Экзорсист (Изгоняющий дьявола) (др.перевод)

— Да, это так, — спокойным, доверительным тоном заговорил старик. — Все остальное — лишь вариация форм и методов нападения. Он, демон, здесь один… Я понимаю ваши сомнения, — продолжал он после короткой паузы, — но мне вы можете верить: с ним я встречался и раньше. Он очень, очень опасен.

Наступила тишина. Вновь первым ее прервал Каррас.

— Считается, что злой дух не способен погубить душу своей жертвы.

— Да, это так, вы правы… тут нет человеческого греха.

— В таком случае, какова цель вторжения? — Каррас напряженно сдвинул брови. — Что ему нужно здесь?

— Кто знает… Кто вообще может знать такое? — Мэррин немного подумал, потом заговорил, будто размышляя вслух. — Наверное, все-таки, нападает демон не столько на жертву, сколько на нас, ее окружающих… Да, на всех, кто сейчас находится в этом доме. А цель его, мне кажется, — убить в нас надежду, заставить отчаяться, отречься от всего человеческого и признать в себе мерзкое животное, порочную и никчемную тварь. Убедить человека в никчемности его — вот в чем главная его задача. Видите ли, вера — не функция разума: любовь — вот основа, из которой она вырастает. Но мало любить, важно еще и знать, что ты достоин любви, поверить в то, что и Бог способен полюбить тебя… — Мэррин умолк. Затем вновь заговорил, будто о чем-то вспомнив. — Он, демон… он знает, куда нанести удар. Когда-то, очень давно в жизни моей произошел надлом: я вдруг понял, что не способен полюбить ближнего своего. Некоторые люди… вызывали во мне отвращение. Ну как, как я могу полюбить их? Мысль эта, Дэмиен, доводила меня до исступления. Она-то и подвела меня к краю пропасти: я постепенно отчаялся в себе… сначала в себе, а потом и в Боге. Вера моя пошатнулась.

Каррас глядел на Мэррина во все глаза.

— Ну, а дальше?..

— А дальше произошло вот что: я вдруг понял в какой-то момент, что Бог никогда не требует от человека невозможного. Что он вовсе не просит меня делать то, что противно самой натуре моей. Он ждет любви в душе, ему безразличны проявления этого чувства. И хочет он лишь одного: чтобы в поступках моих не умирала любовь — в том числе и к тем, кто внушает мне омерзение. Такая любовь для него намного ценнее внешних эмоций. — Он покачал головой. — Конечно, сейчас все это звучит так банально, Дэмиен, но ведь тогда я этого не понимал. Странная слепота; впрочем, и очень распространенная. Как много в мире нашем мужей и жен, например, которые искренне полагают, будто их любовь умерла, — потому лишь, что более не ощущают трепета при виде друг друга. Боже мой! — Он покачал головой. — Вот ведь в чем корень зла, живущего в нас: не в войнах, как полагают многие, и уж конечно же не в таких вот необычайных его проявлениях, одно из которых пришлось испытать на себе этой несчастной девочке. Нет, Дэмиен, мне кажется, чаще всего Дьявол побеждает нас в мелочах; бессмысленная, мелочная злоба, элементарное человеческое взаимонепонимание, жестокое, ранящее слово, срывающееся с языка друга, — вот самые страшные его достижения. Ну а миру, который погряз во всем этом, — прошептал Мэррин, — для разжигания войн Сатана не нужен: такой мир уже находится в состоянии войны, вечной войны с самим собой.

Из спальни все еще доносилось ритмичное пение. Секунду старик слушал, глядя на дверь.

— И все-таки, именно здесь, в этой бездне Зла рано или поздно вспыхнет божественный свет. Как произойдет это, и почему — нам не понять и не увидеть. — Мэррин помолчал. — Кто знает, может быть, Зло и есть тот волшебный чан, что порождает Добро — в огне, кипении, муках? А Сатана, в каком-то смысле, не более, чем игрушка в руках Господа?

И вновь он умолк, теперь надолго. Молчал и Каррас, погруженный в раздумья. Затем в голову ему пришла новая мысль.

— Что же мешает изгнанному бесу вернуться обратно?

— Не знаю, — ответил Мэррин, — не знаю. Одно можно сказать наверняка: такого не происходит… Дэмиен, — прошептал он вдруг, потянув пальцами уголок века. — Какое красивое имя…

Усталость послышалась Каррасу в его голосе; усталость — и что-то еще: то ли тревога, то ли острое раздражение от какой-то назойливой боли, которую ежесекундно приходится отгонять… Мэррин вдруг резким движением оттолкнулся от стены и, не отнимая руки от лица, быстро зашагал по холлу в ванную. “Что это с ним?” — Каррас замер в недоумении. Чистая, сильная и очень простая вера этого удивительного человека возбуждала в нем зависть и восхищение.

