Змеиное проклятье

– Правда? – откликнулся селянин – собаки же близки к людям, вот и переняли от них все подряд.

Свет фонарей колебался, а лестница была так узка, что идти приходилось по одному, вряд. Было неприятно, но все-таки не так страшно, как во время спуска в темень Черепиховского собора.

– "В самом гнезде побывал!" – думал про себя Серега, – побывал в само центре, и ведь сунулся туда по доброй воле. Мне же теперь в страшных снах будет этот подвал сниться. Если выживу конечно.

– "Никогда!" – думал он, – "Никогда не спустился бы в такой подвал ночью. Никогда бы не полез ночью в темные воды пруда. В темные воды… никогда…"

Он встрепенулся. Что еще за воды ему пришли на ум. Темные воды пруда. Он не разу не видел этот пруд, но почему-то воспоминание о нем наполняло страхом. Как отголосок давешнего кошмара.

– "Темная вода" – бубнил про себя приезжий, а сам в это время ровно шагал вниз, в глубокий подвал – "Темная вода неизмеримой глубины. А в воде змеи и жабы, и тритоны и тина, что на дне затягивает. И в воду идти. В глубину, ночью… идти"

Фонарь был слаб и освещал самое большее полтора метра впереди, и тут неожиданно высветил такое, от чего Сергей резко встал, а затем с криком шатнулся назад, выронив фонарь.

Фонарь упал на ступеньку, а затем с грохотом прокатился вниз, разбился там обо что-то и вспыхнул. А следом загорелась и часть стены, об которую он ударился.

Оглушительно громыхнуло над ухом ружье, и Серега повторно качнулся в сторону. Затем мимо протиснулся Щербинский, не говоря не слова, а сверху кричал что-то Лапников.

Приезжий потряс головой. У Щербинского тоже нервы напряженны. Как что стреляет во все подряд. А сейчас селянин стоит внизу, и освещает фонарем, то, что напугало так Сергея.

Маленькая площадка. Старая, деревянная дверь с номером. Табличка "Архив". А под дверью лежит труп. Бывший человек, это явно, но уже начал превращаться в змею. Вон и кожа вся чешуйчатая, а на пальцах нет ногтей. На шее обрывок веревки, что сильно неприятным образом напоминает покойного шизика Саню.

Сергей помотал головой. Близкий выстрел обжег щеку, и начал спускаться вниз, к селянину.

– Знакомый случай.

– Да знакомый, многие наслышанные о змеиной стараются помереть, но змеей не стать.

В груди у трупа зияла свежая дыра, но кровь оттуда не сочилась, да и мясо было беловатого рыбьего цвета. Если Щербинский стрелял, то почти всегда попадал.

– А он ходить не станет? – спросил Сергей – пялясь на убитый труп.

– Если до сих не встал, то уже никогда. Это ведь сам держатель архива Мельников. Я слышал его семья свалила отсюда в лучшие места. А он видать не успел.

На лбу у Мельникова светился третий глаз, он был приоткрыт и отражал блик фонаря. Сзади подошел Лапников и тоже вскрикнул, но фонарь удержал, а вот его псина с воем рванулась наверх, к свету, но и ее удержали.

– Труп, – тупо промолвил Лапников, наклоняясь – опять в змею хотел, сколько же здесь таких?

– Одно надеюсь, что в архиве самом их не будет.

– Там будет кое-что похуже, – мрачно пообещал Щербинский.

Сергей подошел к двери, попытался открыть, но к ней всем весом привалился мертвый змей. Приезжий попробовал еще раз. Тело зашаталось и оторвалось от двери с легким, чмокающим звуком. Сергей поспешно отступил на шаг и просительно посмотрел на Щербинского.

Тот ухмыльнулся, криво и стал отыскивать труп за ноги. Сергей и журналист, брезгливо посторонились.

– Кстати, как вы думаете, для чего им третий глаз? – спросил Лапников, довольно бесстрастно, наблюдая, как растекается под потревоженным трупом лужица желтоватой вязкой желчи.

– У змей, – сказал Серега на месте третьего глаза находиться орган, воспринимающий тепловые колебания, а также легкие вибрации воздуха. Это одновременно и ультразвуковое ухо, и термометр. Но у змей этот глаз скрыт под кожей, и совсем не выделятся. А у наших переростков он сильно развит, и действительно похож на глаз. А ты хочешь сказать, что нашел этому объяснение.

– Что-то вроде нашел. Раз уж мы взяли гипотезу, о внешней силе, которая управляет змеиным войском, то скорее всего это то самый знаменитый третий глаз, заведующий шестым чувством у человека.

– То есть предвидение, ясновидение, телекинез… Что-то я не пойму, зачем им столько всего.

Труп, чавкая пополз по ступенькам. Было слышно, как материться, тащащий его Щербинский.

– Ну в данном случае, – сказал Лапников, – я думаю, что глаз заведут телепатией и позволяет связываться новосозданному змею с хозяином.

– С хозяином значит. А те, которые сразу обратились в змею как же. Без связи.

– А это я уж не знаю. Сейчас пойдем, или будем Щербинского ждать.

– Подождем, и пустим вперед.

Сверху громыхнуло, и раздался глухой стук, видно Щербинский, утомившись тащить, выкинул мертвеца единым мощным пинком. Несчастный змеечеловек был выкинут, и селянин, громко топая по ступеням возвращался к ним.

– Что это вы тут стоите? – осведомился он, тяжело дыша, затем понял, усмехнулся и толкнул от себя дверь.

Дверь подалась с ржавым скрипом, и даже с петель посыпалась бурая пыль. Их давно не смазывали и не чистили, ну а теперь и вообще никогда уже не смогут.

Зоотехник широко шагнул в открывшийся проем и приподнял фонарь над головой, чтобы получше осветить дальние углы. Тут же с проклятиями подался назад, чуть не опрокинув, выглядывающего из-за плеча Лапникова. Сергей тоже выглянул в проем.

Кучка из полутора десятков змей полукругом расползалось из под ног Щербинского, спасаясь явно от давно не виденного яркого света. Одну из змей селянин попытался достать сапогом, но не смог, а змеи резво скрылись в темноте.

Серега отодвинул мешающего спутника в сторону и сам шагнул вперед.

– Однако. – Сказал он.

– А ты что думал? – Вопросил Щербинский подходя. – Наш архив, почитай, занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то сейчас закрыта.

Архив был огромен. В данный момент, Скрываясь во тьме, он казался размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.

Воздух был здесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В свете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка. Стеллажи были непрезентабельные, ржаво – железные, и было трудно понять, как можно в такой сырости хранить старые рукописи.

Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напомнил Сергею остатки некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего моллюсками, водорослями, и прочей морской живностью.

Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были навалены бухгалтерские папки. Папки сопрели в здешней сырости, и лежали мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.

– Однако, – повторил Сергей, – и здесь мы должны что либо найти?

– Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных страхов. – Встрял не к месту Лапников.

– Ты хочешь сказать? – Сказал Сергей. – Что не собираешься идти вглубь.

– Да нет, в глубь, не в глубь, а неподалеку пороемся.

– Щербинский, – произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к мертвому воздуху – а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает ваш архив?

– Какие метры! – Веско произнес Щербинский, правда, понизив все-таки голос, больно уж гнела черная тишина. – Искать надо.

Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного. Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что лежала сырым комом на столике.