Бог из глины

После смерти бабушки, дом опустел, и Сергей, бродя по ставшими вдруг неуютными комнатам, вслушивался в тишину, пытаясь сообразить, что не так. Дом разговаривал с ним, жалуясь на одиночество — скрипом половиц, хлопаньем ставен, шелестом деревьев, что росли в саду. И только спустившись на кухню, и окинув взглядом, нехитрое убранство он, наконец, услышал, все то, о чем шептали стены старого дома — сидя за столом, и царапая клеенчатую скатерть, Сергей как-то сразу понял, что отныне это его дом.

Неделя пролетела в хлопотах, и теперь, похоже, в старом доме не оставалось ничего ценного, что они могли бы забрать с собой. Пора было ехать…

Надежда была пару раз в доме, который станет их новым пристанищем. Давно, еще, когда была жива бабушка, Сергей привозил будущую супругу на смотрины. Тогда Надежда особо не рассматривала убранство дома, молодые спешили, ограничились традиционным чаепитием на дворе, благо было лето.

Сергей осклабился — те остатки чувств, которые он испытывал к жене, не тянули на горячую и крепкую любовь. Так, скорее жалость и даже чувство ответственности. Сугубо мужское чувство — отвечать за свои поступки, какими бы глупыми и нелепыми они не были. Чувство, которое не понять этой толстухе (еще даже не испытав радость материнства, жена начала стремительно набирать вес, словно пытаясь сравняться со своей матерью — огромной, тупой бабищей, которая готова была плевать на всех, имея свое собственное мнение, граничащее порой с фанатичной тупостью). Как бы то ни было — он мужчина, и сумеет разобраться со своей семьей, поддерживая шаткое равновесие супружеских отношений, грозящее порой вылиться в оглушительный и яростный кошмар. Почти шесть лет совместной жизни приучили его к тому, чтобы сдерживать эмоции, не давать им выплеснуться через край.

Иногда, тем не менее, вспоминая давно ушедшие мгновения, Жданов окунался в теплые противные волны нежности, и руки сами по себе тянулись к опостылевшей супруге, чтобы заключить в объятия рыхлое, полное тело.

Сергей вздохнул, направляясь к машине. Старый, неопрятно-белого цвета "Москвич" — подаренный родителями Нади на годовщину свадьбы — неуклюжее напоминание о собственной никчемности, укоризненный вдох жены, понимающая улыбка тещи Марии Сергеевны (вы уж извините дети, но пешком вы много не выходите) — поджидал возле дома, сразу за шатким штакетником, заменяющим забор.

Последние несколько лет, Сергей ловил себя на мысли, что совершенно не желает приводить дом в порядок. Он словно жил в ожидании переезда, не минуты не сомневаясь, что этот домик — лишь временное пристанище для беспокойного семейства Ждановых. Все лето они жили на чемоданах. В прихожей томились ящики из-под телевизора и пылесоса, забитые посудой, отрезками ткани и прочим, нужным и не очень хламом, ожидающим переезда в новый, более просторный дом. Не говоря уже про вещи, сложенные сразу после свадьбы в углу кладовой (про себя Надя называла комнату детской, тая надежду услышать радостное гукание малыша), их накрыли клеенкой, и они занимали часть комнаты, напоминая о себе лишь раз в неделю, когда дело доходило до уборки…

Ладно, к черту воспоминания — Сергей уселся за руль. Жена потратила два месяца, чтобы научиться водить машину (поначалу Сергей твердо решил, что никогда не сядет за руль этой колымаги). Лично для себя, он не находил ничего зазорного, сидеть справа от водителя, на пассажирском месте. По крайней мере, можно было расслабиться, тем более, что Надя водила волне прилично, как для полной крашенной блондинки средних лет, с неопрятной, помятой фигурой, и остатками былой девичьей красоты. Просто иногда… так хотелось вдавить педаль газа, заставив машину рвануть с места настолько, насколько позволял старый, кашляющий двигатель, перебрать который, все не доходили руки.

— Поехали! — Сергей откинулся, предвкушая долгую, неторопливую поездку. В спине отдалось привычной болью. Он постарался не обращать внимания на стальной шуруп, который кто-то невидимый с дьявольским упорством вкручивал в позвоночник. В конце концов, к боли привыкаешь. Тем более что с каждым днем она становилась все привычнее, слабее, уходя куда-то внутрь, чтобы затаиться до первого удобного случая…

Они выехали из города, провожаемые первыми каплями противного осеннего дождика. Белые полосы дорожной разметки проносились перед глазами, сливаясь в одну бесконечную линию. Шины "Москвича" равнодушно шуршали по мокрому асфальту. Дорога уходила даль серой лентой, и казалось, ей не будет ни начала, ни конца.

Боль в спине понемногу утихла, и Сергей блаженно прикрыл глаза, наслаждаясь выпавшим минутам покоя. Ровный звук шин, навевал легкую, приятную дрему…

Вот только в голове раздался тихий, тихий перезвон колокольчиков. Серебряные переливы опасности…

Белые полосы, белые птицы, летящие вдаль. Уносящие с собой частицы прежней жизни. Не стоит тебе следовать за ними дружище. Поверь — не стоит. Ты полетишь за ними в огромном пустом самолете, в салоне пустые кресла с распоротой обивкой, из-под которой торчат лохмотья поролона. А в кабине пилотов…

Сергей вздрогнул и открыл глаза — начался дождь, и дворники Москвича еле-еле справлялись с водой, льющейся с серого осеннего неба. Дорога пошла на спуск. Сергей мотнул головой, отгоняя нехорошие мысли. Он справится — на дороге было мало машин, да и ехать им предстояло еще четверть часа, не больше — в соседний городок, расположенный километрах в пятнадцати. Город, в котором прошла часть его детства, (жаркие месяцы, проведенные в гостях у дедушки с бабушкой), в котором познакомился с женушкой — этот городок вновь должен стать ему родным. То, что случилось однажды, не должно повториться вновь, не так ли?

Колокольчики зазвучали громче, отдаваясь в ушах искрами будущей боли, дорога скрутилась в огромную, выложенную грязным кирпичом трубу. Холодный, глубокий колодец, со дна которого пахнуло гнилью. Капли падали с ржавого ведра, разбиваясь о водную поверхность, не видевшую солнечного света. Как и тогда, падающие капли казались единственным, что обещало спасение в этом застывшем мире.

— Сережа, Сереженька — Надежда вцепилась в рукав, машина опасно вильнула. Звук падающих капель сменился визгом колес. И в то же время застывший мир вновь пришел в движение. Дождь обрушился на них, огромные капли разбивались о лобовое стекло, словно надеясь, что оно не выдержит, и по его гладкой поверхности, поползут змейки трещин.

Он конечно же, помнил все:

Сергей обнаружил себя сидящим за рулем "Москвича". Он мчал прямо посередине, и только теперь услышал, как сзади непрерывно сигналит, огромная черная иномарка. Она следовала за ними, не отставая ни на метр, словно вынырнув из серой пелены дождя. Сергей скосил глаза, пытаясь рассмотреть в боковом зеркале очертания преследователя — иномарка отчаянно моргала фарами, предлагая убраться ко всем чертям и освободить дорогу.

Жданов стиснул зубы. Он надавил на газ, и двигатель взревел, чтобы впрочем, тут же захлебнуться противным металлическим кашлем. Чертова колымага — с ненавистью подумал Сергей, и резче, чем требовалось, крутанул руль, пропуская ненавистного лихача.

Машину бросило вправо, и перед тем, как переднее колесо угодило в придорожную канаву, заполненную грязью, Сергей запоздало сумел заметить, как черный джип поравнялся с ними на некоторое время, словно водитель пытался рассмотреть пассажиров "Москвича", затем ушел, растворившись в дожде, сверкнув на прощание отражателями задних фар.

А потом Сергея бросило вперед, искры вспыхнули в глазах, отдаваясь яркими вспышками боли. Он схватился рукой за разбитый нос, другой вывернул руль, пытаясь вернуть "Москвич" на дорогу.

Машину понесло по мокрому асфальту. Деревья, дорога, все закружилось в немыслимом хороводе. Надежда голосила, вцепившись руками в сиденье. Вот и все — отстранено подумал Сергей, ожидая последнего удара. Машину вновь выкинуло на обочину, и она затряслась по камням и выбоинам.

— Тормози! — не своим голосом заорала Надя.