Слуга Божий

Я позволил себе на глубокий, полный скуки зевок.

— Ты жалок, — сказал я.

— Но живой, — ответил он опять без тени раздражения. — Чего через несколько патеров о тебе сказать будет уже нельзя.

— Бог мой пастырь, — произнёс я.

— Был, — пробормотал он. — Используй лучше время прошедшее. Но может ещё не всё потеряно, Мордимер? Почему бы такому человеку, как ты, не присоединиться к нам? Встать на стороне новой силы, новых повелителей? Жить припеваючи и пользоваться властью?

— Это называешь жить припеваючи? — Я повёл взглядом вокруг. — Эти срамные церемонии? Жертвы, приносимые на пустыре? Каждодневный страх перед слугами Господа? Необходимость скрываться в ночи и под дождём? Если именно этого ты жаждал от жизни, Игнациус, смею заметить, именно этого ты достиг. Я должен тебя поздравить?

Сейчас я его разозлил. Я видел это по судороге, которая мелькнула на его лице, изменяя его на мгновение в отвратительную маску.

— Замолчи! — прошипел он. — Ты даже не знаешь, о чём говоришь! Не знаешь мощи тех, кто вернётся к былой славе.

— Раз они позарились на жизнь бедного Мордимера, то не могут быть ни слишком привередливыми, ни слишком могучими, — издеваясь, сказал я.

Он подошёл ко мне, и в его взгляде я увидел гнев. Ненависть. И немного… уважения? А может зависти?

— Вижу, мы не договоримся, Мордимер, — констатировал он. — Жаль…

— Что ж, ты ведь не думаешь, что я хотел бы жить вечно? — засмеялся я, хотя мне было совсем не до смеха.

Я видел людей, которые всё в большем числе собирались возле костров. Но по-прежнему это не было толпой, ибо, как видно, языческий культ не собрал ещё достаточного числа последователей. Все фигуры были одеты в белые ниспадающие одеяния, напоминающие стянутые у горла простыни. Если честно, любезные мои, это не выглядело слишком серьёзным. Только Игнациус был, по иронии, в инквизиторском чёрном. Однако на его кафтане не было и следа от сломанного серебряного креста.

Среди сектантов я заметил нескольких молодых женщин, разносящих миски с едой, подносы, полные хлеба, и кувшины с вином. Как видно, единоверцы Игнациуса совмещали кровавые, языческие обряды с приятным пикником. Ничего нового, любезные мои. Рассказы колдуний и колдунов о шабашах всегда крутятся вокруг четырёх вещей: приношения жертв, обжорства, пьянства и плотской разнузданности. Несомненно, здесь будет то же самое. Интересно только, сохранит ли жизнь бедный Мордимер достаточно долго, чтобы посмотреть в последний раз на любовные игры… Хотя, учитывая, что на шабашах часто отдавались всевозможным содомским извращениям, может и нечего было ждать.

— Сажайте его в корзину, — приказал Игнациус.

Двое молодых, рослых мужчин подхватили меня подмышки и поволокли за собой. Я и не сопротивлялся, поскольку это не имело никакого смысла. Игнациус был инквизитором и прекрасно знал, какими способностями мы обладаем. Именно поэтому он проследил, чтобы меня крепко связали, и уверяю вас, любезные мои, освобождение от верёвок даже не граничило с чудом. Оно было бы чудом.

Конечно, я всегда мог помолиться моему Ангелу-Хранителю. Но, во-первых, я считал, что Игнациус обезопасился на этот случай, а, во-вторых, я не думал, что Ангел захотел бы придти мне на помощь, даже если бы услышал молитвы. Нечего скрывать: я проиграл по собственной вине и из-за собственной глупости. Я позволил, чтобы Тьма восторжествовала над Светом. И возможно кара, которая встретила бы меня от рук Ангела, была бы горше той, что готовили бандиты Игнациуса.

Мужчины открыли плетёную клетку, впихнули меня в неё и закрыли дверцы. Клетка была тесной и низкой, и сложенный вдвое я едва в ней помещался. Может это и к лучшему, ибо у меня не будет искушения сбежать от пламени, и всё быстро закончится.

— Берегитесь бдительно ложных пророков, — крикнул я во весь голос слова Писания, —которые приходят к вам в одежде овечьей, а внутри есть волки хищные[125],— я заметил, что несколько человек остановилось и начало поглядывать в мою сторону. — Именем Его Преосвященства епископа Хе-хезрона предлагаю прощение всем тем, кто выдаст мне Игнациуса и покается в своих грехах!

