Война в небесах

Мистер Гатер Браун, холостяк, в деле охраны своего экземпляра камня мог рассчитывать только на себя. Поэтому в потере камня винить ему оставалось только себя. Его положение оказалось похуже, чем у Шилдрейка, и с каждым месяцем продолжало ухудшаться. Гатер Браун не смирился с потерей. Он поднял на ноги множество ученых и требовал, чтобы они продолжали исследования того злосчастного куска кварца, которым он предлагал заменить камень. Ученые взялись за дело с похвальным рвением (правда, не совсем бескорыстным) и засыпали министра отчетами. Многие действительно заинтересовались случаями замечательных исцелений в Риче и требовали от Гатера Брауна подробностей. Запросы приходили со всего света.

Со времени достопамятных событий между министрами иностранных и внутренних дел словно пробежала черная кошка. Ни в одном вопросе они не могли прийти к согласию. Причины такого расхождения мнений не понимал никто, в том числе и премьер-министр, но в результате его правительство потерпело полное крушение.

Оба политика, Шилдрейк с женой, Карнеги и Френк Линдсей ни на минуту не переставали подозревать и ненавидеть друг друга. Их нечистые помыслы камень обернул против них самих, с ними они и жили теперь, не в силах избавиться от воспоминаний.

О камне нельзя было забыть, это противоречило его вечной природе. Даже миссис Фергюсон у себя в деревне угощала всех знакомых историей своего таинственного исцеления не от природной болтливости, а потому, что не могла забыть, и, не признаваясь сама себе, любила камень.

В иранском посольстве наступила тишина. Профессор Пеллишер тоже помалкивал. Только одно событие было встречено всеми участниками каменной мистерии с единодушным одобрением – внезапная отставка Верховного судьи.

В доме у Ланкастерских ворот, в дальней комнате, в удобной постели уже девять месяцев лежала наполовину парализованная, бесчувственная ко всему происходящему Хлоя Барнет. Она поселилась здесь в тот самый день, когда в Вендсвортской тюрьме наконец испустил дух несчастный заключенный, а в Риче поднялся с постели сын мэра. Их спасительница, молчаливая, с пустыми, погасшими глазами целыми днями лежала неподвижно, и только изредка половину ее тела, еще не обретшую вечный покой, сотрясала долгая дрожь.

Консилиум врачей постановил считать приключившуюся болезнь апоплексическим ударом, на что лорд Эргли позволил себе заметить тогда же: «Возможно, это и удар, но к апоплексии он не имеет никакого отношения». Обычно же Верховный судья молчал. Когда выяснилось, что у его секретаря нет близких родственников, он просто перевез Хлою из больницы к себе домой. В конце концов, заболела она на службе, возможно, из-за чрезмерной нагрузки. Так говорили, во всяком случае лорд Эргли позволил утвердиться именно этой версии.

Хаджи возвращался в Иран. Перед отъездом лорд Эргли сказал ему:

– Если попытаться объяснить людям, как выглядит Предел Стремлений, боюсь, немногие из них рискнут достичь его.

– Дух ее освобожден от рутинной работы, – сдержанно сказал Хаджи.

– Вот именно, – усмехнулся судья. – И мой тоже. Вы, наверное, видели сообщение в утренних газетах?

– А вам не кажется, что и ваша служба тоже имела отношение к камню? – неожиданно спросил Хаджи.

– Я верил в это, – спокойно ответил лорд Эргли. – Но мне не хотелось пользоваться своим служебным положением в той личной сваре, которую готовы были затеять со мной все эти министры и деляги. Хотя правительству пришлось бы изрядно потрудиться, чтобы снять меня с поста. Я всегда считал Закон выше служителей Закона, и мне, естественно, не хотелось превращать его в сад, где будет произрастать моя гордыня. Теперь, когда этот ребенок моими стараниями обрел столь страшный конец, я никого к ней не подпущу и сам буду служить ей все оставшееся время.

– Я так и не смог понять ход ваших мыслей, – покачал головой Хаджи. – Я до сих пор не понимаю, как можно, зная и видя все эти вещи, так и не поверить в камень?

– А кто говорит, что я не верю? – удивился лорд Эргли. – Я верю в то, что некоторые нездешние сущности неожиданно возникли здесь, на земле; от одной я отказался, чтобы обезопасить ее, а за другой буду теперь присматривать ради ее покоя.

