Гэсэр

Очень был Заса-Мэргэн огорчен,

Не понимает, что бы все это значило.

Большим удивлением удивлен,

Задачей большой озадачен.

Значит,

Задуманное не осуществится,

Значит,

Начатое не закончится,

Не придется с чертом сразиться,

Хоть сразиться с ним очень хочется.

Не закончится то, что начато,

Брат с женой в плену остаются.

Вверх посмотрит он — чуть не плачет,

Вниз посмотрит он — слезы льются.

На душе и на сердце горе,

Но таков судьбы приговор.

От червивого, гадкого моря

Поворачивает батор.

Вместе с ним повернуло к дому

И все воинство, им ведомое:

Тридцать три батора славных,

Триста тридцать три воеводы главных,

Три тысячи триста тридцать три оруженосца,

С доспехами, сверкающими как солнце.

ЧАСТЬ 2

Как бы ни была длинна река,

До моря все равно добирается.

Дорога как бы ни была далека,

Но цель все равно приближается.

Возвращаются они в долину Моорэн,

Приближаются они к морю Мухнэ-Манзор.

Где жил во дворце, среди прочных стен

До недавних пор Абай Гэсэр хан.

Здесь вода,

Которую он в детстве пил,

Здесь земля,

На которой он с детства жил.

Всех баторов, все свое воинство,

Хоть вернулись они без доблести,

Поблагодарил он за верность и службу

И по домам распустил их тут же.

А сам помчался дорогой длинной

К пятидесяти пяти небесным долинам.

Полетел он с думой большой в уме

Прямо к бабушке Манзан-Гурмэ.

К ней, сидящей

С серебряной чашей в руках.

К ней, следящей

За всеми звездами в небесах.

К ней, опирающейся

На множество горных вершин.

К ней,

Все швы во вселенной сшивающей.

К ней,

Все тайны вселенной знающей.

Прилетел он к ней, на помощь надеется:

«Что же это на свете делается?

Враги

Тринадцати подопечных наших ханов рассвирепели,

Враги

Семидесяти трех народов наших совсем обнаглели.

Ненависть свою распалили,

Мстительность свою возбудили.

Особенно отличился Лобсоголдой,

Этот чертенок хитрый и злой.

Наш Гэсэр уж не Гэсэр, а осел бессловесный,

Содержится Лобсоголдоем в сбруе железной,

Лобсоголдой его до костей пробивает,

Черные камни таскать заставляет.

Черный пот с осла безотказного льется,

А Лобсоголдой глядит и смеется.

Пена белая с осла летит хлопьями,

А осел лишь ушами хлопает.

Достаются ему лишь побои за все труды,

Но и это бы — полбеды.

Нет границ у черного зла,

Хуже там происходят дела.

Дом Гэсэра собой украшавшую,

Зеркала красотой своей наполнявшую,

Солнцеликую нашу Урмай-Гоохон

Ласкает и щекочет Лобсоголдой,

И день и ночь потешается он

С красавицей нежной и молодой.

Конечно, стерпеть такое нельзя,

Спустился я на землю, летя и скользя,

Избавить двух наших младших

От мучений позорных и страшных.

Но по дороге книгу я достал исполинскую

Праотцовскую, праматеринскую,

Стал я эту книгу листать,

Стал я эту книгу читать.

И увидел, что эта книга заветная,

Гэсэра выручать — не советует.

Ты,

На тысячи небожителей опирающаяся,

Ты,

Всеми швами вселенной распоряжающаяся,

Ты,

Сидящая в руке с серебряной чашей,

Ты,

Заступница и надежда наша,

Ты,

Эту книгу сейчас возьми

И что нам делать, нас вразуми».

Манзан-Гурмэ священную книгу берет,

Листает спереди назад и сзаду наперед.

Листает она ее при свете луны,

Все буковки ей видны.

Листает она ее при солнечном свете,

Все буковки на примете.

Пальцем она по книжным страницам водит,

Нехорошие вести в книге находит.