Глаз урагана

и…

Я взбирался по лестнице вдоль стен четырехгранного колодца. Темная Башня изнутри. Но никакого долгожданного волшебства не будет. Ползи вверх, пока не сдохнешь от одышки или не оступишься, свалишься вниз и сломаешь себе шею!..

Если бы не водка, все выглядело бы гораздо прозаичнее. Знакомый интерьер, застоявшийся воздух, жирные перила. Стены чуть более чистые, а ступеньки чуть менее заплеванные, чем обычно. Лампочка, облепленная мертвыми насекомыми, тонко зудела. Светящееся кладбище… Моя тень, ползущая по стенам. Двери, двери, двери. На каждой номер. Для кого – убежище, для кого – палата, для кого – камера…

Дверь квартиры номер восемнадцать была приоткрыта. Я ухмыльнулся. Что ни говорите, а приятно, когда тебя ждут. Я представил себе Линду и чуть не прослезился: вот она, бедняжка, сидит у окна, выглядывает и предвкушает, как я, старый потрепанный корабль, вернусь из плавания, войду в гавань и воткнусь форштевнем в уютный док между двух ее причалов…

Я остановился на пороге и отхлебнул из бутылки, чтобы стать совсем теплым. Теперь я был полностью готов к встрече с моей куколкой и. не ожидал, что она окажется такой холодной.

В буквальном смысле слова.

Все окна в квартире были распахнуты настежь, и на ледяном сквозняке порхали огромные белые бабочки. Пронзительная красота. Никогда не видел столько салфеток одновременно. В ту ночь я действительно ощутил нутром, что белый – это цвет смерти.

Меня начало трясти, как шейкер в умелых руках. Я даже крепко сжал челюсти, чтобы не прикусить язык, и попытался глубже дышать. Это не помогло. Видимых причин паниковать не было, но часто ли они у нас есть? Во всяком случае, я догадывался, что шампанское уже не понадобится… Еще один характерный штришок: играла музыка. Самый что ни на есть попсовый Вивальди – «Времена года». Кажется, у него тоже «наступила» зима…

Ледяная чернота за окнами поджидала меня. Но я из тех ребят, которые любят знать, «чем же там все закончилось». Я начал с ванной, затем заглянул на кухню и в гостиную. Везде полный порядок, если не считать порхающих салфеток. Вдруг моя обывательская половина испытала неудобство при виде грязных следов на полу. Моих следов. Так вторгается хаос – не глобальной войной, а крушением одного маленького частного мирка…

Я нашел ее в спальне. Она лежала на кровати по диагонали, словно тянулась к снятой телефонной трубке. Она была голая, но это ничего не значило – она всегда так спала. Тело приобрело красивый мраморный оттенок. Предельно натуралистичное «ню». Слишком изящные изгибы. Слишком застывшие линии. Тверда, как камень. Ее превратили почти в предмет, главную деталь натюрморта.

Глаза были открыты. В каждом – бездонный грех. От неподвижности они казались еще более огромными. Глубокую небесную голубизну заволокло коркой льда. Но выше бровей лучше было не смотреть.

Хорошо, что я не брезглив. Раньше я видел такое только в популярных фильмах о нейрохирургии. Крышка черепа была аккуратно срезана, и, если я не ошибаюсь, кто-то основательно