Флудий & кузьмич

И мы дружно с характерным текущему моменту выражением лиц подняли руки в знак очевидного и безусловного согласия; в последующие полчаса, горячо обсудив план мести, с трудом остановились на нижеследующем весьма расплывчатом варианте.

Когда Сириус начнёт меркнуть группа уполномоченных мстителей во главе с Кузьмичом должна будет короткими перебежками без шума и пыли приблизиться к, находящемуся почти в центре деревни, дому Бориски со стороны задворок. Затем в зависимости от обстановки осуществить диверсионные работы различной степени сложности непременно исключив при этом прямую угрозу пусть никчёмной, вредной для окружающих, но всё же – жизни, приговорённого нами клеветника. И спецназ в составе Кузьмича, как опытного боевого офицера, Петра, как генератора и воплотителя мстительных идей, и Алексея, как, сгусток силы и ловкости столь необходимой в подобных случаях, дождавшись сигнала с небес, хлебнув на лёгкий ход ноги очередную порцию харловки, перекрестившись, слегка покачиваясь, как камыш на ветру, выдвинулся в ночь.

Меня же, как я не рвался на праведное дело, большинством голосов, как мозг и резерв ставки, решили оставить в тылу с Тимофеем, охранять и по мере возможности осмотреть «малютку» на предмет выявления в ней неисправностей после жёсткой посадки. И мы с со старшим близнецом, пожелав новоявленным солдатам удачи ни пуха, ни пера и получив в ответ традиционное и троекратное – «к чёрту!», тут же ремонтом, дабы сдержать свой порыв гнева и не устремится вслед за товарищами. Кавычки, не смотря на открывшееся второе дыхание в процессе уже более чем достаточного принятого на грудь спиртного, означают скорее имитацию процесса, а не продуманное действие, так как мысленно и всей душой мы были со своими ушедшими в неизвестность друзьями. Нет, конечно, я скорее механически, или говоря местным афоризмом – «на автопилоте», осматривал внутренности аппарата, но едва ли не поминутно мы с Тимофеем прерывали «работу», что бы всмотреться и вслушаться в, то направление ночи, где скрываемые её непроницаемым покрывалом, предположительно должны были находиться Кузьмич с сотоварищами.

Наконец, когда Сириус стал недоступен даже самому острому невооружённому глазу на Земле, а первый на деревне петух вновь, красиво, и зычно напомнил свету и опекаемым им курочкам о своём, безусловно, нужном существовании, из густого утреннего тумана показались столь радостные сердцу знакомые силуэты. Удивительно, но они шли твёрдым, пружинистым шагом, уверенных в себе и с чувством выполненного долга, гордых людей, словно ими и не было влито в самоё себя недюжинное количество алкоголя. Кстати, всякий раз нахожу подтверждения тому примечательному факту, что благородная цель и необходимые интеллектуальные и физические усилия для её достижения воистину творят невероятные чудеса.

- Ну?! – дуплетом выстрели мы с Тимофеем, салютуя возвращению героев.

- «Ну» – не булькает – наливай! - с наслаждением громко откашлялся Кузьмич, - внутри горит всё…подробности после.

Мы с нетерпением выпили и егерь, мастерски выдержав театральную паузу, посредством неспешного раскуривания махорки сбивчиво, но достаточно последовательно доложил итоги операции, которые я в свою очередь, своими словами, по израненной алкоголем памяти, систематизировав, и пересказываю вам, дорогой Мудриус.

Итак. В условиях дефицита времени на подготовку, спонтанности и чего уж там скрывать – не трезвости спец. группы сымпровизировать ночью полномасштабную и изящную, и при этом, исключив существенные физические страдания контрагента, месть оказалось делом крайне не простым. И, тем не менее, благодаря синтезу находчивости, опыта и удали удалось сотворить следующее:

- перво-наперво чёрной краской, наглухо были закрашены стёкла окон избы председателя – эта нехитрая выдумка минимизировала риски быть обнаруженными председателем, если он вдруг очнувшись (хотя давно известно, что негодяи, как правило, обладают удивительно крепким сном) захочет обозреть пространство вне избы, и ко всему прочему символизировала собой всю тёмную и зловредную сущность хозяина;

