Книги крови V—VI: Дети Вавилона

— С удовольствием.

По дороге она спросила, что ему известно о происходящем с церковью Всех Святых.

— Это из-за склепа, — сказал он, подтверждая ее подозрения.

— Они его вскрыли?

— Точно известно, что они нашли вход. Я был там утром.

— По поводу ваших камней?

— Именно так. Но к тому времени они уже успели все накрыть брезентом.

— Некоторые из них в масках.

— Думаю, внизу воздух не слишком-то свежий. Очень много времени прошло.

Ей вспомнилась брезентовая завеса — между ней и тайной:

— Интересно, что бы там могло быть?

— Страна чудес, — отозвался Кэвенаг.

Ответа она не поняла, но не стала переспрашивать, во всяком случае сразу. Но позже, когда они разговаривали уже целый час, она почувствовала себя свободнее и вернулась к его словам.

— Вы что-то говорили о склепе…

— Что?

— Что там страна чудес.

— Я так сказал? — Он немного смешался. — Что вы должны были подумать обо мне?

— Вы просто меня заинтриговали. Я хотела бы понять, что вы имели в виду.

— Мне нравится бывать там, где мертвые, — сказал он. — Всегда нравилось. Кладбища бывают очень красивые, вам не кажется? Мавзолеи, надгробия, потрясающее мастерство, с которым они сделаны. Мертвые иногда вознаграждают нас за внимание к ним. — Он посмотрел на Элейн, чтобы убедиться, что ее не покоробило от этих слов. Встретив лишь спокойную заинтересованность, он продолжал: — Временами могилы очень красивы. В них есть нечто волшебное. Досадно, что все пропадает зря среди гробовщиков и распорядителей похорон. — Он лукаво прищурился. — Уверен, в том склепе есть на что посмотреть. Странные знаки. Удивительные знаки.

— Я лишь один раз в жизни видела покойника. Свою бабушку. Я тогда была очень маленькой.

— Наверно, это стало очень важным впечатлением для вас.

— Нет, не думаю. По правде говоря, я плохо помню. Вспоминаю только, что все плакали.

— Да-а. — Он глубокомысленно покачал головой. — Это так эгоистично, — сказал он, — вам не кажется? Отравлять последнее прощание соплями и всхлипами.

Он вновь посмотрел на ее реакцию и вновь с удовлетворением убедился, что она слушает спокойно.

— Мы ведь плачем по себе, не так ли? Не по покойнику. Покойнику уже ничего не нужно.

Элейн тихо ответила:

— Да. — И потом громче: — Бог свидетель, это так. Всегда по себе…

— Вы видите, сколь многому мертвые могут научить, не ударив костью о кость?

Она рассмеялась, он присоединился к ее смеху. Она ошиблась при первой встрече, полагая, что он никогда не улыбается; это было не так. Но едва смех затих, черты его лица вновь обрели то мрачное спокойствие, какое она отметила при знакомстве.

Еще полчаса она слушала лаконичные реплики Кэвенага, а потом он заторопился по делам. Элейн поблагодарила его за компанию и сказала:

— Я не смеялась уже несколько недель. Я вам очень благодарна.

— Вам нужно смеяться, — отозвался он. — Это вам к лицу. — И добавил: — У вас прекрасные зубы.

После его ухода она думала об этом странном замечании, а также о дюжине других, что он наговорил в тот день. Без сомнения, он оказался одним из самых неординарных людей, каких она когда-либо встречала, но в ее жизнь он вошел только сейчас — со своим безудержным желанием говорить о склепах, мертвецах и красоте ее зубов. Он совершенно отвлек внимание Элейн от ее нынешних странностей, показав их незначительность в сравнении с его собственными. Домой она шла в приподнятом настроении. Если бы она не знала себя слишком хорошо, то могла бы подумать, что немного влюбилась в него.

По дороге домой и потом, вечером, она все думала о его шутке насчет мертвецов, ударяющих костью о кость. Эти мысли неизбежно привели ее к тайнам, скрывающимся в склепе. Однажды возникнув, ее любопытство не могло утихнуть; у Элейн зрело убеждение, что она непременно должна проскользнуть сквозь заграждения и увидеть место захоронения собственными глазами. Раньше она не давала волю подобным желаниям. (Сколько раз она уходила с места событий, укоряя себя за излишнюю любознательность!) Но Кэвенаг узаконил ее страсть своим ужасающим энтузиазмом относительно кладбищенских тайн. И вот теперь, когда табу снято, она захотела вернуться к церкви Всех Святых и заглянуть Смерти в лицо. Встретив Кэвенага в следующий раз, у нее будет о чем ему рассказать. Едва родившись, идея дала буйные всходы: поздним вечером Элейн оделась и устремилась к скверу.

Было уже почти двенадцать, когда она наконец добралась до церкви Всех Святых, где еще продолжались работы. Прожекторы, смонтированные на опорах и на стене самой церкви, освещали место действия. Трое техников («перевозчики», как их назвал Кэвенаг) с измученными лицами и тяжелым морозным дыханием стояли перед брезентовым покрытием Спрятавшись, Элейн наблюдала за ходом событий. Ее пробирал холод, рубцы от операции ныли, но было уже ясно, что вечерняя работа возле склепа близится к концу. Перебросившись парой фраз с полицейскими, техники удалились. Покидая площадку, они оставили гореть только один прожектор: церковь, брезент и смерзшаяся грязь погрузились в причудливую игру теней.

Двое полицейских, поставленных охранять место, не очень ревностно отнеслись к своим обязанностям Какому идиоту взбредет в голову грабить могилы в такое время, не без оснований решили они, и в такой холод? Несколько минут они отбивали чечетку на улице, а потом ретировались в относительный комфорт рабочего домика. Когда стражи скрылись, Элейн выбралась из своего укрытия и с максимальной осторожностью двинулась к заграждению, отделяющему одну зону от другой. В домике играло радио, его звуки («Музыка для влюбленных от заката до рассвета», — проворковал далекий голос) заглушали скрип шагов по схваченной морозом земле.

Проникнув за кордон на запретную территорию, она пошла более решительно. Быстро пересекла твердую землю и притаилась возле церкви. Прожектор бил ярким светом, в его лучах дыхание казалось плотным, как дым, что она видела вчера. Музыка для влюбленных мурлыкала где-то сзади. Никто не вышел из домика, чтобы воспрепятствовать вторжению. Не было никаких сирен. Элейн спокойно добралась до края брезентового покрытия и заглянула под него.

Судя по тщательности, с какой работали землекопы, они получили инструкцию копать ровно на восемь футов по периметру церкви, чтобы отрыть фундамент. Так они нашли вход в усыпальницу, в свое время тщательно спрятанный. Не только наваленная возле стены земля скрывала его — сама дверь в склеп была удалена, и каменщики замуровали проем. Очевидно, все делалось на скорую руку, работа была грубой. Они просто завалили проход первыми попавшимися под руку камнями и замазали плоды своих усилий известковым раствором. Хотя раскопки сильно попортили известковое покрытие, на нем все же просматривался нацарапанный кем-то шестифутовый крест.

Однако все старания спрятать склеп и предохранить его от безбожников крестом не помогли Печать с тайны сорвана: известь соскоблена, камни выворочены. В середине дверного проема зияла брешь — достаточно большая, чтобы проникнуть внутрь. Без колебаний Элейн спустилась по земляному склону и протиснулась в дыру.

Она ожидала, что внутри будет тепло, и прихватила с собой зажигалку, которую три года назад подарил ей Митч. Элейн принялась изучать обстановку, выхватываемую из тьмы неровным колеблющимся светом. Собственно, это был еще не склеп, а своего рода вестибюль: в ярде впереди виднелась другая стена и другая дверь. Эту дверь не замуровали камнями, но на ней чья-то рука тоже нацарапала крест. Элейн подошла к двери. Вместо замка — видимо, снятого землекопами — была намотана веревка. Сделали это второпях, усталыми пальцами. Развязать веревку не составило большого труда для Элейн, хотя это пришлось делать обеими руками и, как результат, оказаться в темноте.

Уже распутав узел, она услышала голоса. Полицейские, черт бы их побрал, покинули домик и, несмотря на ужасную погоду, начали обход. Она оставила веревку и вжалась в стену вестибюля. Полицейские приближались: они обсуждали своих детей и повышение цен на рождественские развлечения. Теперь голоса раздавались в нескольких ярдах от входа в склеп (или Элейн так казалось), под брезентовым навесом. Впрочем, они не собирались спускаться вниз и закончили осмотр на обрыве перед спуском. Голоса стихли.