хорзой.

Вкусно гостья пила и ела,

Захмелела и опьянела,

А когда закурила трубку,

Ей сидеть уже стало трудно,

Клонит ее ко сну и вот-вот,

Прямо за столом она заснет.

Хорошо она угостилась,

Ведь хозяйке она не перечила…

В это время солнце уже садилось,

День кончался, клонился к вечеру.

Дьявол Черный Лобсоголдой

Возвращался из гор домой.

Рядом, сбруей гремя железной,

Семенил осел бессловесный.

Целый день, выбиваясь из сил,

Он тяжелые, черные камни возил,

А хозяин по бокам и по ребрам,

Бил кнутом его трехременным.

Урмай-Гоохон, как шаги услышала,

Встречать хозяина вышла.

Сообщает ему: «О, хозяин мой,

На осле возивший камни с утра,

В гостях у нас сама Енхобой,

Старшая твоя, дорогая сестра».

Думает хозяин: «Ничего не пойму,

Что тут за наваждение…» —

Не могла сестра приехать к нему

В гости без предупреждения.

В недоуменьи осла распрягает он,

Не знает, что бы это значило.

Большим удивлением удивлен,

Задачей большой озадачен.

— Все, — он думает, — в этом мире возможно,

Надобно вести себя осторожно.

Надо проверить, в чем тут дело,

Что тут за колдовство.

Может быть, небожителей белых

Это белое волшебство.

Надо проверить, набравшись терпенья,

Нет ли тут чьего-нибудь превращенья.

Приказывает Черный дьявол и хан

Солнцеликой Урмай-Гоохон хатан: —

Мы проверим какого свойства

В нашем доме пошли чудеса.