Книга сияния

Френсис Шервуд

Книга сияния

Френсис Шервуд

«Книга сияния»

Моему сыну Линдеру Бенджамину Маду

Часть I

1

Сотворение голема требует терпения, блестящего ума, учености, поста и молитвы. Творцу также надлежит быть достойного нрава, близким к Богу, свободным от греха. Согласно обычаю только раввин может создать подобное существо, да и то не всякий раввин, а лишь цадик,[1] – улыбнулся Йосель, – кто‑то произносит кадиш, чтобы утешить тех, кто меня пережил».

– Послушай, Йосель, я хочу, чтобы ты знал одну вещь, – прошептал раввин, наклоняясь пониже. – Нет, две. Любовь вечна, а смерть – мнима.

Йосель надеялся, что это правда, и все же задумался: если это правда, почему тогда люди оплакивают мертвых? Но у него не было ни языка, ни времени, потому не стоило ломать голову над этим вопросом. Он уже успел понять: есть много вещей в этом мире, над которыми не стоит ломать голову.

А затем равви поцеловал своего сына в лоб, стирая губами букву Е в слове ЕМЕТ – «Истина», оставляя МЕТ – «Смерть».

Ничего не ощутив, словно погрузившись в мирный сон, голем по имени Йосель обратился в прах. Остался лишь отпечаток большого пальца на полу – такую отметку делают узники в своих камерах. След, похожий на сердечко с инициалом, наподобие тех, что дарят друг другу влюбленные. Как все мы вписаны в великую Книгу Жизни.

36

Это случилось очень рано утром. Утро было прохладным, осенним, небо еще не осветилось, и листва в Петржинском лесу напоминала бледные континенты на разбитом глобусе раввина. В императорских садах теперь цвели бледно‑желтые хризантемы, астры и георгины, но в сумраке они казались сплющенными шариками, колючими или волосатыми. Деревья и живые изгороди, подстриженные под разных животных делали цветник похожим на призрачный зоопарк. Была пятница, и совсем недолго оставалось до Рош‑ха‑Шана. В замке император готовился к визиту раввина. Детали не обсуждали, но зал Владислава уже был обставлен соответственно случаю. Туда перенесли кровать, ибо император был уверен (настолько он вообще мог в последнее время быть в чем‑то уверен), что, пока раввин будет читать над ним свои заклинания, ему захочется прилечь. Слуги по такому случаю, разумеется, увенчали голову Рудольфа короной, облачили в роскошный камзол зеленого бархата с сатиновыми вставками, небольшую шапочку из мягчайшей шерсти, цвета морской волны. На рукавах камзола были прорези, которые позволяли видеть нижнюю рубаху коричневого шелка, а пуговки были изумрудными. Края рукавов и застежки сияли голубизной под цвет ярко‑голубых чулок, а башмаки на высоком каблуке были повязаны голубыми бантами. Как всегда, император носил при себе небольшой амулет, который получил в подарок еще ребенком. Он представлял из себя золотую коробочку, украшенную жемчугами, кораллами и восточными изумрудами. Внутри коробочки хранилась маленькая лепешка, изготовленная из жаб, крови невинной девственницы, белого мышьяка, белого ясенеца и корня мандрагоры. Амулет должен был ограждать монарха от чумы. Рудольфу аккуратно постригли и расчесали бороду и волосы. Держава и скипетр лежали рядом с троном.

– Ну, Вацлав, что думаешь?

– Вы прекрасно выглядите, ваше величество.

Вацлав терпеть не мог так рано вставать. Это противно всем законам природы – вылезать из теплой постели в такую рань, а в последний месяц такое случалось все чаще и чаще. Поскольку императору все труднее становилось понять, кто в данный момент рядом с ним, а кто нет, Вацлаву удавалось спать дома вместе с семьей. Его маленькая дочурка уже могла вставать на ножки, и вскоре она должна была начать ходить.