— Заткните его! — рявкнул Игнациус.

Он побежал ко мне, но споткнулся о какой-то корень и рухнул лицом в грязь.

— Заткните его! — крикнул он снова, вскарабкиваясь на ноги.

Один из мужчин ткнул меня палкой через прутья клетки, и я даже не мог никак уклониться или заслониться. Я получил прямо в зубы и подавился кровью. Я старался спрятать голову между плечами, а он и его приятель пыряли в меня с остервенением.

— Я тебе дам прощение, я тебе дам прощение… — бормотал тот, первый.

— Хватит, — приказал Игнациус, который уже пришёл в себя и стоял рядом со мной. — Жаль, что мы не вырвали у него язык…

— Открыть? — спросил мужчина и перестал меня колоть.

— Нет. Нанесите хвороста и поджигайте. — Он посмотрел в мою сторону. — Если ещё раз заговоришь, Мордимер, велю выжечь твой поганый язык.

Я не сказал ни слова, но счёл: что ж, попробовать стоило. Конечно, с тем же успехом как прощение епископа, я мог им предлагать царство. Независимо от моих обещаний и так все были бы допрошены и сожжены. Однако я мог обольщать себя надеждой, что они об этом не знают.

Игнациус стоял возле меня и снова улыбался.

— Как же я рад, что ты справился с нашим убийцей, — сказал он. — Однако хорошо тебя выучили, Мордимер. Пока я не сообразил, что от тебя можно получить больше пользы,я планировал тебя глупо убрать…

Значит, это были вы, — хотел сказать я, но предусмотрительно промолчал, ибо предпочитал умирать с языком во рту.

— Однако я не знал, что ты пользуешься деканскими стрелками… Хм… Очень действенное оружие, смею сказать, хотя и нетипичное для инквизитора.

Мужчины спокойно укладывали хворост вокруг плетёной корзины.

— Сырое это дерево, — пожаловался один из них вполголоса.

— Сырое, значит, будет дольше гореть, — весело ответил Игнациус. — Сухое, это только «пшик» и нет Мордимера. Ну, однако, поверните же его лицом к реке, — вдруг произнёс он, — ибо как же иначе…

Двое мужчин позвали ещё кого-то и, охая, передвинули плетёную фигуру так, что перёд клетки, в которой я был заперт, был обращён к реке. В связи с этим, я потерял из поля зрения костры и суетящихся около них людей, а перед собой имел только гладкую, темносерую глубь залива и болотистый берег.

— Ты удивишься, Мордимер, тому, — продолжал Игнациус тоном дружеской беседы, — кто выйдет из бездны, чтобы восхищаться твоей смертью. Только не разочаруй меня, парень, и кричи. Кричи громко, когда огонь будет сжигать твоё тело.

— Всё-таки ты ненормальный, — сказал я, вздыхая, ибо решил, что раз его возбуждает мой крик, то всё-таки не велит отрезать мне язык.

Он только рассмеялся.

— У тебя никогда не было случая восхищаться пламенем именно с этой стороны, Мордимер. Это будет новым жизненным опытом.

Подчинённые Игнациуса закончили укладывать хворост вокруг плетёной фигуры и сейчас разглядывали результаты своего труда.

— Время начинать, — произнёс торжественным тоном Игнациус и отошёл в сторону. Вернулся, держа в руках горящий факел. — Идите сюда, дети мои, — крикнул он, и я услышал, как за моей спиной начали собираться его единоверцы.

— Боги рек и лесов, боги полей, лугов и болот… — зазвучал он торжественно.

— Аллилуйя, вылезайте, уроды! — заорал я. — Ату! Эй! Мордимер сейчас отпинает вас в толстые жопы!

Я услышал за собой враждебный ропот, и кто-то воткнул мне болезненно конец палки в рёбра. Я задохнулся и закашлялся, а потом кто-то другой вдобавок грохнул меня по затылку.

— … примите нашу жертву, — взывал дальше Игнациус. — А взамен сотворите из воды, деревьев, ветра и песка наших друзей. Пошлите на наших врагов бурю и вихри, ударьте в них молниями…

— Перденьем! — заорал я и снова получил, так, что у меня загудело в голове.

Тем не менее, я надеялся, что несколько порчу им праздничное настроение. Я всегда считал, что если уж умирать, то так, чтобы была тема для песни или, хотя бы, потешной истории.