Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

добавит?

Корво кивнул.

– Я его лишь пощекочу. Вот так.

Святич поднял камень. Пальцы напряглись, вены на руке вздулись, зоркий

взгляд Сивуша уловил стекающую по щеке каплю. Через пару секунд сухо

треснуло. Из руки Корво брызнул песок, белую пыль подхватил ветер, унес вдаль.

– Добр будь, пощекоти. Только щекотку не сломай, другой не дам. Вместо тебя

пусть Тулай вторую линию ведет.

Рыжебородый ступал по сырой земле, лапти погружались в смрадную жижу, грязь заливала ноги, пачкала штаны. От изуверского войска выступил воин, быстро

приближался навстречу. Высок, громаден, как матерый тур. За время безудержного

пьянства и резни мощное тело заросло жирком, лицо оплыло, лоснилось. Впрочем, сало не грязь, греет во время холода – да и дубины отскакивают, как горох от

беленой стены. В кожаных сапогах, черных бриджах, нет привычного кафтана -

массивный торс наискось окутали плотные ремни.

Бойцы сошлись, без слов приступили к бою. Гирмен всхрипывал, рычал,

обрушивал на крестьянина кулачную лавину. Тот уворачивался, высматривал в

противнике слабинку. На скользкой почве глупо бросаться со всей силы –

оступишься, наешься грязи – и воины кружили, не решаясь возбуждать ярость.

Кулак Гирмена прилетел в плечо, внутри что-то хрустнуло. Корво охнул, сделал

шаг назад. В этот момент головорез выкинул руки вперед, схватил крестьянина за

грудки и оба повалились на землю. Со стороны изуверов послышался

одобрительный гул.

Гигант подмял ополченца. Кулаки взлетали вверх и обрушивались на голову, плечи, осыпали ударами. Сколько ударов попадало в цель, столько же и летело

мимо, втемяшивались в землю, вздымали брызги грязи и влаги. Массивный

противник давил Корво на грудь, дыхание перебивало, в глазах темнело, а удары

сердца оглушали не меньше кулаков Гирмена. Ополченец сумел высвободить руку

и наугад выкинул ее перед собой. Пальцы наткнулись на кадык, резко сжались.

Хрустнуло, изо рта великана потекла алая струйка. Тот схватился за горло, повалился на бок. Крестьянин здоровой рукой сдавил шейные позвонки, прерывая

муки изувера. Шатаясь, медленно приподнялся, заплетающие ноги несли его к

родному ополчению. Подойдя к Сивушу, остановился. На богатыря в седле

смотрели заплывшие глаза, с разорванными от давления капиллярами, волосы на

бороде склеились от крови, на одежде и лице комья вонючей грязи. Сивуш коротко

бросил:

– Пощекотал?

Корво кивнул.

– Иди теперь в свое войско. Удали бойцам прибавилось, а тебе отдохнуть надо

после забавы.

Битва была в разгаре. Сивуш крушил головы изуверов, словно глиняные

горшки на завалинке, оставлял за собой полосу трупов. Ярость, когда она истинная, придает сил, тело не чувствует боли и усталости. Глаза застилает кровавый туман, схватывается каждое движение – руки, словно по приказу свыше, делают выпады, рубят, колют, сжимают – быстрее, чем в голове возникает мысль. Сабли изуверов

остры, каждый удар смертелен, но косы и мечи ополченцев длиннее, достигают

цели раньше – да и нерасторопны сцерские пьяницы, больные головы легче

отделяются от тела. Святичей поглотила одна мысль – освободить Дольснею, выкинуть из дворца сцера. Троих за одного, троих за одного.

Вокруг крики, стоны раненых. Крестьяне – не воины, им не унизительно

бояться смерти, встречать безносую с ужасом в глазах. Настоящий воин держится

гордо, не показывая усталости, болезни или страха. Но здесь больше, чем воины.

