Гэсэр

Все там гладко и все там чисто,

Кожа белая, золотистая.

Урмай-Гоохон из спальни вышла,

Говорит она ее пославшему:

— Заглянула я сейчас под мышку

Нашей гостьи, в кровати спавшей.

Словно конский катыш у ней там родинка,

Я рукой ее даже трогала.

Эта родинка круглая, черная,

Как печать стоит ваша, чертова.

Утро ясное наступило,

Солнце красное засветило.

Алма-Мэргэн в постели проснулась,

Сладко-сладостно потянулась.

Настроенье у ней прекрасное,

Словно утро свежее, ясное.

Но когда она вышла к брату,

Что глядит на нее виновато,

Словно в чем провинился, глядит

И готов уже извиняться.

Она сдвинула брови сердито,

Начала кричать и ругаться.

— Пока не было у тебя этой бабы,

Ты нас, сестер, уважал хотя бы.

Ты, бывало, встречал нас

За три видимости,

Ты, бывало, провожал нас

На три видимости.

А сейчас не только что провожать-встречать,

За сестру меня перестал считать.

Не встретил меня с почетом внушительным,

А встретил криком меня оглушительным.

Не встретил меня с почетом посильным,

А встретил криком меня лосиным.

Видно, с бабой связавшись, сам бабой стал.

Видно весь свой ум ты с бабой проспал.

А теперь вспомни-ка, любезный браток,

Кто тебе во всем этом деле помог?

Кто тебе помог, когда ты женился,

Когда скотом, хозяйством обзаводился.

Кто тебе помог превратить Абая Гэсэра

В осла бессловесного, серого?

С чьей помощью тебе камни таскает он?

С чьей помощью досталась тебе Урмай-Гоохон?

С чьей помощью своей железной рукой

Ты ее привел в свои покои,

Потник шелковый там расстелил,

Свою голову с ее головой соединил?

Жестоко сестра Лобсоголдоя ругает,

А он, что в ответ ей сказать, не знает.

Ничего он лучшего не нашел,

Как накрыть опять изобильный стол.

Накрывает он стол золотой,

Кушанья редкие на нем расставляет.

Расстилает он серебряный стол,

Напитки крепкие на нем расставляет.

Напитки на стол он выставил,

Все старые, чистые, выстоянные.

Хрустальную он поставил арзу,

Кристальную он поставил хорзу.

Угощает он гостью, потчует,

сам он пьет-ест, что хочет.

Мирно сидят брат с сестрой,

Разговор ведут простой.

Ведут они во время обеда

Медлительную беседу.

Собеседница от еды разогрелась,

Собеседница от вина раскраснелась.

Во всех она принимает участие,

Урмай-Гоохон она желает счастья. —

Сто лет тебе жить, — она ей говорит,

Мужа любить, — она ей говорит.

Урмай-Гоохон смущенья полна,

Не знает, что бы это значило.

Большим удивленьем удивлена,

Задачей большой озадачена.

Тихо-мирно, без утренней злости

Говорит теперь с братом гостья.

— Очень бы я довольна была

Узнать, как используешь ты осла.

Эту тварь, безмозглую, бессловесную,

Запрягаешь ли ты в сбрую железную?

Камни черные заставляешь ли ты его таскать,

Черный пот заставляешь ли ты его проливать.

Кнутом тяжелым, ремённым

Лупишь ли ты его по ребрам?

Падает ли хлопьями с него белая пена,

Гнутся ли от ноши его колена.

Заставляешь ли ты его тощать, худеть?

А, кстати, нельзя ли на него поглядеть?

Лобсоголдой, дьявол Черный и страшный

Показал осла сестре своей старшей.

Сестра на осла-беднягу воззрилась,

Но тотчас же вспыхнула, рассердилась,

Надула она щеки, губы,

Говорит своему брату грубо: —

Так осла используют разве?

У тебя ему вечный праздник!

Я-то думала: быть бы живу,

А он бесится, наверно, с жиру.

Ему в коже собственной тесно,

Кожа с жиру едва не треснет.

Посмотри-ка ты, как он лоснится,

Сам, бездельник, под плетку просится.

И, наверно, силен к тому же,

Не слабее тебя ничуть.

Ты возьми-ка его за уши,

Да попробуй его покачнуть.