- одновременно, по тем же причинам - был обесточен от электричества дом посредством среза проводов с последующим завязывания оных на столбе в мёртвый морской узел, который как бы символизировал собой что-то вроде чёрной метки;

- чёртов камень, который по преданию стариков, лет триста неподъёмным возлежал при въёзде в деревню, неразрывно впившись вековой массой в землю, был вырван Алексеем с корнем, как гнилая поганка из трухлявого пня и намертво вмонтирован перед дверью избы опекаемого нами подопечного;

- пол летнего клозета, расположенного в углу огорода был аккуратно подпилен лобзиком, с целью окунуть его завсегдатая в, расположенное ниже ватерлинии содержимое, дабы внутренняя сущность Бориски, наконец, обрела внешнее соответствие;

- на сплошном, выходящем на главную улицу Харловки, парадном заборе клеветника аршинными печатными буквами жирной кистью, но левой рукой (что бы затруднить графологическую экспертизу, если не дай Бог до неё дойдёт) лаконично, ёмко и доходчиво, что бы исключить иное толкование, было выведено: «КозЁл!»;

- наконец, венцом карательной операции стал эпизод с опусканием улия с ещё спящими дикими осами, в трубу избы с последующим плотным закрытием выходного отверстия последней посредством всевозможных подручных средств: от тряпок до соломы.

Таким образом, наша месть была воплощена в реальность и мы с чувством выполненного долга, продолжили отмечать накопившиеся удачи, не смотря на все признаки того, что сие действо надо было бы жёстко прекратить сразу по окончании спец. операции. Но, увы и ах! – сила инерции в подобных ситуациях, порою мощней даже самого закона физики её регулирующего. Соответственно итог празднования был до банальности предсказуем и конкретно заключался в нижеследующем. На рассвете братья-богатыри, взвалив меня с Кузьмичом на свои могучие плечи, сложили нас, как бесчувственные поленья, перед крыльцом дома и, едва пошатываясь, отправились восвояси; Пётр же, отключившись на час ранее всех нас, яки змий обвившись вокруг малютки, хоть и был безжалостно пленён Морфеем, но, даже в бесчувствии своею плотью оборонял её целостность от возможного посягательства третьих лиц, наличие которых исключать полностью было неразумно.

Очевидным следствием такого финала стало фактическое вычёркивание из наших книг жизни утра и большей половины наступившего дня, как времени навсегда упущенного для творчества и/или иной полезной обществу деятельности, ибо оно полностью ушло на восстановление, едва не сгинувши в пучинах харловки окаянных душах.

Очередное моё чрезвычайно болезненное «воскрешение» хоть и совпало с календарным воскресеньем, но ни на синь пороха не облегчило рукотворное страдание. Вновь проклиная себя в седьмом колене за слабохарактерность, и, клятвенно обещая, завязать с приобретённой в командировке опасной и заразительной привычкой, я, как уже бывалый алкоголик, дрожащими пальцами приоткрыл себе веки. Открывшийся мутным очам знакомый вид горницы, увенчанный потрясающей красоты и умиротворением угловым образом, немного успокоил меня, но память, как всегда, предательски зависла и требовала срочной перезагрузки. По счастию «технология» реанимации в доме Кузьмича была поставлена на высочайшем уровне: прикроватный столик, предусмотрительно сервированный 3-х литровой банкой рассола и стопкой харловки, как ни что на этом свете давал не нулевой шанс продолжению существованию. Залпом опустопорожнив указанную выше целительную рецептуру и начав исходить злачным потом, впитавшем в себя токсины и сивушные масла вчерашней ночи, я, очухиваясь, услышал как на улице под окном две бабы со смехом и оханьем судачили о чём-то мне подспудно знакомом и тревожном:

- … чо…прям весь в говне?! – сомневалась природным женским басом первая баба.

- А то! веся с головы до пят, – божилась вторая первой невероятно высоким, пронзающим перепонки, фальцетом, - вот те, Митрофановна, крест!