Ветер над яром (сборник)

И пошел Фомка за мужиками. Вскоре вышли из леса, и долина прекрасная перед взором открылась. По краям долины горы высятся, вдоль нее река бежит светлая, на крутом берегу — село богатое частоколом огорожено, а за ним луга, пашни обширные, выше, на лугах, олени пасутся, у каждого будто корона на голове.

“Эй, кабы отца, мать сюда, — Фомка вздохнул, — да старика Егора с его старухою и остальных, кому за скалами худо!” — И дальше за мужиками пошел. Привели его в село, накормили, напоили, к старейшинам на сход повели.

— Ответствуй, — говорят те, строгим глазом на Фомку уставившись, — как в Бухтарме очутился?

Фомка и рассказал: как впервые в окошке лико девичье увидал, как встретился с дочкой Горного, как в бурундука его превращала и как ему указала путь в Бухтарму.

Оживились, заговорили старики.

— Ну, коли дочка Горного Батюшки тебе пособляла, тогда другой разговор, живи в Бухтарме, работы крестьянской у нас достаточно.

Тут самый старый дед, на клюку опираясь, поднялся. Фомка насторожился — взгляд у старика острый, голос крепкий. Говорит:

— Разумей, парень, главное — не токмо трудники Бухтарме нужны, но и воители. За перевалом от властей тяжко, однако ж Российская сторона — Родина, защищать надоть ее от ворога. Маньчжур аль джунгар попрет — тут и храбрость, и сноровка, и воинское умение нужны.

Махнул рукой дед и объявил: сходу конец.

Стал Фомка в семье мужика Кузьмы жить. Того, что на перевале встретил его и первым ласково поглядел. Кузьма его в горы стал брать, оленей бухтарминских пасти и секрет поведал целебного снадобья, которое из рожек оленьих по осени получают. Человеку от него здоровье великое, потому и ценится не менее золота. По весне, когда хлеба нехватка, мужики оленьи рожки в китайской стороне на зерно аль муку меняют. Фомка с оленями запросто управлялся, а заодно и мужицких лошадок припасывал. Через недельку бока у коней заблестели. Мужики это заметили.

— Видим, — говорят, — твое усердие. С делом справился, к жатве коней нагулял. Скоро и начнем хлеба убирать.

Вот перед жатвой, в одну из последних ночей, сидит он у костерка. Вдруг тоненько заржала кобылка одна. За ней жеребчик храпнул, в сторону покосился. Фомка туда глядь — в тумане предутреннем темное пятно замаячило. “Никак человек!” — Фомка подумал.

— Эй, — крикнул грозно, — зачем лошадок пугаешь?! Кто такой, сказывай?!

Тут вроде ветерок подул, туман реже стал. И увидел он — девка-охотница, дочка Горного подходит к нему.

— Ах, это ты! — узнав ее, сказал Фомка, улыбаясь. — Чего ж сразу-то не окликнула?

Девка тоже с улыбкой в ответ:

— Тебя испугать опасалась.

Фомка вспыхнул:

— Али не знаешь, не из пугливых я! Да и чего опасаться? Тут люди приветливые, разве что старики суровые. Ну, да они жизнь прожили, о судьбе Бухтармы беспокоятся.

Тут опять ветерком повеяло. Носом Фомка потянул:

— Никак из-за гор валит? — Фомка обеспокоился. — Али тайга у джунгаров горит, али костер большой наши дозорные разложили.

— Правильно говоришь, тебя упредить хотела, а ты и сам догадался. Дозорные на перевале огонь разложили. Кон-тайша джунгарский на этот раз похитрей оказался, полез засветло, чтоб во тьме ночной дым от огня в селе не заметили. Беги, буди жителей!

И погнал к городищу табунок Фомка. От лошадиных копыт земля затряслась, мигом мужики побудились, ружья со стен похватали, оседлали коней и дозору на выручку поспешили. Джунгары-разбойники увидали, что не вышло задуманное, до полудня у перевала постояли, в сторону Бухтармы стрелы метая со шнурком из конского волоса, с петелькой на конце. Дескать, всем в Бухтарме, рано или поздно, быть удавкой удавленными. А как залпом из ружей мужики ответили, так и ушли восвояси.

Старики на сходке Фомке коня общинного выделили, объявив, что по заслугам честь. Тут Фомка и спросил, можно ли отца с матерью тайной тропой привести в Бухтарму на жительство да и других трудников, которым не сладко в бергальской каторге. Старики, разгладив седые бороды, подумав, ответили:

— Чистому душой пути в Бухтарму не заказаны, только слабодушному нерадивому трудненько придется — наша жизнь неспокойная. А коли не убоятся трудники — примем с радостью.

