Флудий & кузьмич

- Да что-то в этом роде: контакты метеолитовые в предохранителе, собаки, выгорели, - только и смог я ответить, лихорадочно перебирая в рассредоточенном уме варианты выхода из непролазного тупика.

- А что это за метеолит такой: никогда о таком не слыхал? – удивился порозовевший к жизни Ломакин.

- Да это материал такой с высокой проводимостью и тугоплавкостью, но его у вас с сотворения Мира не водилось, - вновь потерял я осторожность. - То есть он только в нашем секретном НИИ синтезируются, - тут же оправился я, совравши, отчего традиционно начал впадать в душевную депрессию, которая, как вы понимаете, не разряжала и без того гнетущий драматизм напряжения текущего момента.

- А может тогда заменить Вольфрамом, например?! – предложил гениальный Ломакин, и, я, моментально сравнив его характеристики, заявленные в местной таблице Менделеева с параметрами метеолита - внутренне согласился.

- Грамм тридцать наберём?! – моментально оживился я.

- Сколько? Сколько?! – аж вздрогнул Петр, - да вы что, Фёдор Фомич, - хорошо если грамм 10 найдём и то: это же сколько лампочек надо разбить – с десяток харловок без освещения останутся.

- Жаль…- вновь начал я чернеть от безысходности едва не всею плотью ощущая, как столь необходимое для скорейшего ремонта малютки время протекает, как вода сквозь песок, - тогда этот вариант исключается, ещё идеи есть?

- Гм…- многозначительно кашлянул Кузьмич, и я тут же впился в него взглядам, как утопающий хватается за соломинку, - а золото подойдет?

- Вполне…- молниеносно обработал я характеристики посредством отчаянного мозгового штурма, - а наберём ли, времени то почти не осталось?

- Ну, ежели по сусекам поскрести, то думаю, - наскребём тебе на контакты…хотя дело, сам понимаешь, весьма деликатное…, меркантильное…- непривычно сконфузился егерь.

- Да чего там деликатного! – возмутился Ломаки, - вот возьмите: мне для науки ни чего не жалко, - и он протянул мне своё обручальное кольцо.

- Молодец Петька! – и моё прими: только обожди малость - мылом смажу, а то – въёлось, в палец, как моя Петровна в мозг.

- Да вы что, братцы… - едва молвил я дрогнувшим голосом стоя, как оглушенный, и чувствуя, как у меня сами собой наворачиваются слёзы умиления от широкого жеста товарищей.

- Да чего там…бери - на благое дело скидываемся, а не жидам в ломбард, - как всегда аргументировано напирал Кузьмич, - у меня и орден есть – там этого золота грамм на пять точно есть: сейчас сбегаю – заодно и близнецов проведаю…как они там, эти – не зажилят - наши ребята – то же чего-нибудь дадут.

- Ну, если выгорит дело – по гроб жизни буду вам обязан! – взял я себя в руки, - всё что только не пожелаете сделаю, убьюсь, а отблагодарю!

- Зачем же, милок, убиваться? - хитро подмигнул Кузьмич, - ты нам, Федь, живой и здоровый нужен, а то кто будет внуков поднимать…я уж, как видишь, давно не молодёжь да и Россию в Космос подымать надо, а то залежались на печи…

И мы, по родственному улыбнувшись друг другу, тут же принялись за работу: я с Ломакиным выделывать специальную формочку для переплавки, а егерь поспешной рысцой отправился, как старатель, собирать недостающее для этого золото.

«О, Святая Бесконечность, какие же настоящие, достойные истинного уважения люди – последнюю рубаху с себя снимут, но помогут ближнему. Определённо у Землян ещё есть шанс бесславно не сгинуть в пучине греха и порока как иные цивилизации», - как сейчас помню, радовался и переживал я за неведомое никому во Вселенной будущее моих друзей и их потомков, работая плечом к плечу с талантливым кузнецом.

И примерно через час немногословного совместного труда форма для отливки новых золотых контактов предохранителя малышки обрела необходимые размеры, и мы с нетерпением начали ждать Кузьмича параллельно растапливая печь для переплавки драгоценного металла.

По счастью угнетающее напряжение ожидания длилось не долго: уже через четверть часа двери кузницы с обнадёживающим скрипом распахнулись, и на пороге предстал чем-то озадаченный и тяжело дышавший Кузьмич в окружении, как всегда, невозмутимых богатырей-близнецов братьев Удальцов. Мы тут же тоскливо переглянулись с Ломакиным и расстроенным дуэтом спросили егеря, с опаской вглядываясь его взволнованное лицо:

- Случилось что?!

