Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

закапала кровь.

– Ты… змей… Да мы сами тебя на куски порвем и свиньям кинем. Тварь

поганая.

Незнакомец ступил обратно в тень – только желтые глаза презрительно

наблюдали за разъярившимся крестьянином. Авенир крикнул:

– Как же твое имя?

Раздалось шипение, на свет выползла огромная, в колючках, тварь. Длинные

челюсти обнажали десятка четыре зубов, массивный лопатообразный хвост тяжело

хлестал по бокам. Перед броском из пасти чудища вырвался, теряющий

человеческие нотки, голос:

– Дябда.

Юношу спас Корво. С невероятной скоростью он перехватил морду твари, резко дернул вправо. Раздался хруст, существо замотало головой. Руки

рыжебородого были располосованы, он разжал кулаки, через черные сгустки

проглядывали жилы, на ладони лежал кусок шкуры и изогнутый, как сабля, клык.

Авенир запустил в чешуйчатого синеватый шар, одновременно посылая Корво

слово исцеления. Послышался треск, искрами обожгло кожу. Змеиное тело

взвилось над волхвом и замерло. Желтые глаза презрительно рассматривали людей.

Маг с камнем в лобной перевязи потратил много энергии на заклинание исцеления.

Рыжий крестьянин избавился от отравы, но видно – ослаб и руки безвольно

повисли. Третий, так ни разу и не напавший, пытался встать с телячьей шкуры, по

серой коже пробегали судороги, глаза закатывались, в дыхании пробивался

булькающий звук. Тварь загоготала:

– Люблю щекотку. Приготовьтесь умирать, клопы.

Дябда кинулся на стоявшего Авенира. Волхв не успел сообразить, что

произошло – ощутил острый толчок в плечо, услышал крик и через секунду

ударился о каменный пол, ободрав руки до локтей, ушибив висок. Это был Тулай.

Парень бросился на акудника, оберегая от когтей чудища. Хунн распластался на

плите, ноги придавила громадная лапа. Тварь подняла морду, челюсти

перемалывали кости, по сероватым чешуйкам текли алые струи. В голове Авенира

гудело, перед взором плыли цветные пятна – то ли от удара, то ли от душившего

отчаяния. Как же так – вся его сила, лишающая джунгарских шаманов мощи, раскидывающая изуверов, бессильна против ящера-переростка!

Над ним нависла чудовищная пасть. Пахло смрадом и кровью, от гнилостной

вони мутило. Краем глаза увидел прижатого гигантским хвостом Корво.

– Сначала сожру мага, а рыжую скотину на сладкое!

Авенир зажмурился, вскинул перед собой руки, напрягая все силы, пытаясь

вспомнить слово силы, а может и защитить себя от ужасных клыков. Прошла

секунда, другая. Волхв открыл глаза.

Дябда висел под потолком, безвольно дергая лапами. Корво вперил взгляд в

полумрак, пытаясь понять, что же происходит. Смотрел то на ящера, то на волхва.

– Это ты его так?

Юноша изумленно отвечал:

– Не знаю. Я ничего не сделал.

– А что тогда?

Тварь таяла на глазах. Мощные костяные пластины истончались, переходя из

серого в черный. Живот прилип к хребту, глаза побелели. Через несколько минут на

полу лежал скелет старика. Пустые глазницы отрешенно смотрели в потолок, пальцы скребли пол, кожа растрескалась, обнажив кости и иссохшие внутренности.

В зале становилось жарко, раздался удар, плиту расколола горящая поперечина.

Корво с Авениром бросились к выходу.

С неба сорвалась крупная капля. Тут и там падали прозрачные валуны,

каждый раз взрывая тяжелую землю. Влага переполняла ямки и сливались в

мутные ручейки, оставляя после себя извилистые канавки. У капища полыхали

костры. Языки пламени лизали стены, подбирались к крыше. Онагр закидывал

палати огненными комами, катапульты метали пропитанные смолой бревна, валуны. Из бушующего пламени вырвалось две фигуры, выбежали на поляну и

рухнули в пяти шагах от стен. Тут же шестеро святичей оттащило их в просторную

палатку.