На другой же день Фома по знакомой тропинке, что к скалам вела, отправился. Добрался до высокой скалы, а как дальше быть — и не знает. Кедр, с которого прыгал, недалече стоит, однако скала не раскачается, не бросит его пружиною. Только подумал, кошка рядом вдруг появилась и со скалы вниз прыгнула. Ахнул парень, разобьется думал, а она-то чуть ниже вершины, на уступе сидит. Глазами сверкнула и еще ниже, на такой же чуть заметный уступ прыгнула. И Фомка в тот миг опять в бурундука превратился, вслед за нею по уступам, как по лесенке, на самую землю спустился. Кошка кедр обошла, девицей обернулась, а Фомка опять парнишкою стал да и говорит:

— Как же мне бергалов в Бухтарму провести? Старики да бабы по уступам этаким не сумеют.

— А ты не заботься о том, приведи людей к этой скале, а я уж сама путь укажу. Да гляди, чтоб с черной душой кто в Бухтарму не проник. Мне-то недосуг разобраться, да и не прознаешь про всех. А теперь беги — путь не близкий!

К сумеркам лишь добрался до рудника. Глядит, у конторы солдаты стоят с ружьями — царско золото караулят. Поодаль барак длинный тусклыми огоньками в окошках мерцает. Подкрался парень к бараку, глянул в окно — народу битком, на полатях да на полу вповалку лежат, ступить негде. Лишь в углу, где перед образами лампадка мерцает, чуток места свободного, там старик Егор на коленях поклоны бьет. Стукнул Фомка казанком в оконце. Дед испуганно съежился, будто удара ждал, а повернулся, Фомку увидев, заморгал удивленно. И, через спящих пробравшись, в окно к парню вылез, зашептал, слезу утерев, вздыхал:

— Неужто ты, Фомушка? Статный какой вымахал! А мы уж тебя оплакали, думали, сгинул. А ты вона-ко, живой оказался.

— Ну, а вы-то как? Что с отцом, с матерью? — Фомка спрашивает.

Старик еще более сник и добавил, устало глядя на парня:

— Отвернулась от нас богородица, и угодники не помогают. Все силы уж на руднике вымотали. На утехи царские золото добываем, сами с душою скоро расстанемся. — Помолчал дед и встрепенулся.

— А твои спят, голубок, к завтрему сил набираются. Как пропал ты, им боле всех от начальников достается, чтоб другим неповадно было с рудника бегать.

Тут караульный невдалеке показался, затаились парень со стариком, а как подале ушел, Фомка спросил:

— Чего ж у вас караулы везде понатыканы? Бунтовали, што ль?

— А то и понатыканы, — старик отвечает, — что сами-то на руднике не справляемся, потому пригнали в помощь к нам каторжников. И живем все в бараке одном: и каторжники, и семейные, и мы, старики. А бунтовать сил нет — все вымотаны!

Пошептались Егор с Фомкою еще сколько-то и условились- приведет Егор родителей Фомкиных к месту назначенному. На другой день верно встретился Фомка с отцом, с матерью. Слезы и радость была. А потом-то и сговорились: на другую ночь, по темноте, уведет их и старого Егора со старухою в Бухтарму. А коли еще кто с ними пожелает, и того с собою возьмут. День, вечер Фомка в тайге прождал, а как сумерки над тайгою сгрудились, отец с матерью, Егор с Егорихой в назначенное место пришли и народу, почитай, весь барак привели. И повел Фомка всех, да вдруг стрельба послышалась — хватились на руднике. Велел парень ходу прибавить, а выстрелы ближе гремят.

Фома на вершины гор, на деревья глядит: “Где же девица? Помочь обещалась!” Только подумал — из-за камня, за которым давеча скрылась, вышла она, рукою махнула и опять исчезла. Фома к тому месту бегом, глядь — в скале ход обозначился, да не в пещеру темную — в конце недалече свет.

Старики, старухи, мужики с бабами, с ребятишками быстро цепочкой в ход ушли, Фома рядом стоял, торопил, слабым да старым подсоблял. Лишь за последним сам юркнул. Из-за деревьев тут караульные показались, увидели, что парень за камнем исчез, кинулись, а там ни хода, ни лаза, ни расщелины — скала сплошной стеной высоченной на долгие версты в глубь тайги простирается. Так и вернулись ни с чем на рудник.