Война в небесах

Величие и необъятность камня охватывали его со всех сторон, а впереди, в отдаленном центре, сверкая золотым и розовым, лежал тот же камень, совсем маленький, крошечный, но тоже заключавший в себе сэра Джайлса. Он не мог понять, есть ли что-нибудь за ним или над ним, но внизу, вкруг сверкавшего центра, стояла неумолимая стража. Сэр Джайлс различил фигуры и тут же заметил, что каждая из них в рукояти ли меча, в короне ли, на скипетре ли несет все тот же камень. В тот же миг камень в центре изменился. Он больше Не был камнем.

То, что окружало сэра Джайлса, слилось с тем, что было внизу, в центре, и запульсировало световыми вспышками.

Сэр Джайлс закричал. Свет вызывал боль, и вместе они принялись раздирать его на части, отрывать нервы, отделять сухожилия, раздвигать кости. Не осталось ни единой частички тела, которую не терзала бы боль, а движение меж тем продолжалось. Его, извивающегося, затаскивало все ниже и ниже в тугие спирали, все ближе и ближе к сверкающему центру, в который он и погрузился в конце концов. И тогда он понял.

Он хотел заглянуть в будущее, но будущее существовало лишь в том сознании, где оно было равно прошлому и настоящему.

Камень открыл ему будущее. Теперь, став камнем, он знал, что будет, ибо милосердное неведение исчезло, и он видел свою душу в душе камня. Все, чем он был для людей, то, как он обращался с ними, вернулось к нему самому. Накатывающие на Джайлса со всех сторон мощные валы вдруг отверзли глаза и вперились в него тяжелыми, властными взорами, окончательно сковавшими всякую возможность движения. В какой-то миг сэр Джайлс осознал присутствие рядом с собой мириадов других Джайлсов – младенцев, детей, юношей, зрелых мужей, всех, кем он уже был в своей жизни, и все они кричали от боли, корчась под давлением безжалостного, всепроникающего света, приковавшего их и распявшего в непостижимых глубинах камня.

Казалось, он одновременно совершал тысячи движений, делал тысячи дел, занимался всем, чем успел позаниматься в жизни, но нет, он не делал, он скользил в бесконечном падении мимо грязных следов своих дел, а вокруг разливалось сияние Божьей славы. Свет все еще пульсировал, он пригасал, но тут же вспыхивал снова, пронзая все существо Джайлса новыми приступами чудовищной боли. Его подхватил и завертел вихрь, не было и речи о том, чтобы ухватиться за что-нибудь вверху, опереться на что-нибудь внизу, оставалось лишь кануть в сверкающую бездну. Свет над ним распался на тысячи глаз, холодных, изучающих, безжалостных. Они следили за ним так же, как и ему не раз случалось изучать интересных насекомых. Кажется, он даже слышал неразборчивое бормотание, словно кто-то комментировал увиденное, изредка негромко смеясь. Пребывая во всех спиралях пространства и времени, он везде ощущал свое непрестанное падение и знал, что ему предстоит еще падать и падать.

Его нашли всего через две-три минуты после того, как хриплый, протяжный рев поднял на ноги весь дом. Тело лежало на полу среди мелких обломков старинной дубовой мебели.

Казалось, ни один сустав не остался на месте, ни одна кость не уцелела, а ожоги были такими страшными, словно в сэра Джайлса Тамалти ударили одновременно тысячи молний.

Глава 17Приговор лорда Эргли

Спустя двадцать четыре часа после того, как Френк Линдсей стал вором, он понял, что похитить порой бывает легче, чем владеть. Пока у него не было камня, он совершенно ясно представлял, зачем он ему нужен. В его планы входило разделить камень пополам, одну половину оставить себе, а вторую передать Мерридью за обещанное вознаграждение.

Он не знал, что в результате деления получаются два тождественных экземпляра, он помнил только о сохранении свойств исходного и вторичного. Но все оказалось не так просто.

Обида на Хлою еще больше настроила Френка добиться успеха на экзаменах любой ценой. Заманчивая перспектива вознаграждения превратила намерение в действие, но едва действие свершилось, стало понятно, насколько следующий шаг сложнее предыдущего. Если воровать пришлось второпях, поскольку сами обстоятельства не оставляли времени на размышления, то дальше спешить стало вроде бы некуда.

И вот он топтался на месте, без конца посматривая на камень, то открывая, то закрывая свой карманный нож и никак не решаясь приступить к делу.

