Гэсэр

Оседлали его седлом,

Что сверкало литым серебром.

Чтобы трудный брал он подъем,

Серебрился нагрудник на нем,

Чтобы спуск ему был нипочем,

Серебрился надхвостник на нем.

Вот накинули на коня

С десятью ремешками подпругу,

С двадцатью язычками подпругу,

Место поводу — полукругу —

Под переднею дали лукой,

А под задней седельной лукой

Дали место плетке тугой,

Что из красного сделана дерева:

Крепко била плетка Гэсэрова!

Снарядил и Эржен-Шумар

Скакуна чудесного цвета

Загорающегося рассвета,

Взял с собою стрелу, что всегда

Излучала свет, как звезда,

И решил: «Конь готов к войне,

Приготовиться надо и мне».

И к Абай-Гэсэру пошел.

Там, накрыв серебряный стол,

И Гэсэр, и его жена —

Та хозяйка Алма-Мэргэн,

Что была для битв рождена,—

Угостили его на славу,

Дали мясо, к мясу — приправу.

В путь пора собираться теперь.

Стал Гэсэр одеваться, кружась

Перед зеркалом, ростом с дверь.

Стал Гэсэр одеваться, кружась

Перед зеркалом, шириной

В богатырский потник седельный.

Он сориночки ни одной,

Он пылиночки ни одной

Не оставил на ткани нательной.

Натянул шаровары-штаны,

Что, как печень, были черны,

А на ощупь, как замша, нежны:

Из семидесяти — помнят воины —

Шкур изюбров штаны были скроены!

Нацепил он справа колчан,

Что серебряным был издельем,

Что сравнялся с узким ущельем,

А налучник, что шириной

Равен был равнине степной,

Нацепил он на левый бок.

Превосходный, меткий стрелок,

Он в налучник серебряный вдел

Лук, для славных сработанный дел:

Было все у него, чтоб стрелять,

А подставок — семьдесят пять.

И число такое же стрел

Он поставил торчком в колчане,

Девяносто — расставил врозь,

Чтоб зимою на снежной поляне

Мерзнуть воину не пришлось,

Чтобы летом, в горячий день,

Эти стрелы давали тень.

Он оделся в такие одежды,

Чтоб никто не питал надежды

Среди тех, чьи плечи сильны,

Одолеть его в день войны;

Чтоб ни острое, ни тупое

Не пробили во время боя

Облаченья твердую сталь,

Чтобы сталь сверкала, как даль,

Освещенная солнцем юга,

Чтоб, как листья, шуршала кольчуга.

На двенадцать весен вперед,

Чтобы голодом не был мучим,

Он запасся жиром паучьим,

Этим жиром обмазал рот.

Чтобы голодом не голодать,

Двадцать лет без пищи страдать,

Он уста, что крови красней,

Впрок обмазал жиром червей.

Взял с собой он четыре посоха,

Чтобы с ними ходить, как посуху,

По воде четырех морей,

Взял с собою носимый на шее

Красный камень богатырей,

Что бессчетных преград сильнее,

Взял с собою ветку сандала,

Чтоб от боли она исцеляла,

Взял аркан, чтоб на поле брани

Оказались в белом аркане

Многочисленные враги.

Он потом натянул сапоги,

Что из рыбьей сделаны кожи.

Черной юфти она дороже.

Богатырь на плечи надел

Из парчи накидку-дэгэл:

В дорогом облаченье этом

Бились воины только летом.

Вот он пальцем большим шевельнул —

И застежки все застегнул,

А потом свой стан затянул

Кушаком извитым, прославленным,

В серебро и злато оправленным.

Он надел и панцирь и щит —

Ничего их не устрашит:

Ни равнин дожди многодневные,

Ни дружин вожди многогневные.

Он соболью шапку надел,

Что казалась огромной копной.

Кисть была словно холм травяной

И дрожала от ветра дорог.

Нацепил он на правый бок

Закаленный булатный меч,

Сотворенный для ратных сеч,—

Он в крови не утрачивал злости,

Не тупился о белые кости,

Он на восемьдесят шагов