Гэсэр

Ты иди-ка опять, где гостья,

И смотри там во все глаза.

А я соберу в свой голос

Тысячу голосов лосиных,

Оглушительно закричу,

А я соберу в свой голос

Десять тысяч голосов лосиных,

Сотрясающе закричу.

Ты сама этих криков не бойся,

А смотри неотрывно на гостью.

Если это сестра моя старшая

К нам приехала в самом деле,

Ей мой голос будет не страшен,

Никакого движенья не сделает.

Если ж гостья с испугу свалится

И со стула на пол покатится,

Значит, чье-то тут колдовство,

Чье-то белое волшебство.

Вот Урмай-Гоохон появляется,

Где застолье еще продолжается.

Вкусно-сладко наевшись, напившись,

Табаку потом накурившись,

Гостья дремлет, на стуле сидя,

Ничего уж вокруг не видя.

В это время

Лобсоголдой, собрав в свой голос

Тысячу лосиных голосов,

Оглушительно закричал.

А потом он,

Собрав в свой голос

Десять тысяч лосиных голосов,

Сотрясающе закричал.

Горы-скалы стали качаться,

Море Сун пошло волноваться.

Вся вселенная задрожала,

А гора Сумбэр задребезжала.

Тут Алма-Мэргэн со стула свалилась,

На пол кубарем покатилась.

Урмай-Гоохон того не выдержала,

Испугавшись, из комнаты выбежала,

Чтобы рассказать как на стуле сидя,

Дремала гостья, ничего не видя.

Как она испугалась крика

Лобсоголдоя великого:

Как она со стула свалилась,

На пол кубарем покатилась.

Но пока она из комнаты выходила,

Алма-Мэргэн, оказывается, не дремала,

Язык ей в другую сторону поворотила,

Чтобы правды не рассказала.

Собиралась сказать Урмай-Гоохон,

Что там не сестра Енхобой,

А на деле сказала Урмай-Гоохон,

Что там сестра Енхобой.

Лобсоголдой почувствовал себя виноватым,

Что родная сестра могла напугаться.

Черно-угольный, нечесаный и кудлатый,

Пошел он к ней извиняться.

Здоровается он с ней по-хански,

Приветствует ее по-хатански,

Колени перед ней преклоняет,

Черную голову наклоняет.

Видит он, что на стуле сидит она,

И нисколечко не напугана.

А сестра говорит с ним сердито,

Его встретила бранью-руганью.

— Почему не встречаешь достойно

Ты в воротах родную сестру,

А потом орешь, как разбойник,

Или лось в осеннем бору.

Не напился ли ты с утра? —

Так ругает его сестра.

Но потом они помирились,

И как следует угостились.

Угостились светлой арзой,

Угостились чистой хорзой.

Мирно сидят брат с сестрой,

Начинают они разговор простой.

Начинают они после обеда

Медлительную беседу,

То, что прежде древнего произошло

Выясняют,

То, что позже нового проистекает,

Объясняют.

Вспоминают немногословно

Они древние родословные.

Но собеседница носом клюет то и дело,

От еды-питья она захмелела.

Говорит Лобсоголдою сестра:

— Ты как хочешь, а мне спать пора.—

На постель ее уложили,

Одеялом теплым укрыли.

Но сам Лобсоголдой еще не спит,

С Урмай Гоохон за столом сидит.

— Все, — он думает, — в этом мире возможно,

Надобно вести себя осторожно.

Надо проверить, набравшись терпенья,

Нет ли тут чьего-нибудь превращенья.—

Приказывает Черный дьявол и хан

Солнцеликой Урмай-Гоохон хатан:

— Ты к спящей сестре моей тихонечко подойди

И под правой рукой у нее погляди.

У нее под мышкой ты разглядишь

Родинку, величиной с конский катыш.

Эта родинка круглая, черная,

Как печать стоит наша, чертова.

Вот идет Урмай-Гоохон солнцеликая,

Идет на цыпочках по половицам она,

Гостья пышная, полнокровная

Спит раскинувшись, дышит ровно.

И под правой ее рукой

Нету родинки никакой.