Надо сказать, в нерешительности Френка не последнюю роль сыграл и сам камень. Френк представлял его себе только по рассказам Хлои и не подозревал, что сияние камня окажется столь ярким и даже – что было уж вовсе неожиданным – грозным. С тех пор как Хлоя предоставила себя воле камня, свет словно переполнял его. Френк боялся прикоснуться к чудному, пульсирующему пришельцу из древних легенд, и не удивился бы, начни камень после хирургического воздействия истекать кровью. С другой стороны, переливы света наводили на мысль о возможных тяжелых ожогах, стоит только поднять на него руку.

Проще всего было бы отдать камень Мерридью, и дело с концом, но не мог же он совсем забыть о Хлое. Френк уже готов был позвонить Карнеги, но раздумал. Вдруг Хлоя сама решит одолжить ему камень. Она, конечно, уже обнаружила пропажу и не могла не подумать при этом о нуждах и заботах Френка. Если он решился взять камень, значит, он ему нужен. А если она узнает, что камень уже у Мерридью, Френк тут же будет объявлен в ее стране персоной нон грата.

Здесь мысли Френка сделали скачок, и он понял, что Хлоя далеко не безразлична ему. Пожалуй, можно было бы даже сказать, что он ее любит (по крайней мере, его чувства соответствовали его пониманию любви) и вовсе не хочет, чтобы она покидала его. А пока камень у него, она никуда не денется (рассуждение было вполне под стать его пониманию любви). Он начал думать об этом еще вечером, думал наутро в конторе и продолжал в том же духе, вернувшись домой.

Единственной помехой на пути восстановления дружественных отношений оставался способ, которым он заполучил камень. Френк не мог представить, как он говорит Хлое: «Я тут украл у тебя эту штуку и собираюсь ей воспользоваться, но если ты будешь умницей, я не стану давать камень кому-нибудь еще, хотя и мог бы заработать на этом неплохие деньги. То есть я тебя покупаю по сходной цене, но твоя собственность пока побудет у меня». Он пробовал этот монолог на разные лады и припоминал, как однажды, во время жестокого финансового кризиса, Хлоя мрачно принялась обсуждать сумму, за которую ей, видно, придется скоро предлагать себя на улице.

Френк понимал, что первый встречный, предложи он ей пять фунтов или даже пять пенсов, имеет больше шансов, чем он со своими «неплохими деньгами». Он вовсе не хотел, чтобы она продалась ему, он просто хотел, чтобы Хлоя любила его, ну хотя бы в виде компенсации за несостоявшуюся сделку и в обмен на обещание пользоваться камнем только для собственных нужд.

Вот на этом месте невеселых размышлений Хлоя и появилась, буквально сметя с ног мальчишку-посыльного, успевшего только вякнуть: «К вам мисс Барнет, сэр».

Френк вытаращил глаза и разинул рот. Такой Хлои он еще не видел. Он знал Хлою смеющейся, грустной, раздраженной, нетерпеливой, внимательной, ехидной, но женщина, представшая перед ним, была уже почти не Хлоей. Наверное, он не удивился бы Хлое разгневанной или суровой, как Судный День, но увидев Хлою всепонимающую, всепрощающую и готовую принять любые оправдания, Френк впал в полную прострацию.

– Френк, милый, – нежно пропела Хлоя, – ну до чего же это глупо с твоей стороны, – и поскольку Френк продолжал молча таращить на нее глаза, добавила:

– Я не могла прийти вчера. Лорд Эргли вернулся поздно, а мне нужно было его дождаться. Впрочем, это неважно. Я ведь все-таки пришла, – она обворожительно улыбнулась. – Согласись, ты поступил довольно опрометчиво, правда? Ну и немного грубо, пожалуй.

Сознание Френка никак не могло выйти из ступора.

Насколько он понял, его обвиняли. Что еще можно делать при подобных обстоятельствах? Либо просить, либо взывать, либо обвинять. Но слова Хлои не подходили ни под одну из этих категорий. Сочувствует она ему, что ли? Нет, его все-таки обвиняют, но только в чем? Не в аморальном поступке, а в дурных манерах. Это хуже, черт побери! Если речь о морали, то можно подыскать другие моральные принципы и защищаться логикой, а когда речь о манерах – это дело вкуса, и оборону придется строить на эмоциях. Только вот эмоций ее он совершенно не понимал.