Молодой чародей вышел на улицу, подставил лицо и плечи теплому солнцу. На

месте дворца дымилась пустошь, валялись обугленные доски, песок, чернели

осколки камней. Едва освободив Дольснею, святичи принялись восстанавливать

Карапух – стучали молоты, освобожденные гоготали, поправляли избы,

растаскивали по бревнышкам завалы, другие запрягали быков, готовились к пашне.

К юноше ссутулившись, с замотанными до локтей руками, подошел Корво:

– Пришел в себя? Двое суток проспал. Хорошо, что на нас отравленный воздух

не сильно действовал. Тулая жалко, испарений не перенес.

Сердце пронзила колющая боль. Авенир вдохнул, борясь с подступающим к

горлу комом:

– Тулай спас нас. Разъяренный змей бы вылез из логова и святичей передавил.

Хунн в ту ночь и так должен был к своему богу отправиться. Дябда его сожрал, сам

став жертвой бога джунгаров. Дух Джунга берет, что хочет. И никто еще его не

остановил. А супротив бога какой-то демон-изверг словно против меня полевой

тарбаган.

– Ну-ну. Тарбаган, чай, посильнее тебя будет.

Рядом выросла громадная тень. Перемотанный тряпицами Сивуш медленно

подходил, руки опирались на посох, лицо украсил уродливый шрам, голова

замотана, повязка закрывает левый глаз.

– Дал мне Гроумит еще пожить на этом свете. Ягода меня из кусков собрала, не

знаю, какими силами к жизни вернула. Сказала, с таким здоровьем через месяц уже

на коня можно.

Авенир просиял:

– Да ты же крепок, как бизон! От тебя копья отскакивают!

– Крепок, да не бог. Спасибо тебе волхв, освободил Дольснею от гнета

джунгар и изуверов.

Юноша потупил взор:

– Тулая благодари. Вы, святичи, сбросили иго сцера-демона. Теперь земли

возрождать надо.

Молчавший до этого Корво, молвил:

– Хватит, барыни, в любви признаваться. Пойдем в кузню, Бакуна проведаем.

Шли молча. Солнце играло в волосах, дорогу суетливо пробежал старый пес.

Мужчины шли мимо палаток и домов. Крестьяне останавливали работу, смотрели

вслед. Иногда можно было услышать обрывки разговоров – вон тот, ага, Сивуш.

Его колдунья оживила. Пронзили пятью копьями и изрубили в фарш.

– Ты стал героем!

Корво ухмыляясь, смотрел на ковылявшего великана. Тот смущенно отвел

глаза:

– Не привык я к славе. Мне за плугом стоять, да вечером на скамье сидеть, квас

потягивать.

– Желание славы не приводит к ней. Настоящая слава приходит только к тому, кто ее достоин.

Сивуш остановился, посмотрел в глаза долговязому:

– Спасибо, Корво. Победив Гирмена, ты вдохновил святичей биться за

Дольснею.

– Я знал, что тебе будет нелегко убить брата.

Святич вздрогнул. Посмотрел вдаль, словно стараясь обозреть окоем,

вздохнул:

– Гирмен перестал быть моим братом, перейдя под крыло сцера. Кто не любит

Дольснею, тот мне не брат.

Авенир молчал, погрузившись в раздумья. Слова крестьян долетали,

окутанные туманом, мутные и бесформенные. Мысль глушила, грызла сердце, то и

дело сменяясь образом той, единственной, покорившей волю и всколыхнувшей

чувства. Стук сердца заглушили раскатистые удары. Они зашли в кузню. За

несколько дней Бакун перетащил в нее все добытое и отвоеванное богатство.

Огромный молот бил по родной двурогой наковальне – та сияла, переливалась

радугой и звенела, пуская снопы искр. Раскрасневшийся кузнец сжал клещи и

опустил продолговатый предмет в воду. Раздалось шипение, треск стоял, словно

снимали шерстяную рубаху – так трещит, когда от ткани к телу вылетают

маленькие злые молнии.

Кузнец снял перчатки, квадратная ладонь откинула прилипшую прядь ото лба.

– А, пришли. Здравствуй Нир, давно тебя не видел. Здесь я буду жить. Детей

Евлампия скоро привезет, воз собрали, мчится на ветреных конях. Сивуш, а

мальчонка твой – способный парень. Если отпустишь его ко мне в наученье, яхонтовый кович выйдет.

Над мехами высунулась лысая белая голова, красные глаза окинули