Книга сияния

– Ох нет, – простонал Карел.

Мальчики и девочки увлеченно играли в пятнашки, а может быть жмурки или чехарду, а их матери качали в своих фартуках младенцев. Рохель начала выпрямляться, с надеждой улыбаясь. Теперь им бы только снова поставить на колеса телегу, а затем можно продолжить свой путь.

– Телега старьевщика угодила в рытвину и перевернулась! – крикнул один мальчуган.

– И оттуда пять капустных кочанов выкатилось, – добавил другой ребенок.

– Прелюбодейка, – одна из женщин ткнула пальцем в сторону Рохели. – Смотрите, это же прелюбодейка в мужской одежде!

Вопли «прелюбодейка» разнеслись по всей площади, и Рохель немедленно оказалась в кольце мальчиков и девочек. Все они хлопали в ладоши и распевали:

– Ведьма, ведьма, ведьму сжечь!

Рохель заметила, как Киракос с Сергеем отползают под помост для казни. Зеев лежал рядом с ней. А Карел – где же Карел?

– Зеев, Зеев, прячься под помост! – крикнула она своему мужу.

Еще больше мальчиков и девочек рассыпались веером и заплясали.

– Ведьма, ведьма, ведьму сжечь!

Рохель затрясло.

– Ведьма, ведьма, ведьму сжечь!

Крики становилась все громче, все больше голосов ее подхватывало.

Тут Рохель увидела, что на Киракоса и Сергея, все‑таки пойманных толпой, сыплется град ударов. Карела пинали, и он мог лишь крепко обхватить руками свое безногое туловище. Зеева повалили на землю. Толпа женщин и ребятишек вокруг Рохели становилась все гуще, придвигалась все ближе.

– Жена, жена моя! – Зеев приподнялся и на четвереньках пополз к ней, пробираясь между ног мальчиков и мужчин и юбок девочек и женщин.

– Ему к своей блуднице охота! – завизжала одна из женщин.

– Блудница, блудница, угощения хочешь?

Несколько мальчиков постарше уже выковыряли из мостовой солидные булыжники. Первый камень пролетел мимо, зато второй угодил Рохели в живот.

– Рогоносцу тоже поддайте! – крикнула женщина.

– Сергей, давай им на подмогу! – выдохнул Киракос, все еще слабый от оспы. – Попытайся к ним прорваться, вытащи их из толпы.

Сергей наклонил голову, выставил руки перед собой и, подобно дикому кабану, стал проламываться сквозь ревущую толпу. А тем временем из трактиров «У красного вола» и «Единорог» слуги выкатили на площадь бочки с пивом и принялись бесплатно раздавать пенные кружки. Наверно, по случаю какого‑нибудь местного торжества – может быть, свадьба, или кто‑то отмечал удачную сделку… Не обращая ни на что внимания, Сергей продолжал прорываться сквозь неистовствующую толпу. Ему оставалось совсем немного, когда путь ему преградило кольцо мужчин, крепко сцепивших руки и стоящих нога к ноге. Зеев, однако, успел доползти до жены, встал и обнял ее, закрывая Рохель своим телом.

– Зеев, Зеев, уходи, – с трудом шевеля разбитыми губами, простонала Рохель. – Им нужна только я.

Карел, оказавшийся по другую сторону кольца, стал подтягиваться туда на руках.

– Ни один волосок не должен упасть с головы еврея – приказ императора! – выкрикнул он.

Град камней ненадолго прекратился.

– Какого еще императора? – спросил кто‑то. – Император мертв.

– Император мертв! – подхватили все. – Император мертв!

– Император жив, – заверил их Карел. – Император жив и здоров.

– Император жив и нездоров, – последовал ответ.

– Император свихнулся, – раздался общий крик. – Император свихнулся.

Камень сплющил Зееву ухо.

– Стража! – закричал Карел. – Где стража?

Стражники были на мосту, на Петржинском холме, среди руин Вышеграда, в «Золотом воле», в монастыре на Слованех. Исполняя императорский приказ, они разыскивали именно его, Карела.

– Помогите! – завопил Карел. – Помогите хоть кто‑нибудь!

Сергей, бессильный, в полном отчаянии, стоял у перевернутой телеги. Уткнувшись в шею Освальда, он плакал и прижимал к губам деревянный крестик.

А Киракос, лежа на улице у ног толпы, крепко зажмурил глаза и зажал уши ладонями. «Ничего не происходит, ничего не происходит», – повторял про себя императорский лекарь, в глубине души сознавая, что он не меньше всех остальных виновен в происходящем.

Еще один булыжник угодил Зееву в спину. Закряхтев, сапожник глухо пробормотал:

– Благословен Ты, Господи Боже, Царь мира, Истинный Судия.

Карел украдкой пробирался вперед. Руки его были еще сильны. Он уже приготовился прорваться сквозь заслон, когда кто‑то схватил старьевщика и заломил его длинные сильные руки за спину.

– Пощадите! – дико закричал калека. – Пощадите их!

Но никто никого щадить не собирался. Поднятый повыше, сделавшийся невольным и бессильным свидетелем избиения, Карел видел, как Зеев пробирается к Рохели и как Рохель прижимается к Зееву. Калека молился, чтобы они умерли поскорее. Они все равно не уцелеют – так пусть поскорее окажутся в заботливых руках Господа.

И, словно в ответ на его молитву, Зеев с Рохелью перестали бороться и застыли в неподвижности. Горожане принялись отворачиваться, стараясь не встречаться друг с другом глазами. На всей Староместской площади воцарилась мертвая тишина. Солнце по‑прежнему ярко сияло в небе. Облака, пушистые как подушки, беззаботным и рассеянным парадом проносились над головой. Где‑то чирикали птички, дети возились со своими игрушками, люди садились полдничать.

Опущенный на землю, освобожденный, Карел посмотрел на два истерзанных тела – мужа и жену. Они этого не заслужили. А кто вообще такого заслуживал? Как мог Господь допустить подобную жестокость? Карел попытался припомнить слова катехизиса. «Кто тебя сотворил? Бог меня сотворил. Что Бог сотворил? Бог все сотворил. Зачем Бог все сотворил? Во славу Себе. Как ты можешь восславить Бога? Любя Его и следуя Его повелениям».

И тут он заметил легкое движение. Спина Рохели едва заметно поднималась и опускалась. Да‑да, она дышала. Рохель была жива. Еле жива, но все‑таки жива. Если только до нее добраться, незаметно оттащить ее в костел Девы Марии перед Тыном, если бы, если бы… Или он мог бы положить Рохель на телегу, как будто она мертва, а потом отвезти в Юденштадт. Или если бы толпа устыдилась и разошлась… Но прежде чем Карел успел что‑либо предпринять, хотя бы двинуться вперед, кто‑то еще заметил, как Рохель дышит.

– Она жива! – заорала одна женщина. – Эта жидовка жива!

– Прикончить ее! А потом – в Юденштадт!

Множество голосов дружно подхватили этот крик. Женщины опустили младенцев на землю, чтобы взять булыжники покрупнее. Дети наполнили карманы галькой. Их отцы и деды столпились позади, желая во всех подробностях увидеть, как будет вершиться расправа.

И вдруг словно гром загремел среди ясного неба. Земля содрогнулась, снова и снова.

– Что это? – ахнул кто‑то.

Сзади, из‑за пределов круга, раздался рев, исполненный гнева. Люди начали переглядываться.

– Это голем! Смотрите! Он вернулся!

Сминая все на своем пути, Йосель огромными шагами прокладывал себе путь в самый центр дьявольского круга.

– Йосель, Йосель! – вскричал Карел. – Она жива! Спаси ее!

Руки Рохели так крепко обвились вокруг Зеева, что голему, обладающему силой дюжины мужчин, пришлось поднять их с мостовой вместе. Так он и вскинул их на свои могучие плечи. После этого он отнес супругов в костел Девы Марии перед Тыном и положил у алтаря. Толпа гуськом просачивалась внутрь, желая понаблюдать.

– Убили все‑таки, – негромко произнес кто‑то.

– Мертва… – это слово эхом разнеслись по всем нефам. – Мертва, мертва…

Йосель склонился над Рохелью. Ее распухшие веки казались крыльями темно‑синей бабочки, что легла, пытаясь прикрыть разбитые щеки. Кровь, темно‑красная, как кардинальская мантия, сочились из ран на руках и ногах женщины, растекаясь крошечными лужицами. Ни изо рта, ни из носа не исходило дыхания. Гигант приложил ухо к ее груди.

– По крайней мере, она получила по заслугам, прежде чем этот дуболом сюда добрался.

Йосель резко выпрямился, раскинул руки, запрокинул голову, и из самых глубин его существа, не сдерживаемый языком или способностью к членораздельной речи, вырвался такой стон, какого доселе еще никто никогда не слышал. Каждый услышал в этом стоне что‑то свое. Крик ястреба, чье гнездо разорено, вопль призрака в пещере сна, рев медведя, потерявшего свою подругу. Слышал его и рабби Ливо, и жители Юденштадта, которые в этот час живым потоком текли из ворот гетто. И знали, что это был крик великой боли изо рта человека, безумно страдающего в цепкой хватке этого мира. Йосель обернулся в проходе, глаза его горели.