– Вы – странный человек, – проговорил Хаджи. – Однако прощайте, вы ведь вряд ли приедете на Восток.

– Не надо слишком презирать нас, – сказал лорд Эргли. – Так уж устроены мы. Иронизируем над тем, что любим, и презираем то, к чему стремимся. Это наша культура, и она дала нам великих поэтов, учителей Закона и святых.

До свидания, Хаджи.

– Милость Сострадающего да пребудет с вами, – пробормотал Хаджи.

– Ну что ж, я и в это буду верить. У меня на то свои причины, – отозвался лорд Эргли.

На том они и расстались.

Лорд Эргли послал короткую записку Френку Линд сею.

В ней ни слова не говорилось о камне, только о болезни мисс Барнет (на этом месте лорд Эргли помедлил и все-таки написал с улыбкой «вследствие апоплексического удара») и о том, что он рад будет видеть мистера Линдсея в любое время.

Френк не явился. Примерно с неделю он размышлял над ответом, но так и не смог отыскать подобающего. Рассуждая привычным образом, он пришел к выводу, что если бы Хлоя хотела видеть его, она и сама могла бы написать, а так – не его дело соваться туда. Оградив себя от этих беспокойств, он примерно так же отгородился и от всех прочих, поэтому завершение истории камня Соломона осталось ему неведомым. Френк Линдсей прожил довольно обычную жизнь, не лишенную определенных успехов на профессиональном поприще, и единственной заботой, от которой он не сумел отгородиться, стала смерть.

Зато на протяжении долгих месяцев раз в несколько дней обязательно звонил Донкастер. Он и заходил довольно часто, взглянуть на Хлою, поговорить с лордом Эргли, и только ему одному, когда пришло время, бывший Верховный судья прислал записку следующего содержания: «Мой дорогой Оливер, Хлоя умерла вчера вечером. Кремация состоится во вторник. Если позвоните мне часов в одиннадцать, сможем поехать вместе. Ваш Эргли».

Казалось, ничто не предвещало конца. Какие бы процессы ни происходили в теле девушки с того дня, как ее сущность слилась с камнем в одно целое, завершились они тихо и незаметно. Плоть обрела очищение. Лорд Эргли оказался рядом по чистой случайности. Он просто задержался у кровати больной перед тем, как отправиться спать к себе, в соседнюю комнату. Он заметил, как левую половину тела Хлои охватил один из приступов судорожной дрожи, время от времени возникавших по непонятной причине Но в этот раз дрожь охватила все тело От головы к ногам девушки прокатилась волна вибрации, Хлоя глубоко вздохнула, что-то неразборчиво проговорила и умерла.

Лорд Эргли понял, что это конец. Он долго стоял у постели, потом коснулся пальцами мертвого лба, на котором еще отчетливее проступили знаки Тетраграмматона.

– Земное – земле, – тихо сказал он. – И справедливость – справедливости, а камень – Камню. – Его рука накрыла лоб Хлои. – По воле Божьей! – пробормотал судья. – До свидания, дитя, – с этими словами, исполнив свою работу, он вышел из комнаты.

В машине, когда они возвращались с кремации, Донкастер с горечью сказал судье:

– Мудро ли было посылать ее на этот подвиг?

– Кто может знать? – ответил Эргли. – Она искала мудрости. Что еще может сделать на земле такой дух?

– Но она могла бы обрести любовь и счастье. И другие тоже. Вокруг нее всегда был свет.

– Да, именно так это выглядело, – ответил лорд Эргли, помолчал, глядя в окно, и продолжил:

– Но кто скажет, откуда шел этот свет? С месяц назад я вынес приговор по делу человеку, из ревности убившему свою невесту. Я спросил, как обычно, не скажет ли он что-нибудь в свое оправдание? И тогда он крикнул, что я могу повесить его, и это будет, наверное, справедливо, ведь он совершил преступление. Но есть высшая справедливость, и перед ней он уже чист. У меня никогда не было привычки навязывать другим свои собственные моральные нормы, тем более подменять ими Закон, и я ответил ему, что это вполне возможно. И вот теперь я думаю: если высшая справедливость действительно существует, не допускаете ли вы, что это дитя обрело больше, чем были в состоянии дать ей вы, я или все прочие? Сейчас она улыбается текущей мимо воде. Могла бы она достичь большего, пробираясь по шатким камням?