Правду сказать, у императора бывали дни хорошие и плохие, хотя последние случались все чаще. Тогда нить разговора становилась слишком тонкой, растрепанной или узловатой, чтобы он смог ее удержать. Рудольф призывал своего давно усопшего брата Эрнста и боялся, что его кузен дон Карлос, хромой горбун, займет его трон. За портьерами таилась целая банда наемных убийц всех вер и народов, какие только бывают на белом свете. Августовские небеса буквально кишели летающими гадами. Сентябрь ничего лучшего не сулил. Оглядывая зеленые холмы Праги, Рудольф видел пыльные бурые земли Мадрида. Императорская коллекция особого утешения не приносила. Ей едва удавалось поддерживать связь императора с внешним миром. Бывали моменты, когда Рудольфу мерещилось, будто в первый день нового года, одна тысяча шестьсот первого, ему все‑таки удалось покончить с собой, после чего он опустился в ад со стенами из засохшей крови и полом из острых камней.

И все‑таки в этот день, когда ему предстояло стать бессмертным, император казался вполне вменяемым. Более того: можно было сказать (да так, собственно, и было сказано), что стремление стать бессмертным было единственной ниточкой, на которой держалось слабое душевное здоровье Рудольфа. С другой стороны, данному утверждению можно было противопоставить тот аргумент – а произошло это во время дискуссии в «Золотом воле», – что именно благодаря этой навязчивой идее император окончательно и необратимо свихнулся.

Первоначально засвидетельствовать переход Рудольфа в вечность должна была избранная аудитория – Анна Мария, его советник Румпф, чьи советы становились все более сомнительными, Кратон, который впал в старческий маразм, но все же удостоился чести стать главным императорским лекарем, императорский исповедник Писторий, бургграф Розенберг, Кеплер и, разумеется, Вацлав. Однако позже раввин предупредил, что никаких зрителей в зале быть не должно, ибо обряд должно проводить в полном уединении. Впрочем, Рудольф все время о чем‑то забывал. Главное, что день был обозначен Кеплером как благоприятный. Луна находилась в Весах, а кроме того, обратившись лицом на север, можно было увидеть Геракла, Дракона, Жирафа и Возничего. Кроме того, это был восемнадцатый день месяца. В ивритском алфавите число восемнадцать соответствовало сочетанию букв, которое читалось как «хай», жизнь.

Раввин медленно поднялся по холму к Градчанам, ненадолго остановился у Бельведера, летнего дворца, где его на беломраморной террасе ждал Кеплер. Затем они вместе перешли по мосту Олений Ров. Слева от них высилась Пороховая башня, где Келли и Ди готовили мнимый эликсир бессмертия. Теперь Ди вновь жил в Лондоне, без гроша в кармане. Келли был мертв, Браге тоже, а голем… Голем просто исчез. После того страшного дня сам город выглядел униженным, а иногда становился суровым и строгим. Помимо всего прочего, несколько драгоценных реликвий, окружающих гробницу святого Венцеслава в соборе святого Вита, во время беспорядков были украдены и так и не были обнаружены. А каменное распятие из костела Девы Марии перед Тыном еще не восстановили.

Раввин и астроном вышли на главную площадь замка, где прогуливался Петака. Старый лев все больше сдавал. Теперь он мог жевать только мелко нарубленное мясо. Здесь их встретили и провели в зал Владислава. Его больше не наполняли бабочки, и он напоминал огромный холодный амбар, а если судить по запаху – скорее стойло. Император уже восседал на своем лучшем троне, том самом, который последний раз стоял здесь во время злополучного пира в честь дня рождения Рудольфа.

– Ваше величество… – рабби Ливо низко поклонился.

– Да, раввин. Я готов.

– Боюсь, ваше величество, нам придется переместиться на берег реки.

– Но там грязь!

Эту часть процедуры император представлял более чем смутно. Да, конечно: все лето рабби объяснял ему… Рудольф не совсем понял, а может быть понял неточно… В общем, для того чтобы стать бессмертным, недостаточно, чтобы над тобой произнесли какие‑то слова. Каким‑то загадочным образом он будет подвергнут телесной трансформации. Раввин напоминал Рудольфу, как алхимики превращают основные металлы мира в золото. В данном случае, если пожелаете, говорил он, должна произойти некая рекомбинация базовых элементов. Таким образом, императору, по сути, предстояло стать големичным, големным, големостопным, големоломным, трансцендировать (или деградировать?) чисто человеческое состояние. Так или иначе, императору это представлялось несколько загадочным.