Экзорсист (Изгоняющий дьявола) (др.перевод)

— Ступайте, Дэмиен, отдохните, — повторил Мэррин.

Каррас вышел; в горле у него пересохло. Он постоял немного в холле; затем, собравшись с силами, спустился по ступенькам; внизу снова в нерешительности остановился. Как бы хотелось кофе… Нет — переодеться, побриться, принять душ.

Он сошел с крыльца и пересек улицу, с трудом добрался до резиденции и едва ли не на ощупь отыскал свою дверь. “О ванне — забыть. Поспать… чуть-чуть хотя бы…” В тот самый момент, когда Каррас протянул уже руку, чтобы снять трубку и попросить дежурного разбудить его через полчаса, зазвонил телефон.

— Алло, — хрипло шепнул он в трубку.

— Вас ждут, отец Каррас. Некто мистер Киндерман.

На какой-то миг у него перехватило дух.

— Будьте добры, — наконец вымолвил он едва слышно, — передайте ему, что я выйду через минуту.

Только повесив трубку, Каррас заметил на столе нераскрытую пачку сигарет с торчащей из-под нее запиской Дайера: “В часовне нашли ключ от Плэйбой-клуба. Можешь взять его в приемной”. Он переоделся и вышел из комнаты, так и забыв прихватить с собой сигареты.

Киндерман расположился в приемной неподалеку от коммутатора и занимался улучшением цветочной композиции в вазочке на столе.

— А, святой отец! Отец Каррас! — просиял он, но увидев лицо иезуита, нахмурился, вернул розовую камелию на место и поднялся навстречу. — Да что это за вид такой, в конце концов? И ради этого вы трясетесь по своим дорожкам? Вы это дело бросьте. Пойдемте! — Он взял Карраса под локоть и потащил к дверям. — Есть у вас минутка?

— Минутка — да, но никак не больше, — буркнул тот. — Что у вас стряслось?

— Разговор у меня к вам небольшой. Посоветоваться хотел бы.

— Что, интересно, я мог бы посоветовать вам?

— Не спешите вы, — отмахнулся Киндерман. — Пройдемся лучше. Подышим воздухом. Природой полюбуемся. — Он повел иезуита через дорогу. — Вы взгляните только, красота-то какая! — Детектив указал рукой на горизонт; солнце уже садилось, будто погружаясь в темные воды Потомака, воздух был тих и неподвижен — слышно было лишь, как студенты резвятся у входа в пивную на углу Тридцать шестой.

— Ах, эти университеты, — печально покачал головой Киндерман. — Так мне пройти их и не пришлось. А хотелось… — Он повернул голову; Каррас завороженно глядел на закат. — Да что такое, на вас просто лица нет. Вы не больны, в самом деле?

“Когда же, когда он начнет, наконец?..”

— Нет, просто дел много очень спешных.

— А вы со спешкой-то притормозите, — просипел детектив. — Не суетитесь. Мне, что ли, вам объяснять? В Уотергейте, на гастролях Большого театра не были?

— Нет.

— И я. О чем ужасно жалею. Какая прелесть, какое изящество!

Они остановились у стены автоамбара; сцепив пальцы на парапете, Киндерман устремил задумчивый взгляд куда-то поверх реки.

— Выкладывайте же, лейтенант, что вы еще такое надумали.

— Ах, святой отец, — вздохнул тот, — хочу вам признаться: попал я в переплет.

— Неужто в профессиональный? — Каррас стрельнул взглядом в сторону дома; ставни на окне спальни Риган были закрыты.

— Да, в какой-то степени… но лишь в какой-то.

— Так в чем же дело?

— Видите ли, проблема тут в основном… — Киндерман замялся и бросил на священника косой взгляд. — В основном этического, что ли, порядка. Дело в том, что… — Он привалился плечом к стене, поглядел на тротуар и хмуро пожал плечами. — Нет у меня, кроме вас, человека, с которым я мог бы этим поделиться. Во всяком случае, капитану своему признаваться в таких сомнениях мне бы хотелось меньше всего. И вот я подумал… — Лицо детектива мигом оживилось. — Была у меня тетя. Нет, вы послушайте, это смешно. Тетя эта страшно боялась дядю — пикнуть при нем не смела. Чтобы повысить голос при дяде — ни-ни! И вы знаете, что она делала, моя тетушка? Заберется, бывало, в стенной шкаф и начинает орать там — ругаться на него минут двадцать, пока не полегчает. Потом выходит, и дядю — чмок в щечку! Как это называется, а? Нет, вы мне скажите, отец Каррас, как, по-вашему, это называется? А вот как: самотерапия.