Здесь святичи, которые скорее умрут за свободу, чем будут рабами. Люди, мирные

по натуре, но осмелившиеся взяться за ремесло наемников и солдат. Слишком

долго Линтш обирал народ, слишком разжирели его псы-изуверы. Плечо обожгло –

острие сабли рассекло плоть, через секунду палица размозжила череп врага. Сивуш

услышал рев – это он орал, что есть мочи, – перекинул оружие в левую, кинулся в

толпу. Силы покидали богатыря, раненое плечо тупо ныло, по телу проходили

корчи. Окинул взором поле брани – все смешалось в славной битве, крестьяне

брали числом и упорством, больше половины изуверов порублено. Вздохнул –

«осилим». В глазах потемнело, он проваливался в темноту – отступает боль, заботы, внутри только покой. Оказалось, что костлявая не так и страшна, и даже

весьма учтива. Бородач слабо улыбнулся. Он сделал свое дело, расчистил путь, остальные довершат начатое. Дольснея будет свободна…

Вторая линия подоспела к первой, кинулась брать стены сцерского

укрепления. Тараны выбивали камни, Авенир метал синеватые шары – те с треском

разбивали магические бойницы. Маги в Карапухе были напуганы вестью о

могучем чародее, поднявшем восстание. Страх забирал силы, парализовал волю -

сопротивляться натиску пробудившегося в юноше источника было невозможно.

Крестьяне оттеснили изуверов, расчищали путь к сцерским палатям. Корво

разламывал засовы, сминая твердый металл, как тоненькие деревца. Ягода в

кожаном облачении походит на обезумевшую ведьму – рыжие распущенные

волосы мелькают, тут и там рокочут всполохи энергии, взрываются чаровские

ловушки. Некоторые горячие головы, распалившись битвой, опережали Авенира –

то и дело вспыхивали попавшие в Палящую Плеть тела, раздавались вопли

обожженных.

Отряд Бидына вдалеке уже раскидывал осадные башенки, палатки. Его люди

подбирали раненых, собирали оружие, укрепляли на стенах защитные орудия.

Евлампия вытягивала святичей с того света, подлечивала, чтобы протянули до

конца битвы – каждого врачевать – ни сил, ни времени. Сам Бидын с перевязанным

плечом сидел на муле, посматривал свитки с расчетами, да отдавал приказы.

Онагры били точно – камнями, огнем, сетями. Кто бы мог подумать, что в глухой

деревне, где даже старики с трудом считают на пальцах, а мир заканчивается за

ближайшей речкой, вырастет парень, способный придумывать такие

приспособления?

Огненные всполохи кончались, тут и там вели колдунов, связанных

промоченными тагорой ремнями. След Палящей Плети исчезал в узком проходе, в

каменной стене капища. Авенир подал знак держаться подальше, позвал

поверенных. Вокруг него на расстоянии десяти шагов образовалось плотное кольцо

святичей.

– Если через час не явлюсь, пусть Бидын запускает онагр. Плеть надобно до

корня иссушить, не то снова отрастет.

Юноша исчез в расщелине. Несколько минут стояла тишина. Раздался глухой

хлопок, стены задрожали и превратились в пепел. Изумленные мужики

попятились. Облако рассеялось, обнажив огроменный пустырь. Авенир бел, словно

осыпали мелом, повязь с лазуритом пропитана потом, сползает на глаза от тяжести.

Лицо щипало, руки слушались с трудом, ноги едва передвигались. Несмотря на

усталость, молодой волхв держался прямо, при войске не показывал усталость.

– Тулай, Корво!

Из бубнящей толпы вырисовались два силуэта. Худой и невысокий хунн

выглядел изможденно, смуглая от природы кожа посерела, щеки впали. Корво в

битве не пострадал, спину держал прямо, только правый глаз подбит, да с лица не

сползает кривая ухмылка.

– Тулай, можешь ли сказать, куда делись сцерские хоромы?

Юноша, шатаясь, присел на пустырь. Земля выжжена, коробится

покрасневшая глина. Тонкие пальцы сжали горсть земли, потерли, подкинули

вверх. Авенир пристально наблюдал за Тулаем. Тот в последнее время отощал,

почти не разговаривал и не ел. Лишь в битвах с джунгарами, опричниками и

дорожными разбойниками он воспламенялся, наливался неведомой силой и

мощью, а потом опять походил на увядшую иву.

– Дворец здесь.

– Где, здесь? В Карапухе?

Тулай устало кивнул:

– На этом самом месте. Он перешел… в другую картину.

Увидев недоуменный взгляд Авенира, пояснил:

– Есть мир живых, есть мир мертвых. Есть мир магии. Есть еще много других