- Милиция по домам ходит, - откашлялся Кузьмич, - свидетелей и улики ищут: кто де Бориску, что б ему пусто было, в дермо мокнул: эдак через час и до нас доберутся, ироды… э, братцы! – встрепенулся он, - а мы чёрную краску там, что ли оставили?!

- Нет, с собой забрали: вон банка у ворот стоит, - растерянно ответил Пётр.

- Леш, не в службу, а дружбу – оттащи ты её побыстрее в лесок от греха: тоже мне диверсанты мать нас так! – чуть прямую улику не проворонили.

- Добро, - ответил младший Удальцов и, обернув банку с краской какой-то тряпкой, побежал её прятать в ближайшую рощу.

- Так…- пристально огляделся Кузьмич вокруг, - больше не наследили!? – а то захомутают по собственной же глупости – со стыда сгорим.

- Да, вроде, чисто везде… - оправдывался, как нашкодивший мальчишка, Пётр.

- Блин, как дети малые! «вроде» - в огороде, а мне точно надо знать, а то поедем дружно в Кандалакшу лес на спички валить, - стращал нас Кузьмич, что бы мы со страху максимально тщательно проверили улики, возможно ещё находящиеся в кузнице по возбуждённому милицией уголовному делу о покушении на председателя.

- Да точно всё нормально! - отдувался Ломакин, я как в себя пришёл – всё проверил – вот только про краску треклятую забыл…так что делать-то будем?

- Что задумали, то и будем делать! – овладев я своими чувствами

- А золота хватит? – продолжал сомневаться Ломакин.

- А то! – гордо указал Кузьмич на маленький узелок, который старший Удальцов намертво, как в швейцарском сейфе, стиснул в своих ручищах, – вываливай на стол наши богатства.

Тимофей аккуратно развязал платочек и высыпал золотые обручальные кольца, серьги, военный орден и даже крестик с коронкой, отчего я вновь впал в безграничное уважение сочувствию, бескорыстию и душевной открытости этих, ставших дорогими моему сердцу, людей и с великим трудом удержал по этому поводу слезы благодарности и умиления.

- Может не надо… – это ж у вас, наверняка, последнее…- всё-таки не смог я сдержать своих чувств.

- Надо Федя, надо, - укоризненно улыбнулся мне Кузьмич, - как говорится, не в деньгах счастье…давайте лучше взвешивайте, мастера – время-то тикает…туды его в качель…

- Золота оказалось на 10 грамм больше минимально необходимого и, с большим трудом вернув Кузьмичу боевой орден, приступили, наконец, к переплавке. На всю операцию должно было уйти не более часа - главное было растопить печь до нужной температуры плавления, которая по местной шкале составляла немного немало 1063 градуса по Цельсию для чего к лемеху, как Геракл, встал Тимофей. Алексей встал на воротах, Кузьмич с биноклем залез на забор, Пётр зафисиксировал в тисках форму, и я, выдержав паузу, скомандовал: «Начали»!

Может ещё по рюмочке, а то я всякий раз начинаю невообразимо волноваться, когда вспоминаю перипетии золотого ремонта «малютки». А?! Да нет, не беспокойтесь, - не развезёт: у меня с некоторых пор своеобразный иммунитет на алкоголь выработался – могу целую четверть «съесть» и хоть бы хны…разве что язык заплетается, сон чёрно-белый и память иногда сбоит. Хватит…хватит…и так с бугорком - я ж исключительно для д…души, а не ради самого процесса…благодарствую... дай Бог вам здоровья за доброту и чуткость вселенскую…Хороша зараза…аж торкнуло малость. Итак, продолжим. О чём это я? ...Ах да…вспомнил – про ремонт…проклятая восприимчивость…

XVI

Пётр не жалел угля, а Тимофей - меха, едва не разрывая их в клочья что бы создать нужную температуру плавления золота отчего из трубы повалил страшной силы чёрный дым и о чём с забора в целях предосторожности нам периодически сигнализировал Кузьмич. Но деваться было некуда и мы, памятуя о дефиците времени, пренебрегли азами конспирации. Когда же минут через сорок драгоценный во всех смыслах металл таки растопился до жидкого состояния, и мы его залили в формочку, где хотя бы минут пять он должен был, затвердевая, остыть ёмкий голос бдительного егеря, как гром среди ясного неба, вновь взорвал напряжённую тишину: «Шухер, менты идут!»