— Да, действительно, — слабо улыбнулся священник. — Ну, и вы хотите сказать, что ваш стенной шкаф — это я?

— В каком-то смысле. — Киндерман глядел теперь куда-то вниз. — То есть, в том смысле, отец Каррас, что вы — говорящий шкаф, — добавил он после некоторой паузы.

— Сигареты у вас не найдется? — Каррас изо всех сил пытался унять дрожь в руках. Детектив воззрился на него с изумлением.

— Да чтоб я стал еще и курить — на вашем месте, в таком состоянии?..

— О нет, вы бы, конечно, не стали, — усмехнулся иезуит, взглядом надеясь усмирить взбесившиеся пальцы.

— Ох и славный же вы доктор, святой отец! Не дай бог заболеть где-нибудь в джунглях, а вместо Альберта Швейцера вы подвернетесь… Признайтесь, бородавки все еще лягушками сводите?

— А вы все еще путаете лягушек с жабами?

— Какой вы, все-таки, сегодня несмешливый, — нервно заерзал Киндерман. — Нет, правда, у вас ничего не случилось?

Каррас покачал головой.

— Начинайте же наконец, — тихо произнес он.

Детектив вздохнул и устремил взгляд на реку.

— Да, вот только с чего бы… — Он потер лоб. — Ну хорошо. Начнем с того, отец Каррас, что я занимаюсь сейчас одним делом: расследую убийство.

— Убийство Дэннингса?

— Нет, давайте рассуждать чисто теоретически. Будем считать, что все участники этой истории вам не знакомы.

Каррас кивнул.

— Итак, что нам известно наверняка? Во-первых, что убийство это во всех отношениях очень напоминает ритуальное, — медленно, тщательно выбирая слова, заговорил Киндерман. — Во-вторых, что преступника нужно искать среди пяти человек, живущих в доме… в некоем совершенно абстрактном доме. — Он расставил ударения резкими, рубящими взмахами ладони. — Ни то, ни другое сомнений не вызывает: будем считать факты эти неопровержимыми… — Детектив помолчал немного и выдохнул с присвистом. — Но вот в чем дело, отец Каррас: все имеющиеся у нас улики, все умозаключения приводят нас к странному выводу: Дэннингса убил… ребенок, девочка десяти-двенадцати лет! Совсем еще малышка, мне в дочери, пожалуй, годится. — Он все еще пристально глядел вниз, на набережную. — Да, подозрение нелепое, совершенно сумасбродное, но — увы, оно имеет под собой все основания. Пойдем дальше: в один прекрасный день в дом этот приезжает священник; очень известный человек, в своем роде, я бы сказал, светило. И что, вы думаете, узнаю я благодаря своему, опять-таки, чисто теоретическому чутью? Да то, что священник этот в свое время исцелил одного больного от весьма и весьма специфического недуга, психической, кстати, природы — но это так, к слову, чтобы развлечь вас хоть чем-то.

Каррас почувствовал, что лицо его начинает принимать землистый оттенок.

— Так вот; заболевание это, как мы уже с вами отметили, более чем своеобразное: оно имеет некоторое отношение к сатанизму — раз, и характеризуется резким ростом физических сил у больного — два. Что из этого следует? Да то, что эта наша выдуманная девчушка, действительно, вполне способна была свернуть шею взрослому мужчине. Вполне. — Киндерман кивнул. — И тут возникает дилемма. С одной стороны, девочка не несет никакой ответственности за содеянное: она больна. Да и ребенок еще, к тому же! — Он покачал головой. — С другой, такая болезнь представляет собой огромную опасность для окружающих. А вдруг девочке вздумается прикончить кого-то еще, кто знает? — Детектив покосился на реку. — Вот в чем моя проблема… чисто теоретическая, разумеется. Как быть? Закрыть на все это глаза? Забыть, и надеяться на то, что ребенок рано или поздно выздоровеет? Не знаю, святой отец, не знаю. Согласитесь, нелегкий выбор. И я страшно не завидую тому человеку, которому придется принимать это решение. Скажите, как вы бы поступили в таком вот, чисто теоретическом, случае? Какое из двух решений вы бы выбрали?

Иезуит помолчал немного, выждал, пока не схлынет первая волна тупого раздражения от этого невыносимого уже чувства растущего груза. Затем взглянул Киндерману в глаза и спокойно ответил: