Змеиное проклятье

– И здесь искать, – сказал про себя Сергей и неожиданно явственно представил как он будет искать здесь рукописи. Как сунет руку в эту теплую плесневую сырь. Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке. Как из вороха будут выползать здоровые белые жуки, что никогда не видели света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой бетонный пол.

Картина эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись от запаха гнилой бумаги.

– Ну… – Начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен мощным визгом идущий из тьмы:

– Чииииивиииириил!!! – шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом легким отдался от стен.

Визг повторился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном беспорядке. Иногда только фонарный колеблющийся свет ухватывал, чью то чешуйчатую конечность.

Ну и появились глаза. Они появились внезапно, вслед за криком, и повисли почти недвижимо в темноте, где-то на уровне людских глаз. Глаза были разные. Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни, а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно зеленые, и огненно оранжевые. Глаза непрерывно дрожали на своих местах, а вопли могли оглушить.

– "Что за склеп"! – Подумал Серега. – "Здесь и днем шабаш".

Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что как уголья помигивали впереди. Чем то это было даже красиво, если бы не оглушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.

– Что за… – Выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок зловонной серой слизи.

Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали неотвратимо сползать вниз, стремясь поскорей встретится с бетоном. Еще пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.

Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлого подвала и не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и Серега, лишь только журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла, совершенно неслышимо, в общем гвалте.

Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружье. Сергей попятился от него в сторону, зная, что сейчас грохнет.

Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.

Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и настала тишина.

То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз испарилась, словно ее и не было, и даже вонь потихоньку стала втягиваться в дверь, на свежий воздух.

Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности. Пороховая гарь пахла тоже лучше.

– Вот так, – сказал Щербинский, – света боитесь, и огня боитесь, а все что можете, так только орать и вонять.

Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что-то сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довольно, а затем зашвырнул бесенка во тьму:

– Отвоевался.

– Однако, – в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была безмолвна, – однако если мы не собираемся сидеть здесь до ночи, пожалуй давайте все-таки пороемся в документах.

– Искать будем рукописи? – спросил вернувшийся от двери Лапников.

– Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по истории Финно – угорских племен.

– Значит время основания Черепихово, приблизительно тринадцатый – четырнадцатый век.

– Не сколько о селе, сколько о племени, если эти орущие полезут, будем ружьями отгонят. И надо побыстрей, а то ночью здесь будет действительно жарко.

– Тут и так жарко, и воняет. – Произнес Щербинский задумчиво. – Ищите, а я постараюсь вывести эту нечисть. Это кстати что-то вроде обезьян каких то чешуйчатых.

Двинулись искать. Начали с первого стеллажа попробовали найти наводку на четырнадцатый век, но метки оказались безжалостно уничтожены, и теперь уже нельзя было найти где что, приходилось искать наобум.

С первых же папок, Серегины худшие опасения подтвердились. Папки были испорченны, текст на них расплылся, а некоторые листы разваливались в руках на мелкое крошево. Не было жуков, их видно поели всех невидимые орущие твари, но то было не большое облегчение.

Папки попадались им неинтересные в основном. С первых же полок они наткнулись на совершенно испорченные вырезки из газеты "Черепиховская правда" за 1969 – 1971 годы. Было там что-то о пашнях, о красотах реки Волги, о новом теплоходе "Волгодонец" сошедшего со стапелей 20 Июня 70 года. Было еще много всякой мути, все это перемежалось некими отчетами, просьбами, письмами, и во всей этом бумажном вале, трое людей просто мигом погрязли. Разбирались молча, временами Лапников радостно вскрикивал, обнаружив что-то стоящее, но то было все даже близко не относящееся к интересующей их проблеме. Не слова, не упоминания о странном племени Лемех.

Маленькая красноглаза тварь уселась на вершину ближнего стеллажа и оттуда нагло пялилась на людей. Щербинский на миг оторвался от работы, подхватил кипу вырезок той же Правды, но за 82 – 85 годы и зашвырнул в красноглазого. Того скинуло вниз, и похоже придавило тяжелой папкой. В темноте кто-то поворочался и затих.

А Сергей медленно шел по рядам, просматривая документацию, прерывая сырые архивные бумаги и постепенно удалялся от входа. Он покинул шебуршащихся спутников и шел, руководствуясь своим внутренним чутьем. Идти в темноту было не безопасно, но у него был фонарь, и ружье Сергей тоже держал наготове. И чувствовал он, что искомое должно быть где то рядом.

Шаги гулко отдавались по бетону, тихо шлепало, когда он наступал в натекшую с потолка лужу. Было слышно, как через три стеллажа Щербинский и Лапников, копаются в бумагах, временами яростно препираясь друг с другом, по разным поводам. Их голоса доносились сюда с трудом, глухо.

Не одна тварь не напала на приезжего, а стеллажи все не кончались и по-прежнему уходили в темноту и было совсем тихо.

Неожиданно в непрерывно потоке полок обнаружился разрыв. Один стеллаж здесь все-таки кончился и начинался другой. А между ними был проход, и там были видны скелеты боковых железных полок.

А еще оттуда лился свет. Легкий свет. Тихого голубоватого оттенка. Лился ровно, не мигал и не моргал, освещая приличную площадь, не бросал уродливых теней на стены, он просо лился вокруг, и приносил умиротворение.

Сергей постоял, секунду, глядя на свечение, а затем шагнул в проход, и сразу свет его фонаря стал тусклым, блеклым заглушенным этим голубоватым сиянием. Полки и стеллажи вокруг обрели совершенно фантастический вид, но выглядели уже не столь зловеще, да и запах, казалось, улучшился, очистился.

Приезжий сделал еще пару шагов, не подняв даже ружья, и увидел источник сияния.

И поперхнулся, узнав. В десяти шагах от него, у крайнего стеллажа стоял тот давешний старик, что встретил его на въезде в проклятую деревню. Сергей помнил его бороду, его странную, чудную внешность. И теперь видел его снова. Только сейчас на старике не было грубого ватника, а была длинная долгополая рубаха, а поверх нее еще что-то вроде кольчужного плаща. Был на нем и ремень из грубой кожи, с медной застежкой. Сталь, странное дело, выглядела почти белой и можно сказать сливалась с рубахой.