Священник повернулся к двери. Детский голосок умолк. Неужели закончилась, наконец, эта ночь?

Прошло еще несколько минут, затем из спальни вышла Шэрон с вонючей охапкой постельного и нижнего белья.

— Заснула, — бросила она в его сторону и выбежала в холл.

Каррас вдохнул поглубже, распахнул дверь и вошел, тут же съежившись от холода и вони. Затем, осторожно ступая, приблизился к кровати; Риган, похоже, действительно, спала. “Неужели можно отдохнуть?..” Он сжал пальцами тоненькое запястье и стал следить за секундной стрелкой.

— Ну почему ты так поступил со мной, Димми? — В сердце его будто оборвалась какая-то нить. — Зачем ты это сделал?

Каррас сидел, не в силах пошевелиться, поднять взгляд, встретиться с печальными и потерянными, обиженными и обвиняющими глазами… глазами его матери!

— Ты бросил меня, чтобы стать священником, Дэмиен, отправил меня в больницу…

“Не смотри!”

— А теперь выгоняешь меня отсюда?..

“Это не она!”

— Зачем ты делаешь это?

У Карраса вдруг застучало в висках, сердце будто подпрыгнуло к самому горлу; он крепко сжал веки и попытался не слышать этот напуганный голос, это умоляющее, слезливое бормотание.

— Ты всегда был таким хорошим мальчиком, Димми. Ну пожалуйста, мне страшно. Димми, не выгоняй меня отсюда, пожалуйста!

— …не моя мать!

— Там нет ничего! Одна темнота! Там страшно, Димми! И тоскливо!

— Ты не моя мать! — выплюнул Каррас яростным шепотом.

— Димми, пожалуйста!

— Ты не моя…

— Ради всего святого, Каррас, — взмолился появившийся внезапно Дэннингс, — не выгоняй нас отсюда, это просто нечестно. Именно так! Я, например, имею на нее полное право; на эту стерву — ведь это она лишила меня тела. В кого еще мне прикажешь вселяться? Ради Бога, Каррас, ты только не отворачивайся от меня, а? Ну же! Мне тут не так уж часто дают слово. Обернись-ка.

Священник открыл глаза и увидел перед собой лицо режиссера.

— Ну, вот так-то лучше. Слушай, ведь это она меня убила. Не этот наш домохозяин, Каррас, нет, она! Точно тебе говорю! — существо усердно закивало головой. — Она! Представляешь, стою себе у бара, тихо делаю свое дело, вдруг слышу — стон наверху. Ну, думаю, нужно подняться, взглянуть, в чем там дело, может быть, нужна моя помощь. Подхожу — что ты думаешь? Эта стерва — хвать меня за горло! Боже, в жизни своей не встречал такой силы! — заблеял Дэннингс жалобно и протяжно. — Провизжала она мне что-то такое насчет мамаши — будто бы у меня с ней дела какие-то были, из-за чего, дескать, она с мужем и разошлась… что-то в этом роде, я, б общем-то, до конца так и не понял. Ну уж зато в остальном она не оставила мне сомнений: схватила и вышвырнула в это вот чертово окно. Она убила меня! — завопил Дэннингс скандальным фальцетом. — И после этого, ты считаешь, самое правильное будет — выгнать меня отсюда? Нет, Каррас, ты мне ответь: это по-честному? Где справедливость, я спрашиваю? — Каррас проглотил застрявший в горле комок. — Ну так что, по-честному? Да или нет?

— Как… как голова оказалась вывернутой к спине лицом? — прохрипел священник.

— О, по чистой случайности. — У Дэннингса забегали глазки. — Ударился о ступеньку… Черт его знает, как получилось… Так уж у меня вышло.

Каррас постоял в задумчивости, затем отмахнулся от наваждения и, опять взявшись за запястье, уставился на циферблат.

— Димми, прошу тебя, не оставляй меня одну! — И снова мать… — Вот бы ты стал доктором, Димми, а не священником! Я бы жила в хорошем доме, не там, с тараканами. Тогда бы… — Он изо всех сил пытался подавить, выключить себе на время слух, но дребезжащий, плачущий голосок не унимался. — Димми, пожалуйста…